Россия проигрывает. «Блокпост», режиссер Александр Рогожкин

Избранная фильмография

«Блокпост» (1998)

Автор сценария и режиссер А.Рогожкин
Несколько дней из жизни армейского подразделения.
Гран-при «Кинотавра», 1999

1. Что такое «адекватное воплощение»? Оно невозможно уже потому, что прежде всего среди кинематографистов практически нет людей, которые прошли через все это. Я, например, абсолютно не считаю себя военным человеком. Хотя, когда служил в армии, в меня стреляли, и я знаю, что когда в тебя стреляют, это не очень приятно. «Пешаварский вальс», «Афганский излом», «Нога» — нормальные картины. А про их «адекватность» смешно говорить. Адекватности нет.

И с кинематографом о Великой Отечественной войне нельзя сравнивать. С той войны прошло довольно много времени, прежде чем появились хорошие вещи. Это случилось только в 60-е годы и позже, когда вышла проза Бакланова, Быкова, Кондратьева, этих представителей младшего офицерского состава, которые прошли войну. А до этого ура-патриотические вещи были. Вероятно, каждый процесс требует какого-то периода осмысления — гражданского, художественного.

Социальный заказ на произведения об Афганистане в те времена был вообще невозможен. Афганистан — это была война за пределами страны, война, о которой молчали, вокруг был вакуум. Шоры были у общества и у людей, которые могли бы все же что-то сказать. Но не могли говорить по вполне понятным причинам. С Чечней в известном смысле проще. Это внутреннее дело, как конфликт в коммунальной квартире, где ты живешь: тут уж никуда не денешься, невольно становишься участником.

2. Снимать «Блокпост» необходимости никакой, конечно, не было, немножко случайный был процесс. Изначальный сценарий был написан давным-давно, назывался «Поводырь» — о конфликте на границе империи, которая в то время еще не распалась, но я тогда сфантазировал ее распад. А потом сценарий трансформировался в «Блокпост», потому что у меня была идея снять фильм по «Рубке леса», «Разжалованному» и «Набегу» Льва Николаевича Толстого. И еще я туда привлекал замечательную переписку его с тетей. Я хотел снимать фильм о том времени, о юнкере Льве Толстом, который воюет на Кавказе. Кстати, очень многие люди, которые потом в русской литературе, в искусстве не последнее слово сказали, воевали на Кавказе. Считалось это почетным. Они вдохновлялись государственной идеей: набегам горцев надо было поставить заслон. Сейчас представить себе невозможно, чтобы из Москвы, Петербурга добровольно ехали бы на Кавказ воевать. Россия тогда вела все-таки имперскую войну — захват новых территорий. А сейчас идет отстаивание границ старой империи, непонятное отстаивание. Да и сама нынешняя война в Чечне — загадка. Процесс ее возникновения можно только моделировать. Некоторое время назад я написал заявку сценария «Воздух» для ОРТ, но до сценария дело не дошло — заявку сразу отвергли. И я понимаю, почему: господин Березовский занимает достаточно солидное место в политической структуре, имеющей отношение к Кавказу.

«Воздух» — на криминальном и банковском жаргоне — это деньги. Все помнят историю с фальшивыми авизо. Так вот, требовалось найти область России, чтобы реализовать эти авизо. Чечня оказалась самым удобным регионом, куда можно было пересылать, а в дальнейшем обналичивать эти авизо. А потом, чтобы все дело скрыть, почему бы не развязать «маленькую победоносную войну»? Для чего, в свою очередь, нужно возбудить — на бытовом уровне — чью-то к кому-то ненависть. Думаю, изначально все было очень хорошо спланировано. Потому что у чеченской нации, как и у ингушской, претерпевшей в 1944 году депортацию, репрессии и прочее, осталась обида и чувство отторжения от империи. Ссору на базаре спровоцировать элементарно просто. Но в какой-то момент она вышла из-под контроля: назад повернуть уже нельзя.

