Цепов. Сценарий

Сколько ни живу на свете, а все не перестаю удивляться, как неисчерпаем кладезь человеческой одаренности. Уходят одни поколения со своими певцами и кумирами, приходят иные и заново затевают свои песни, непохожие на прежние.

Каждый раз, открывая первую страницу неизвестного мне молодого автора, я испытываю холодок волнения.

Первая строчка, первая реплика — что же они мне скажут?

— Кузьмич! Да что ты к этой вилке прицепился?

Так, ясно. Из жизни алкоголиков.

И вдруг с улицы голос (тихо и нежно): «Сереженька, Сереженька…»

Ан нет, оказывается, про любовь. Тоже тема не новая. Многие пытались ее закрыть.

Вздыхаю. Погружаюсь. Не могу оторваться.

Очередной раз меня подвела моя опытность. Конечно, о любви — невозможной, единственной, фанатичной, которую ничто не может сокрушить. Но еще и об отчаянии, о погубленной жизни, о последнем достоинстве последней свободы, о двух характерах, стоящих друг друга.

В конечном счете о человеческой юдоли. И все ярко, мощно, без поддавков.

Кате Шагаловой всего двадцать четыре года. Позади у нее сценарный факультет ВГИКа (мастерская А.Степанова), один год учебы на режиссерском факультете в ГИТИСе (курс Л.Хейфеца). Два раза она принимала участие в семинаре молодых театральных драматургов в Любимовке. Пьеса «Цепов» под другим названием — «Новая жизнь» была поставлена в Центре драматургии и режиссуры под руководством М.Рощина и А.Казанцева.

Вот и весь послужной список. Откуда же эта сила, резкая динамичная запись, проникновение в глубины непостижимой человеческой личности? Откуда же эта уверенность, наконец? И вдруг мне вспомнилось, как однажды в аналогичном случае на вгиковской перемене, после того как мы прослушали чтение сценария совсем юной, а впоследствии очень известной сценаристки, я с подобными вопросами обратилась к моему учителю, а на тот момент одному из мастеров, ведшему курс, где и я преподавала, — Евгению Иосифовичу Габриловичу.

Выслушав мою удивленную тираду, он мне ответил мгновенно и коротко: «Талант, деточка».

Будем надеяться, что и здесь мы встретимся с подобным феноменом.

Тем более ей есть на кого ориентироваться. Шагалова — это псевдоним.

На самом деле она Екатерина Миндадзе, дочь одного из самых талантливых наших кинодраматургов. И псевдоним, очевидно, не случайность. Ведь только профанам кажется, что это преимущество. Наоборот. Это нелегкий труд — пробиваться к своей непохожести.

Счастливого пути, Катя Шагалова.

Л.Голубкина

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

С е р г е й Ц е п о в , алкоголик 42 года.
Н а т а ш а В ь ю н к о в а, 25 лет.
Д е д-о х о т н и к.

Запущенное жилище, напоминающее домик из фильма Чаплина «Новые времена». Беспорядок, пустые бутылки. Разгар ясного дня. Цепов и Дед-охотник ползают под столом.

Ц е п о в. Кузьмич! Да что ты к этой вилке прицепился?

Д е д-о х о т н и к. Называй меня старик, Серега. Я охотник, человек простой, но интеллигентный — без вилки жрать не намерен! А знаешь, Серега, вилка — к бабе падает… (Под столом раздается храп.) Ты что, Серега, спишь что-ли?

Г о л о с с у л и ц ы (тихо и нежно).

Сереженька, Сереженька…

Цепов вылезает из-под стола, прислушивается.

Г о л о с с у л и ц ы (где-то у окна). Сережа, мальчик!

Цепов кидается к окну.

Г о л о с с у л и ц ы (где-то у двери). Мальчик, Сереженька!

Цепов бежит к двери, выглядывает в проем.

Г о л о с с у л и ц ы. День добрый, любовь моя!

Ц е п о в (в ужасе). Ты где?!

Г о л о с с у л и ц ы. Я здесь! Твоя белая горячка.

Входит молодая, интересная женщина. Очень ухоженная и хорошо одетая. Осеняя себя крестным знамением, Цепов пятится.

