Тридцать три несчастья. «Спасение рядового Райана», режиссер Стивен Спилберг

"Спасение рядового Райана" (Saving Private Ryan)

Автор сценария Роберт Родат
Режиссер Стивен Спилберг
Оператор Януш Камински
Художник Том Сэндерс
Композитор Джон Уильямс
В ролях: Том Хэнкс, Эдвард Бернс, Том Симур, Мэтт Деймон, Джереми Дэвис и другие
United International Pictures, Paramount Pictures, Dreamwork Pictures
США
1998

1

Во-первых, новый фильм Стивена Спилберга -- о войне. Вторая мировая, высадка американских батальонов в Нормандии, массовый героизм, гора человеческих тел, кровь на прибрежном песке.

Во-вторых, "Спасение рядового Райана" имеет к войне опосредованное отношение, сражение в Нормандии -- не более чем метафора, не что иное, как повод для метафизических и социополитиче- ских конструкций режиссера.

Прихотливая диалектика фильма множит аллюзии, провоцирует на детальное разбирательство. В этом, кажется, заключено главное достоинство "Рядового". На время оставим американскому народу его маленькие домашние радости, присмотримся к собственно кинематографическим предпосылкам этого отнюдь не рядового военного эпоса.

2

Что значит -- делать фильм о войне? Это значит -- решать сложную этическую задачу. Одно дело прочитать: "Фельдшера держали свечи, всовывали пальцы в пульные раны, ощупывая их, и переворачивали отбитые висевшие члены, несмотря на ужасные стоны и мольбы страдальцев". Или: "Вы немножко потерпите, а то этак нельзя, я брошу", -- говорил доктор, ковыряя каким-то крючком в голове несчастного подполковника" (Л.Толстой. "Севастопольские рассказы").

Совсем другое дело -- наблюдать, как в режиме высокой технологии разлетается вдоль нормандских берегов бутафорская плоть человека и гражданина Соединенных Штатов. Пронзительный свист, изощренная пиротехника, значительные денежные вложения. Двадцать пять минут продолжается вступительный бой с окопавшимся на прибрежной высоте противником. Двадцать пять минут технологического удовольствия: что еще оторвет "нашим", как будут наказаны за это враги?

"Они нас убивают. Это нечестно!" -- протестует один из десантников. "Пришла твоя смерть, фашист!" -- находит в себе мужество другой. Сделаем поправку на качество закадрового перевода? Пустое, с легким сердцем простим переводчику любые огрехи. В первые двадцать пять минут словам надлежит превратиться в общее место, опроститься и умереть в грохоте и визге. В лучших традициях своих прежних работ, включая сериал о похождениях Индианы Джонса и военную фантазию "1941", Спилберг балует зрителя набором роскошных аудиовизуальных аттракционов. Что это? Эстетизация войны и военно-полевой смерти? Нет, во всяком случае искренность антивоенных настроений Стивена Спилберга кажется очевидной, его благие намерения сомнений не вызывают. Быть может, это важный драматургический ход? Нет, эпизод вполне автономен.

Нас убеждают в серьезности намерений. Нам обещают: это очень серьезная работа, важный социокультурный жест. Больше, чем фильм. Своего рода откровение. Авторы не остановятся ни перед какими затратами. Не вполне кино. Манифест, чтобы не сказать больше. Запомним и пойдем дальше.

3

Старинный недоброжелатель Спилберга, малобюджетный радикал Жан-Люк Годар категоричен: "В наши дни фильмы создают зрители. Внутри фильмов ничего не осталось. Работает зритель. Он платит, и он же работает". Что означает эта реплика в применении к "Спасению рядового Райана"? Зрителю предлагают своего рода парк визуальной культуры и отдыха. Зритель имеет право прокатиться на той или иной деревянной лошадке, на танке, воздушном шаре и даже на космическом корабле. Аттракционы на любой вкус. Можно всовывать пальцы в пульные раны, можно переворачивать отбитые члены, а самые смелые имеют законное право поковыряться в голове несчастного подполковника.