«Воздух» и должен был обо всем этом рассказать. То есть я это все выдумал, я не знаю, как на самом деле все происходило. Может быть, тоньше…

Для нормального человека Чечня — кошмар и ужас, а для нас… Ну, существует в квартире комната, жильцам которой позволительно, скажем, приходить к соседям и брать все что заблагорассудится. Помню рассказ моего оператора, который еще в 91-м или 92-м ездил снимать какой-то фильм о лошадях ахалтекинской породы: поезд в Чечне остановили, в вагон зашли молодые люди с автоматами и, слава Богу, камеру не взяли, но все остальное унесли.

То есть, вероятно, кому-то было выгодно иметь неконтролируемую область. На которую можно было сваливать некоторые вещи. Пропажу денег, еще что-то. Я, например, считаю, что первая чеченская война была войной по отмыванию капиталов, правда, непонятно чьих. Мы никогда об этом и не узнаем. Почему первым делом в ту чеченскую кампанию разбомбили центральный банк? И никаких документов не осталось? Если что-то делается — значит, это кому-то выгодно. Почему сейчас сохраняются лагеря беженцев? Это выгодно Ингушетии — она получает дотации на этих несчастных, и дотации эти наверняка в какой-то степени разворовываются. Почему беженцы не возвращаются? Потому что дотации получают. А вернуться и начать строить дома — трудно, надо же серьезно этим заниматься. Легче, наверное, просто так жить. И кто-то провоцирует, подогревает этот процесс, наверное, сознательно, просто заинтересован в нем.

В принципе, на мой взгляд, эта война спровоцирована самой Россией. Если тебе негде работать, если ты ничего не получаешь, если тебе не выплачивают пенсию — что тебе еще делать, как не воевать? Тем более что в определенных кру- гах накопилось довольно много оружия. То есть, купив автомат за небольшие деньги, можно добывать большие деньги и чувствовать себя человеком. А Россия… Россия проигрывает еще и информационную войну. Как внутри страны, так и за ее пределами. Франции могли бы напомнить, что у них была Вандея. Англии — объяснить про Ольстер и Ирландскую республиканскую армию. Конфликтных ситуаций везде полно. Но почему всюду власть обеспечивает людям нормальное существование, как, например, в Канаде, не доводя дело до голосования за отделение Квебека? И не происходит там насыщения оружием, хотя, я думаю, в той же самой Канаде вооружить несколько тысяч человек — при их промышленности, при их возможностях — не составило бы особого труда.

В этой ситуации нам бы нужно объединить нацию. Сплотить ее, может быть, при участии той же самой Чечни. Как? Нормальным разговором о том, как вообще нужно и должно существовать в этом мире. Но мы не готовы к нормальному существованию — прежде всего, конечно, экономически. Повторяю: кому-то выгодно, чтобы эта конфликтная ситуация возникла. Однако об этом говорить уже не имеет смысла. Люди, которые стоят с той стороны с оружием в руках, защищают свою идею — нормальную идею нормального существования. Идею независимой Ичкерии. Защищают свой дом. Или мстят за дом разрушенный, за поругание. То есть конфликт принял абсолютно другие формы. Он уже перешел в разряд кровной мести, инерционной озлобленности.

Так же понятна и ситуация нашего солдата. Кто-то воюет, потому что подписал контракт. Кто-то — потому что его послали, может, даже против его воли. Иной — потому что на его глазах убили друга. Иной — за идею, может быть, еще не осознанную: за идею нормальной России.

Я не думаю, что эта война быстро закончится. В «Блокпосте» в начале, когда идет представление героев, были слова о том, что рядом с прапорщиком Ильичом идет пес Кастро, который с ним «еще с Чечни». Так вот, меня попросили убрать «еще с Чечни». Более того, в картине говорят на черкесском языке, а черкесская языковая группа на Кавказе достаточно широко распространена: Адыгея, Карачаево-Черкесия, черноморская прибрежная зона и так далее.

Нет оснований рассчитывать на то, что все быстро успокоится. Партизанскую войну после депортации чеченцы вели двадцать лет, с 1944 по 1964 год. А то, что мы ничего об этом не знаем, так надо спросить у КГБ: что делали люди, которые возвращались после Победы на родину и обнаруживали, что родины нет? Оружия тогда тоже было достаточно. И я знаю, например, что в Нальчике в конце 60-х за один раз было уничтожено четыре тысячи стволов. В принципе, Кавказ никогда особо спокойным не был. Может, за исключением конца XIX века, когда и Россия была вполне стабильна, и рубль был стабилен. Все-таки подобные конфликты и сепаратистские устремления возникают в странах, где отсутствует экономическая стабильность. Отделение от Индии определенных территорий яркий тому пример. А мы, наверное, те же самые индусы, как утверждает писатель Виктор Ерофеев.