Н а т а ш а (протягивая ладонь для рукопожатия). Будем знакомы, господин Цепов!

Ц е п о в (орет). Уйди!!!

Запрыгивает на кровать.

Н а т а ш а. Я проделала такой путь, а вы сразу же меня гоните!

Подходит к кровати. Цепов прижимается к стене.

Пауза.

Н а т а ш а (спокойно и твердо). Слезай, Цепов.

Он спускается на пол, ходит вокруг Наташи, кряхтя садится на табуретку.

Ц е п о в. Шутки у тебя…

Н а т а ш а (серьезно). Что, так уже было?

Ц е п о в. Ну да, в прошлый-то раз.

Н а т а ш а. Бедный, бедный мой мальчик.

Подходит к нему, хочет обнять. Он испуганно отстраняется и вместе с табуреткой падает на спину.

Н а т а ш а. Да я это, я! Поднимайся.

Цепов хватает ее за руки, душит в объятиях, валит на пол.

Ц е п о в. Натаха, яблочко…

Н а т а ш а (сдерживая его пыл). Для таких страстей нужно чаще мыть пол!

Цепов пытается встать, но сгибается от боли пополам.

Ц е п о в. Радикулит…

Н а т а ш а (поднимаясь с пола, отряхиваясь). А не скажешь, вон как меня извалял…

Пауза.

Ц е п о в. Извини, я буду сидеть.

Н а т а ш а. Сиди и не извиняйся. (Смотрит на него.) Ну, как жизнь, рассказывай.

Ц е п о в (глядя на нее, все еще не веря своим глазам). А твоя как?

Н а т а ш а. Жизнь себе и жизнь.

Ц е п о в (рассматривая Наташу). Ты очень повзрослела.

Н а т а ш а. А ты постарел, правда, не очень.

Ц е п о в. На свежем воздухе дольше сохраняешься…

Пауза.

Н а т а ш а. Давай, рассказывай.

Ц е п о в. Что?

Н а т а ш а. Хоть что-нибудь. Все-таки три года не виделись.

Ц е п о в. Три… Нечего мне рассказать. Сама все видишь.

Н а т а ш а. Думаю, что не все. (Достает из сумки бутылку водки, ставит на стол.) Вскрывай девушку!

Ц е п о в (глядя на Наташу, протягивая руки к бутылке). Я так говорил, ты помнишь!

Н а т а ш а. А теперь не говоришь?

Цепов мотает головой.

Н а т а ш а. Но вскрываешь?

Ц е п о в. Не девушек.

Смеются.

Н а т а ш а. Да, монах в обители! Только нанять бы тимуровцев, или как их теперь, и обитель генерально убрать!

Ц е п о в (смущаясь). Да, прости за грязь. Не испачкайся.

Н а т а ш а (садясь на расшатанный стул). Разве это грязь?

Ц е п о в (усмехаясь). Еще какая!

Н а т а ш а. Небо ухаживает за землей, дождь поливает песок, растут цветы, летит пыльца, а ты давишь это сапогами и называешь грязью…

Ц е п о в. Проповедница с голыми сиськами… (Орет.) Чего сиськи выставила?!

Н а т а ш а (поправляя майку с глубоким вырезом). Не выставила, Цепов, а открыла. Прекрасная вещь — нагота!

Ц е п о в. Не умничай! Все у тебя к одному сводится!

Н а т а ш а. Разве это плохо?

Ц е п о в. Это здорово! Но не хочу я тебя ни видеть, ни вообще!

Н а т а ш а. А это меня не касается. (Пауза.) Тем более ты врешь.

Цепов открывает бутылку, разливает водку по стаканам.

Ц е п о в. За то, чтобы не врать!

Выпивают. На лице Цепова недоумение.

Ц е п о в (злобно). Вода!

Н а т а ш а. Водка. Нормальная водка.

Ц е п о в (отодвигая от себя бутылку). Нормальную водку — нормальным людям. Я неделю назад в Горелово пошел. Там с приятелем мы другую водку пили. Потом Лехе надо было в райцентр. А Леха на грузовике. Я собрался уходить, а он говорит: «Съездишь со мной — домой отвезу». Поехали. А в конце Горелово — обрыв и дорога узкая. Мы вниз полетели…

Н а т а ш а. А выскочить?