Существует ли у Спилберга собственно кинематографическая ткань? Осмелюсь заметить: не существует. Картина превратилась в повинность для зрителя, призванного отрабатывать затраченные на постановку средства. Чтобы барщина не казалась утомительной, режиссер приготовил тридцать три удовольствия и равномерно разбросал их на поверхности фильма. Вместо того чтобы терпеливо созидать систему художественных образов, режиссер заполняет пространство идеологическим напалмом. "Ну и зрелище!" -- "Вот именно, зрелище", -- обмениваются впечатлениями уцелевшие после жестокого боя десантники. Глубокий, плавный, уверенный тревеллинг камеры над прибрежной полосой, над бесчисленными трупами и покореженной техникой не оставляет сомнений: процесс восприятия под надежным контролем. Каждый голос, то бишь зритель, каждый доллар, каждая эмоциональная реакция выверены и учтены.

Помнится, был такой отечественный мультфильм, в котором козленок взял под контроль окрестный животный мир. "Он меня сосчитал!" -- возмутился самодостаточный медведь. "И меня сосчитал!" -- "И меня!" -- взвыло оскорбленное зверье. Грамотного козленка собирались бить. Конечно, не выход, однако возмущенная реакция вполне понятна.

4

А что же война? До недавнего времени американское искусство относилось к ней без трепета, но с брезгливостью. Едва ли не самые знаменитые произведения второй половины столетия, роман Джозефа Хеллера "Уловка-22" и фильм Роберта Олтмена M.A.S.H., рисовали войну -- соответственно вторую мировую и корейскую -- как средоточие абсурда и маразма. Это был частный взгляд приватного человека.

"Эх, война, война, война, дурная тетка, стерва она", -- замечает солист группы "Любэ", исполняя вполне патриотичную песню "Комбат".

Наконец, едва ли не самая точная и пронзительная военная (антивоенная?) лента в истории мирового киноискусства -- "Карабинеры" того же Годара, сочетая глубину социального анализа с психологической достоверностью, демонстрировала, как война навязывает человеку свои правила игры, буквально принуждая его к немотивированному насилию на уровне микросоциальных структур. Годар отказался от воссоздания конкретной исторической ситуации. Абстрактная, игрушечная война "Карабинеров" не дала зрителю ни единого шанса насладиться пресловутым "зрелищем" кровавой бойни. В то же время удалось предметно показать, что всякий вооруженный конфликт -- это визуализация необузданных желаний конкретного человека. Годар психологизировал войну и, таким образом, спас ее для мирового кинематографа.

Спилберг или мастера советской школы воспринимают войну как волю богов, как сверхличное действо, мистерию, как орудие справедливости. Что же, возможна и такая точка зрения, однако она малопродуктивна в случае игрового кино. Нет характеров, нет самодвижения жизни, нет приватного конфликта, а значит, полноценной драматургии. А что взамен? Идеологические клише, мелодраматические костыли, вой сирен, героические поступки, титаны вместо людей. Словом, аттракционы.

Вот поразительная рифма, связавшая "Райана" с "Карабинерами". Прошедший полмира солдат освободительной американской армии носит в полевом рюкзаке аккуратные баночки с землей: "Африка", "Италия", "Франция"... Завербованные на войну персонажи Годара обещают любимым девчонкам полмира в подарок. Вернулись через пару лет, в руках -- поношенные чемоданы. Девчонки оторопели: где же все золото мира?! Минутку! -- успокаивают бойцы, извлекая на свет сотни туристических открыток. Фотографии Парфенона и Великой китайской стены, Рима и Лондона, калифорнийского золота и сибирских мехов не оставляют сомнений: мир покорен.

Интересно, каким иным способом можно приватизировать пресловутые полмира? "Этого вам с собой не унести!" -- называлась давняя картина Фрэнка Капры. Годар с иронической усмешкой рассыпает набор подарочных фотооткрыток. Спилберг, точнее -- его персонаж, всерьез озабочен тем, чтобы принести домой заветный рюкзачок с чужою землей. "Что, дядя, не тяжело?" -- дерзили беспризорники в забытых советских картинах. Дядя, однако, крепкий, не пропадет. В африканской земле хорошо приживется домашний фикус.