3. Региональные войны, конечно, чушь полнейшая во всех отношениях. Они никак не влезают в нормальные человеческие рамки. Это не освободительная война, не гражданская война.

Что касается справедливости-несправедливости… Таких понятий просто нет. Это все марксизм. Словосочетания «справедливая война», как и «справедливое убийство», не может быть в языке, являющемся структурой, отражающей народную нравственность. Всякая война — зло. В войне не бывает победителя вообще. Мы победили в Великой Отечественной Германию. А по уровню жизни, по уровню существования ветеранов у нас и у них… Нет, не бывает ни победителей, ни побежденных.

И нельзя же думать, что вся чеченская нация или ее значительный процент — террористы. Это глупость. Даже если какие-то отморозки взрывают в Москве дома и Москва в ответ посылает войска, которые начинают крошить всех подряд, невозможно представить себе, что какой-то процент людей из тех, кто имеет оружие под рукой, не возьмет его и не пойдет защищать своих. И потому опять — здесь нет ни победителей, ни побежденных, ни правых, ни виноватых… изначально.

4. Конечно, никакого боевого опыта у меня нет. Но для меня война — это не стрельба двадцать четыре часа в сутки. Кто-то из немцев, из военных историков, написал: боевые действия занимают один-два процента всего времени войны. А остальное — затишье, ожидание. И в «Блокпосте» такая перманентная война. На самом деле я пытался спрогнозировать, что может быть с нами в реальности не только на Кавказе, но везде, где идет война.

Что такое боевой опыт? Войну выигрывают не спецназовцы — крутые парни типа Сталлоне или Шварценеггера. Войну выигрывает человек — метр с кепкой на коньках, в потертом ватнике. Нормальный человек. Который боится быть убитым. Для которого проблема войны — это проблема поесть, выспаться и остаться живым. Это нормальное человеческое явление. Я в свое время очень порадовался маканинскому «Кавказскому пленному», где написано то, что мне близко: война — не где стреляют, война — где люди живут. И ужас в том, что люди воюют на этой земле, очень красивой, и не замечают ее красоты. Они заняты другим.

Мне близок солдат, который боится. Который спасает себя. Героем быть? Не знаю. Ну, можно впасть в состояние бешенства, грызть противника зубами, рухнуть на амбразуру дзота. Нет, «боевой опыт» — глупое понятие. Я, например, во всех своих фильмах почти все выдумываю. Но выдуманное вдруг становится реальностью. Скажем, в «Карауле» есть дембельский телевизор — я его выдумал. А потом приходили люди и говорили: у нас в части то же самое было.

5. Я в российском кинематографе, честно говоря, не видел ни одного нормального военного фильма. Может, кроме Германа — я имею в виду «Двадцать дней без войны» и «Операцию «С Новым годом» (»Проверку на дорогах»). Война — дело неуклюжее и грязное. А у нас героика. Это странно. Хотя в детстве мне нравился фильм «Пядь земли» Андрея Смирнова и Бориса Яшина по Бакланову. И баклановская проза, пока я не прочитал Кондратьева. Но вообще о войне вот Лев Николаевич хорошо писал. «Рубка леса» — великое произведение. Даже у Хемингуэя в «Фиесте» герой, пьяный, открывает Толстого и читает «Рубку леса». И понимает, что о войне никто лучше не писал. Чтобы человек, вернувшийся с войны, читал о войне — это очень сложно. На войне же не поют так называемых военных песен. Мне рассказывали люди, которые Чечню прошли. По радио — Шевчук, а они в это время начинают по связи переговариваться с товарищами. И тут влезают в разговор чеченцы: да заткнитесь вы, дайте послушать. То есть все — нормальные люди, только занимаемся не тем делом. Войной.