Ц е п о в (отмахиваясь). Обнявшись летели, и слезы у нас текли. Как упали — я первый вылез, Леху вытащил. Постояли молча и давай друг друга бить…

Н а т а ш а (ошеломленно). Зачем?

Ц е п о в. С перепугу, наверное. Потом машина из райцентра пришла грузовик вытаскивать. Сутки спустя. Люди на обрыве стоят, шофер к ним подходит, спрашивает, где трупы. А они смеются. «Сейчас, — говорят, — придут». И мы с Лехой идем. Шофер аж позеленел. Ну, вытащили что от грузовика осталось. Посмотрел я на это, подумал, может, мне кажется, что я живой. А Леха давай орать, что лучше бы он сдох, а не грузовик накрылся, теперь ему отвечать. Хороший он человек, но что с него взять — атеист. Родители городские были…

Н а т а ш а. Можно подумать, ты местный. Молодец Цепов, интересная байка!

Ц е п о в (раздраженно). Да, местный! Так не придумаешь, ты же со страху трясешься!

Н а т а ш а. Можно убедительно рассказать, что ты и сделал, артист…

Ц е п о в (орет). Заткнись, какой артист!!!

Н а т а ш а. Замечательный! Народный. (Пауза.) Местный, то есть…

Ц е п о в. Заткнись!

Н а т а ш а. Артист, артист!!!

Появляется Дед-охотник.

Д е д-о х о т н и к. Иду я как-то раз, смотрю, две белки на ветке сидят и трахаются. А их лучше всего стрелять, когда они трахаются.

Ц е п о в. Почему это?

Д е д-о х о т н и к. А глаза у них большие делаются…

Ц е п о в. Ну и что?

Д е д-о х о т н и к. В глаз белок бьют, чтобы шкуру не портить.

Ц е п о в (смеясь). Вот тебя бы да в глаз… когда ты трахаешься!

Д е д-о х о т н и к. А что меня — то я ж не на ветке! Прицелился, выстрелил и убил обеих на хрен! И ободрал потом.

Ц е п о в (зевает). Молодец!

Д е д-о х о т н и к. Ободрал, шкуры продал и патроны купил! Ты знаешь, сколько у меня патронов?

Ц е п о в. Опять убьешь кого-нибудь и обдерешь.

Д е д-о х о т н и к. Верно, Серега! Или съем. А как ты думал, жизнь она такая: обдирай и жри!

Ц е п о в. Ты лучше пей, Кузьмич. (Наливает.) Может, трепаться меньше будешь, а трахаться больше!

Д е д-о х о т н и к. Пить — это можно. Пить — не на ветке трахаться! Ну, чтоб хотелось и моглось! (Выпивает, падает под стол.)

Н а т а ш а. Артист, артист… (Подходит к окну, берет висящий на гвозде бинокль.)

А иначе зачем ты это с собой взял?

Ц е п о в (оправдываясь). Нужно было…

Н а т а ш а. Смотреть, не покажется ли вдали Лехин грузовик?

Цепов молчит, опустив голову. Наташа вертит бинокль в руках.

Н а т а ш а. Да нет, Цепов, бинокль тебе был нужен для другого…

Ц е п о в. Да, я всегда мечтал стать матросом!

Н а т а ш а. Не матросом и не всегда. Только когда репетировал…

Ц е п о в (вскакивая с табуретки). «Оптимистическую трагедию»!

Н а т а ш а. Вот-вот. А я пока искала настоящий бинокль, все на свете прокляла… Зато с премьерой тебя поздравила!

Ц е п о в (задумчиво). Он настоящий.

Н а т а ш а. И тяжелый, как все настоящее…

Пауза.

Н а т а ш а. Я раньше думала, что ты любишь море.

Ц е п о в. И сейчас люблю! Тельняшку, вот, не снимаю…

Поправляет ворот заношенной тельняшки.

Н а т а ш а. Тельняшку… Мы с тобой у моря познакомились.