5

И все-таки новый фильм Стивена Спилберга имеет к войне опосредованное отношение. Самый амбициозный проект режиссера одновременно напоминает столь разные картины, как "Семь самураев" или "Освобождение", однако сходство это внешнее, несущественное. Спилберг снимает отнюдь не боевик, а религиозное кино. Своего рода "Сталкер".

Экстремальная ситуация, почти конец света. Разрушенная Франция. Гуманистические ценности в опасности. Колючая проволока. Зона. Задача традиционная -- обрести веру. Восемь человек во главе с командиром (Том Хэнкс) должны поверить в невозможное, в то, что никому неведомый рядовой Райан (Мэтт Деймон) стоит, по мнению некоего высшего разума, дороже, чем все они, вместе взятые. Чувство самосохранения, здравый смысл порождают в душах глубокий протест. "Все из-за Райана!" -- ругаются путешественники в Зазеркалье. "Райан для меня ничего не значит, это просто имя!" -- скрипят зубами, оплакивая погибших товарищей. Однако сказано: Райана нужно спасти. Райан избран для спасения. Кем избран, почему, за какие заслуги?! За будущие заслуги. Райану предстоит хорошая, даже отличная жизнь. Райан избран. Райан будет спасен.

Все прочее -- неловкая, громоздкая мотивация поисков и реалистический антураж -- особого значения не имеет. Три брата рядового Райана погибли на фронтах второй мировой. Мать и страна не должны потерять четвертого. Едва ли сам Стивен Спилберг относится к этому сюжетному посылу всерьез. Точнее, иррациональность исходной ситуации призвана акцентировать метафизический аспект картины. Спасать из адской мясорубки ничем не примечательного рядового? Решение принято на самом верху государственной лестницы? Блеф, невероятная чепуха. Спилберг очень хорошо просчитывает драматический эффект такого рода конструкции. Зритель оказывается в одинаковом положении с недоумевающими персонажами. Никто не способен внятно изъяснить сложившуюся в фильме ситуацию. Почему? По кочану. Ситуация требует веры, слепой и безрассудной.

Перед нами -- история инициации, посвящения, приобщения. Необходимо преодолеть свои сомнения и без колебаний поверить в четвертого сына. Солдаты то и дело ругаются между собой. Они не вполне хороши, это видно невооруженным глазом. Их единственный выход -- объединить усилия по спасению неизвестного им человека. Того, который лучше и важнее.

Характерный эпизод: персонажи, отправившиеся на поиски, перебирают бирки с именами погибших американцев. Такие бирки носил каждый воин армии союзников. Бирки вытряхнуты из специальных мешочков. Много бирок, много погибших. Проходящие мимо американские военнослужащие глядят на легкомысленных сыщиков с плохо скрываемой тревогой. Бирки -- свидетельство о неминуемой смерти. Батальон деморализуется на глазах. Тогда кто-то делает замечание героям. Осознав неловкость ситуации, капитан Миллер прерывает процедуру волевым решением: "Его (то есть рядового Райана. -- И.М.) здесь нет!" Командир требует веры. Безоговорочной. В том числе от себя.

6

Но кому же, кому следует вручить ум, честь и совесть? Кто избрал рядового Райана в качестве самого достойного из многочисленных сыновей нации? Кто забраковал мужественных американских парней во главе с бравым и мудрым командиром Миллером? Кому приносить дары, посвящать гимны, воздвигать пирамиды?

Спилберг не слишком оригинален: Власть и Государство -- вот всемогущие боги, по воле которых совершаются в картине человеческие жертвоприношения. Финальный кадр -- развевающийся звездно-полосатый американский флаг -- развеивает последние сомнения на этот счет.

