Наша жизнь с точки зрения дикого васаби

В паре часов езды от Токио в лесах у склонов Яцугатакэ из-под земли бьют чистейшие родники, а олени бродят своими маршрутами в опасной близости от местных жителей. Соседство со столицей для такой заповедной глуши опасно — желающих слиться с природой все больше, как и тех, кто хочет на этом заработать, но баланс в экосистеме хрупок и не терпит чужаков. Такуми (Хитоси Омика) здесь свой в третьем поколении: его бабушка с дедушкой получили эти земли при переселении после войны. Он знает деревья по именам, оленьи тропы, подземные течения и каждую проталину в озере. Даже его восьмилетняя дочь Хана, которую он частенько забывает забрать из школы, знает, как добраться домой через лес и где по дороге поискать фазаньи перья для старосты.

Столичный бизнесмен в расчете на выгодные госсубсидии выкупает участок рядом с деревней Такуми и рассчитывает разбить гламурный кемпинг на полсотни человек. А чтобы местные могли выпустить пар, к ним на формальную встречу он отправляет пару наемных работников из крохотного кастингового агентства Такахаши (Рюдзи Косака) и Маюзуми (Аяка Сибутани). После встречи с жителями деревни, которые разносят проект в пух и прах, посланцы, проникшись их доводами и образом жизни, решают остаться в общине, хотя их сюда никто не приглашал.

Награжденный в Венеции год назад фильм Рюсукэ Хамагути вырос из случайности. Со случайностями у японского постановщика давние доверительные отношения: он их подмечает, приручает и выращивает до полноценного сюжета, как никто другой. Поэтому, когда проживающая в этих заповедных землях Эйко Исибаси (автор музыки к «Сядь за руль моей машины») попросила режиссера создать видеоряд для предстоящего турне, Хамагути, добавив к местным красотам нескольких почти документальных героев, снял бонусом еще и свой фирменный сюжет о непрошенном вторжении с благими намерениями.

Зла, конечно, не существует, но это только с точки зрения дикого васаби, чью позицию заботливо добавил в общую картину оператор Есио Китагава. Стоит человеку где-то обнаружить свое присутствие, и зло, как неотъемлемая часть его природы и обязательный элемент нарратива, уже мерещится где-то за деревьями. Хамагути при этом свое присутствие сводит к минимуму, притворяясь бесплотным лесным духом, веющим между деревьями и проникающим в сны восьмилетней Ханы. Небывалая прозрачность весеннего леса до первых почек не только подчеркивает чистоту здешних мест, но и позволяет сохранять экологичную, в том числе и к героям, дистанцию — навык, утерянный пришлыми городскими.

Вторжение в пространстве фильма оказывается разрушительно, даже если как в случае с Такахаши и Маюзуми, совершается с добрыми намерениями. Так или иначе, оно — непрошенное покушение на чужую физическую и метафизическую территорию. Хамагути не зря запирал героев своего международного хита в автомобиле, теснота которого располагала к интимности. Такуми и других селян он уважительно держит преимущественно на общем плане, оставляя средние для пришлых, потерянных и падких на доверительные беседы. Фотографии на молчащем фортепиано в доме Такуми провоцируют в зрителях, как и Маюзуми, лишь догадки (еще одно понятие, важное в творчестве Хамагути) и вопросы, которые неловко задать.

Медитативный, в ритме протекающей здесь жизни, темп лишь на первый взгляд прерывается внезапным, как выстрел финальным твистом. Жители деревни не зря замирают каждый раз, заслышав охотников — далеко ли стреляют? Единый с этим местом Такуми, почуяв опасность, реагирует на нее так, как и заведено в девственной природе — без предупреждения, зла и ненависти, просто повинуясь инстинкту. Человек на лоне природы оказывается не тем, что о нем думали романтики, и не тем, что представляют себе модные городские жители, приезжающие в гламурные кемпинги. Сидя перед экраном под умиротворяющий тревелинг ясного неба на фоне голых крон, не стоит забывать, что ты в этом мире лишь зритель, который едва ли отличит лиственницу от клена по узору голых ветвей и не почует опасности в раненом звере.

Так разговор о созерцательности и отчужденности получает неожиданное развитие, позиция наблюдателя оказывается истинным благом, как и умение оставаться невидимым для объекта, зрителем в темноте кинозала.