Ц е п о в (поднимая вверх указательный палец). Вот!

Н а т а ш а. Но тельняшку я что-то не припомню. Мы шли на пляж и ты сказал: «Пока дойдем до той лавочки, я прочту тебе «Белеет парус одинокий».

Ц е п о в. Я начал, ты перебила…

Н а т а ш а. Актерские ужимки, терпеть их не могу. Ты хотел только сесть на лавочку и хватать меня за все на свете. Какой уж тут Лермонтов!

Ц е п о в. Я не только для этого…

Н а т а ш а. Наверно! Ты еще говорил, что ради паруса готов все бросить. А тогда тебе было от чего отказываться. Но я почти что верила, такой у тебя был взгляд одержимый…

Ц е п о в. Вот и бросил…

Н а т а ш а. А где же твой парус, Цепов?

Подходит к окну, вешает бинокль на гвоздь. Пауза.

Ц е п о в. Издеваться приехала! И не лень было тащиться…

Н а т а ш а. Могу уехать в любой момент, я на машине.

Ц е п о в. Да хоть на вертолете! Что тебе надо от меня?

Н а т а ш а. Завтра, завтра все узнаешь.

Ц е п о в. Нет уж! Прямо сейчас!

Н а т а ш а. Но ты меня до сих пор ни о чем не спросил. Ладно, начну с хорошего.

А все, в общем-то, хорошо. В театре…

Ц е п о в (переводя дух). Расскажешь завтра!

Н а т а ш а. Как знаешь, Цепов.

Пауза.

Ц е п о в (рассеянно оглядываясь кругом). Может, ты есть хочешь? А нет ведь ничего…

Н а т а ш а. И хорошо! Я теперь диету соблюдаю.

Ц е п о в. Что это вдруг? Помню, ты даже ночью просыпалась и в холодильник…

Н а т а ш а. Фигура испортилась после родов.

Ц е п о в (ошеломленно). Да нет… Совсем не испортилась… (Осознавая.) Какие роды, Натаха, ты чего?!

Н а т а ш а (гордо). Моему сыну два года.

Ц е п о в. А муж твой кто?

Н а т а ш а. Теперь никто. Погиб трагически…

Ц е п о в. Прости, я не знал.

Н а т а ш а (волнуясь). Ничего, ничего.

Пауза.

Н а т а ш а. Упрямый какой! Я же сказала — все завтра.

Ц е п о в. И это кто еще из нас упрямый…

Пауза.

Н а т а ш а. Мне года четыре было, но я очень хорошо это помню. Я капризничала — не хотела идти гулять. Варежки разбрасывала, шапку топтала, в шубе по полу каталась…

Ц е п о в. Я бы тебя отдубасил!

Н а т а ш а. Ну, в нашей семье это не допускалось. К сожалению, как я теперь понимаю. Так вот. Мама отчаялась со мной бороться и говорит: «Ну что, может луну тебе с неба достать?» Я притихла, постояла чуть-чуть, а потом вцепилась в ножку стола и давай орать: «Луну хочу, луну!!!» Визжала так, что соседи сбежались. Мама сидела на табуретке и плакала. Все стали меня успокаивать, говорили, что луну достать нельзя. А я шатала стол и кричала: «Можно, можно!!! Луну, луну!!!» Соседка снизу, слава Богу, догадалась пожарить яичницу-глазунью. Поднесла мне тарелку и сказала: «Вот, Наташа, желтенькое — это луна!»

Ц е п о в (смеясь). Ты поверила?

Н а т а ш а. И сразу же съела.

Ц е п о в. Как ты могла, луну?..

Н а т а ш а. Взяла и пальцами в рот затолкала.

Ц е п о в. Только к чему ты это все, я не понял…

Н а т а ш а. К вопросу об упрямстве. Вот с тех пор мне все недостижимое хочется попробовать на зуб и проглотить, если возможно…

Ц е п о в. Ну и ну!

Н а т а ш а. Сама удивляюсь.

Пауза.

Внезапно Наташа вскакивает и впивается зубами Цепову в руку.

Ц е п о в. А-а-а!!! Прокусишь!