Настойчивость, с которой Стивен Спилберг манифестирует вполне утилитарную идею обожествления земной власти, полтора столетия назад предопределил историк и путешественник Алексис де Токвиль: "То здесь, то там в недрах американского общества можно встретить людей, наполненных столь экзальтированной и почти отчаянной духовностью, какую едва ли встретишь в Европе. Время от времени здесь образуются странные секты, стремящиеся открыть необыкновенные пути, ведущие к вечному блаженству. Здесь широко распространено религиозное безрассудство".

"А вдруг спасение рядового Райана будет единственным приличным поступком в моей жизни?!" -- отбрасывает последние сомнения один из участников группы смерти. Подобный вопрос доказывает полное подчинение личности тоталитарному социуму. Никакого критерия для различения добра и зла, хорошего и дурного. Приличный поступок -- тот, который предписан Властью, государственной машиной. Все остальные поступки сомнительны. Боевое отделение, отправившееся на поиски рядового Райана, вполне можно уподобить религиозной секте, сделавшей вполне определенный, хотя и сомнительный выбор.

Во всех смыслах богатое, насыщенное разнообразными фактурами кино, вроде "Рядового Райана", само становится воплощением идеи власти. Гарантированное внимание к новому фильму чемпиона кассы Стивена Спилберга -- своеобразный мандат на власть. Спилберг не мог не снять такую картину. Его социальный, его финансовый статус не требует упрочения: выше только небо. Громоздить новые аттракционы? О нет, пришло время определиться с идеологией, перевернуть мир, превзойти репутацию шоумена и гуманиста-моралиста ("Список Шиндлера"). Таким образом, "Спасение рядового Райана" желает быть современным мифом, желает быть идеологией, которая становится материальной силой, овладевая сознанием доверчивых масс.

Приходилось, например, слышать такое мнение: картина Сергея Бондар-чука "Они сражались за Родину" воспевает вооруженную борьбу за абстрактное государство-титан, "за Родину". Зато "Спасение рядового Райана" -- это трогательный и художественно убедительный рассказ о том, что подлинно демократическое государство заботится обо всех малых и сирых своих сыновьях, о том, что всякая личность учтена и спасена по факту принадлежности к этому государству. Почти что так: "У вас же и волосы на голове все сочтены". При этом, однако, начисто игнорируется то обстоятельство, что во имя избранного Райана положены жизни восьмерых неудачников. За "отлично прожитую жизнь" -- восемь "бестолковых". Надо отдать должное Стивену Спилбергу: его картина внятно и членораздельно изъясняет свою идеологию посредством драматургической формы. Качество редкое, по-своему подтверждающее класс постановщика.

7

На самом деле всякая земная власть притязает тотально. Власть -- это не чин и не степень иерархии, а процесс. Наивная реабилитация демократической власти -- это сомнительный комплимент по ее адресу. Нетрудно заметить, что персонажи "Райана" "сражаются за Родину" с гораздо большим воодушевлением, близким к остервенению, нежели герои Бондарчука. Ни одного (!) поступка, совершенного на основании свободного выбора, -- вот какова драматургическая структура американской картины.

Нет ни характеров, ни внутреннего мира, ни психологических изменений. Люди-винтики, имитирующие процесс приобщения к общенациональным ценностям, вроде особо ценного Райана. При этом безукоризненно серьезное выражение лица. Впрочем, параноидальную страсть к политкорректной манере отмечал у американцев все тот же де Токвиль: "Лабрюйер писал свою главу о вельможах, живя во дворце Людовика XIV, Мольер критиковал двор и разыгрывал свои пьесы перед придворными. Но сила, которая господствует в Соединенных Штатах, вовсе не желает, чтобы ее выставляли на смех. Ее оскорбляет самый мягкий упрек, пугает правда с малейшим оттенком колкости. Все должно восхваляться, начиная от форм языка и кончая самыми устойчивыми добродетелями".

Спилберг рисует идиллическую картину всеобщего единения. Что называется, если партия скажет "надо", комсомол ответит "есть!". Участники группы смерти для приличия поворчали, однако в конце концов смирились со своей печальной участью. Между тем в любом, даже самом успешном социуме неизбежна иерархия, ибо отношения власти неотчуждаемы от социума и приватного человека. И, вопреки заверениям Спилберга, следует признать, что иерархия предполагает неизбежное расслоение, противостояние и конфликты. Об этом хорошо знают менее ангажированные, нежели Спилберг, мастера экранных искусств. Например, Терри Гиллиам, в свое время приобщившийся к британской традиции всесокрушающей социальной критики в составе легендарной группы "Монти Пайтон".

Вернувшись в американскую систему кинопроизводства в начале 90-х, Гиллиам сделал фильм "Король-рыбак", где под маской политкорректной агитки скрывается едкая сатира. "Король-рыбак" -- еще одна устойчивая рифма к ленте о спасении рядового. Некогда успешные в социальном плане американские граждане Пэрри и Джек опускаются на самое дно общества. Теперь их удел -- прозябание, нищета, маргинальность, что, естественно, нестерпимо для жителя Соединенных Штатов, по традиции одержимого идеей успеха. Тогда Гиллиам приходит на помощь своим незадачливым персонажам. За семь лет до "Райана" он осуществляет ту же самую подмену, что и Спилберг. Однако то, что Гиллиам высмеивал, Спилберг поднял на щит и канонизировал. Начиналось с фарса, кончилось патетикой.

Итак, бродяга Пэрри озабочен странной, маниакальной идеей. Он убежден в том, что легендарная Чаша святого Грааля хранится в гостиной некоего миллионера, в самом центре Нью-Йорка. Более трезвый и прагматичный Джек ни секунды не сомневается, что его приятель -- сумасшедший. Тем не менее приходится поверить. Принимая незатейливый вздор за реальность, Джек пробирается в чужой особняк. Как и следовало ожидать, священная Чаша обернулась банальной безделушкой, спортивным кубком, символом светских побед. Это, впрочем, не отрезвило приятелей, и Терри Гиллиам снисходительно вернул им социальный статус, душевное спокойствие, уверенность в завтрашнем дне и прочие блага цивилизации. Чем бы дитя ни тешилось.

Не могу отказать себе в удовольствии снова процитировать проницательного де Токвиля: "Если бы социальные условия, обстоятельства и законы не ограничивали столь жестко американский ум поисками благосостояния, он, будучи направлен на нематериальные предметы, был бы способен без особого труда обнаружить значительно большую опытность, осторожность и сдержанность. Но он чувствует себя заключенным в узкие рамки, из которых, по всей видимости, его не хотят выпускать. Поэтому тогда, когда ему удается преодолеть эти границы, он уже не знает, к чему прикрепиться, и подчас без оглядки устремляется к крайним пределам здравого смысла".

Когда бы все было так просто: заменили святой Грааль доступной бронзовой салатницей, частных собственников -- советом народных комиссаров, а высшую истину -- идеей государственной власти, -- и все рядовые (граждане) спасены!

8

И все-таки новый фильм Стивена Спилберга -- о войне. Ничего не поделать, вторая мировая, Нормандия, кровь на прибрежном песке.

Война -- священное безумие, геополитический суицид.

Война -- инфантильная забава сильной половины человечества, лекарство против морщин, как тонко заметил Виктор Цой.

Очутившись на территории противника, молодые солдаты-карабинеры решили воспользоваться плодами победы. Годар констатирует некоторую растерянность. Потом, правда, освоились, но фантазии хватило лишь на робкое сексуальное домогательство. Один персонаж "Карабинеров" принудил женщину взобраться на стул и, тяжело дыша, приподнял платье штыком. Другой заставил ее опуститься на четвереньки, а затем прокатился на новоиспеченной лошадке. А что прикажете делать с победой? Победу следует отмечать похоронной процессией -- советовали древние китайцы.

Не так ли и Стивен Спилберг, талантливый человек с грустными глазами, гений технологии, вечный подросток, прокатился на плюшевом пони до театра военных действий и заглянул по ту сторону занавески: винтовок черные ремни, кругом огни, огни, огни. Короче, фейерверк, поэтический восторг, тридцать три удовольствия. Вечером, после сеанса, душа будет в раю.