Наташа сладострастно рычит.

Ц е п о в. Пусти, дура, больно!

Он поднимает руку, но Наташа не разжимает зубов и чуть ли не висит на ней.

Ц е п о в. А-а-а!!!

Н а т а ш а (отпуская руку). Ты старый и жесткий, тьфу!

Ц е п о в. И что с того? Раз ты на яичницу вместо луны согласилась…

Н а т а ш а. А что мне луна? Ее не съешь.

Ц е п о в. Не заткнешь тебя за пояс. Умница! Хотя помню, один раз…

Н а т а ш а (с вызовом). У тебя мозги ссохлись! Что ты можешь помнить?!

Ц е п о в (спокойно). Нападаешь. Задело, значит. Когда мы познакомились на море, тебе не лень было два раза в день менять туалеты.

Н а т а ш а. Что, лучше из халата банного не вылезать?

Ц е п о в. Тогда у тебя были волосы до задницы и ты всегда носила с собой гребешок.Я даже подумал,что у тебя нервный тик — прическу поправлять…

Н а т а ш а. Если бы не поправляла, ты не бегал бы от семейства в мой домик!

Ц е п о в. Просто тогда я не пропускал ни одной бабы, включая красивых, а то, что ты была как мартышка со своими начесами и тряпками, меня только злило.

Н а т а ш а. А что же тогда прицепился?

Ц е п о в. Вот. До сих пор не научилась себя ценить. Раз не веришь, что к тебе просто так можно прицепиться. (Обнимает ее.) Ты от природы такая, что и добавить нечего…

Пауза.

Ц е п о в. Как-то раз, помнишь, ты не закрыла дверь, меня ждала. А когда я вошел, ты притворилась спящей…

Н а т а ш а (твердо). Я спала.

Ц е п о в. Нет, милая! Ты эстетично разметала свои лохмы по подушке и была накрашена как я не знаю что. Одна рука была под головой, другая — на бедре. И одеяло валялось на полу.

Н а т а ш а. Было жарко, я его сбросила!

Ц е п о в. Может быть. Но я стоял в дверях минут пять и давился от смеха. Над твоей эротической ловушкой…

Н а т а ш а (обиженно). Да ну тебя!

Ц е п о в. Все бы ничего, но в комнате так отвратительно пахло, что у меня щипало в носу.

Н а т а ш а. От французских-то духов?!

Ц е п о в. По мне, ты «Шипром» от комаров намазалась.

Пауза.

Н а т а ш а. К чему это? Не могу понять.

Ц е п о в. К тому, что ты не упрямая, а упертая, по тупому…

Н а т а ш а. Упертая? Только из-за этого мы стали жить вместе.

Ц е п о в. Это потом! А когда ты уезжала, меня уже тошнило от тебя.

Н а т а ш а. А ты ведь провожал меня, плакал…

Ц е п о в. А ты поверила, забыла, что я артист!

Н а т а ш а. Обманывал, значит, маленькую девочку.

Ц е п о в. Девочка! В театр приперлась, нашла меня…

Н а т а ш а. Как насмерть влюбленный ребенок!

Ц е п о в. Ребеночек! В рыжий покрасилась, кудряшек понаделала…

Н а т а ш а. Чтобы удивить тебя!

Ц е п о в. Да я чуть со стыда не сгорел! Меня спрашивали: «Что это за помело, Серега?»

Пауза.

Н а т а ш а. Но в тот же вечер ты пошел ночевать к помелу, то есть ко мне!

Ц е п о в. Я хотел использовать тебя. Ис-поль-зо-вать! Думал, есть в тебе хоть капля достоинства, ты разозлишься и не будешь ко мне лезть.

Н а т а ш а (тихо). И ты ошибся.

Ц е п о в (вздыхая). Да уж.

Прижимает ее к себе, целует.

Н а т а ш а. Зачем ты это вспомнил, Сереженька, объясни…

Ц е п о в (не слушая ее). Когда мы стали общаться, у меня было одно желание: застать тебя врасплох.

Н а т а ш а (отстраняясь). Гадость!

Ц е п о в. Подожди! Как раз в тот день я ушел от Люси и стал жить с тобой.

Н а т а ш а. Ты пришел…

Ц е п о в. Без предупреждения. Ты мыла стены в прихожей. С полотенцем на голове и в драных рейтузах.

Н а т а ш а (со слезами в голосе). Я думала, что ты повернешься и уйдешь.

Ц е п о в. И заревела.

Наташа всхлипывает. Цепов берет старое одеяло, накрывает ей колени, садится возле нее на пол.

Ц е п о в. Вот это и была моя ненаглядная девочка Наташенька…

Н а т а ш а. Яблочко и солнышко.

Цепов целует ее руки, закрывает ими свое лицо. Пауза.

Ц е п о в. Но потом ты все-таки доставала меня дурацкими лифчиками и блядскими чулками.

Н а т а ш а. И ты додумался подарить мне байковую пижаму в грушах и яблоках. Почему, интересно, не в слониках?

Ц е п о в. Ну ты же у меня яблочко!

Проводит рукой по ее щеке. Наташа отстраняется.

Н а т а ш а. А ты — старая, сморщенная груша!

Ц е п о в. Сказало червивое яблоко.

Н а т а ш а. Замечательное. Фруктовые червячки что попало не едят.

Ц е п о в (смеется). Зараза, и здесь вывернулась!

Н а т а ш а. А то!

Пауза.

Н а т а ш а. Ты исчез, а я сморкалась в рукав твоего подарка. А Люся меня утешала. Хорошая баба, твоя Люся.

Ц е п о в. Хорошая… Не было у меня плохих.

Н а т а ш а. Да, бычий цепень. Ты знал, куда присосаться!

Пауза.

Ц е п о в. Ты хоть поняла, дура, почему я пижаму тебе подарил?

Н а т а ш а. Потому же, почему называл меня «доча» и любил, чтобы я жрала шоколад на ночь и с перемазанной физиономией засыпала. У меня зубы из-за этого испортились. А все твои старческие замашки. Жалко, горшок ночной тебе не купила!

Ц е п о в. Хорошая была бы тебе каска, в войну с мальчишками играть. А что, назначили бы командиром. Стала бы ты, наконец, в себе уверена.

Н а т а ш а. Да уверена я в себе! Не переживай так.

Ц е п о в. Нет, дорогая! Уверенные не прут, как ты, напролом в кружевных трусах, с шутками дебильными. Записки твои на стенах чего только стоили!

Н а т а ш а. «Куда ты, мой милый, сего-дня ушел? Клеенку не вытер, паскуда! Немытый тебя дожидается пол и грязная стонет посуда!» На кухне висела. И что? Я же любя!

Ц е п о в. А это: «За халатность, допущенную при пользовании санузлом, — наряд вне очереди»?! К нам же люди приходили, читали и ужасались твоей дури!

Н а т а ш а. Нет. Они смеялись. Понимали, в отличие от тебя, что я шучу, что я маленькая…

Ц е п о в. Вот маленькие и ходят в байковых пижамах! Дома живут с мамой и папой, на полуторном диване спят. А ты…

Н а т а ш а. Хочу — большая, хочу — маленькая!

Появляется Дед-охотник.

Д е д-о х о т н и к. А звери, Серега, мстительные.

Ц е п о в. Хватит заливать! На вот , выпей… (Наливает, протягивает стакан деду. Дед выпивает.)

Д е д-о х о т н и к. Ты слушай, слушай! Я секача ранил, а он, тварь, убежал. Гонялся я за ним по всему лесу — так и не добил гадину!

Ц е п о в. А он тебе потом задницу клыками пропорол, знаю!

Д е д-о х о т н и к. Нет, Серега, это другой пропорол. А этот мне весь огород перерыл и засрал. А еще свою жену и детей рыться и гадить водил!

Ц е п о в. Хорошо! Вскопал и удобрил…

Д е д-о х о т н и к. Что ты понимаешь! Они мне там пожрали все и вытоптали! Умный секач, вычислил мой огород! Один раз ночью вижу: вся их семья роется и гадит, роется и гадит…

Ц е п о в. Заткнись, Кузьмич, достал уже!

Д е д-о х о т н и к. …прямо под окном гадит и роется. Ну я ружье достал и перестрелял их к едрене фене!

Ц е п о в. И всех потом сожрал. Давай выпьем!

Д е д-о х о т н и к. Я к тому это, что мстить плохо. Точно тебе говорю. (Пьет.) А однажды медведь меня чуть не задрал… (Падает под стол.)

Ц е п о в. Ладно, прости… (Берет Наташу за руку, прижимает к груди.) Я понимаю, как виноват перед тобой…

Н а т а ш а. И бесишься от этого.

Ц е п о в. Оттого, что перед всеми виноват. У меня, наверное, жизненное амплуа такое…

Н а т а ш а. Смотри ты, слова какие помнишь! Сейчас ведь начнешь бить себя в грудь, орать: «Какое я ничтожество!»

Ц е п о в. Ничтожество!

Н а т а ш а. Вот, вот! Ты всегда так делал. А потом пускал скупую мужскую слезу и оправдывался перед теми, кого подставлял. Да так, что они плакали вместе с тобой. Это же как реки вспять поворачивать!

Ц е п о в. Это не так!

Н а т а ш а. Так, так. Ты очень тонкий психолог, Цепов, как всякий хороший артист…

Ц е п о в. Я никогда никого нарочно не подставлял!

Н а т а ш а. А знаешь, что ты наделал своим исчезновением?

Ц е п о в (усмехаясь). Представляю…

Н а т а ш а. Я завтра тебе все расскажу. Чтобы ты до конца понял…

Ц е п о в. Завтра так завтра!

Пауза.

Ц е п о в (взволнованно). Натаха, я трус, я урод, не знаю уж кто, но не мог я не уехать. Я делал всех несчастными!

Н а т а ш а. Точно.

Ц е п о в. Ну вот! Я же паразит, бычий цепень…

Н а т а ш а. Стоп, Сережа! Не пройдет твой трюк, не надейся…

Ц е п о в. Дура, я умирал!!! Без тебя, без дочки. По Люсе скучал, спектакли по ночам снились…

Н а т а ш а. Надо было вернуться.

Ц е п о в. Струсил! Клянусь, даже не знаю чем…

Н а т а ш а. Чем ты только не клялся за свою паршивую жизнь!

Ц е п о в (кричит). Какая есть, другой не будет!!!

Пауза.

Н а т а ш а. «И никто не узнает, где могилка моя…» Да, трогательная история. Сжег мосты, а сам в кусты? Выпьем за это! (Наташа наливает себе и Цепову водки. Выпивают.)

Пауза.

Н а т а ш а. Ты мертв для всех, понимаешь? И никто тебя особо не искал. Все были только рады…Но я и Люся отмечаем твой день рождения.

Ц е п о в. Ты и Люся…

Н а т а ш а. Я и твоя законная жена.

Ц е п о в. Ладно, сегодня ничего мне больше не рассказывай. (Сжимает ладонями лоб.)

Пауза. Наташа гладит его по волосам, целует в макушку.

Н а т а ш а. А у тебя есть сверчок?

Ц е п о в (удивляясь). Сверчок? Ну был…

Н а т а ш а. А почему теперь нет?

Ц е п о в (вздыхая). Даже сверчки от меня бегут, Натаха…

Н а т а ш а. Может, ты его обидел и он молчит…

Ц е п о в (усмехаясь). Как это, интересно, я мог его обидеть?

Н а т а ш а. Может, выгнать хотел…

Ц е п о в. Что за ахинея! Какие-то обиженные сверчки!

Н а т а ш а. Я поищу. Эй, ты где? Скрип-скрип! (Ходит по комнате, заглядывая в большие щели в полу и стенах.) Милый сверчок, без тебя так грустно, отзовись… (Отодвигает линялую занавеску на нише в стене и замирает.)

Ц е п о в (вскакивает со стула). Я взял ее на память о тебе! Просто на память!

Н а т а ш а (со слезами в голосе). Ты спер, спер… (Открывает шкатулку, играет музыка.) Она пустая!

Ц е п о в. Не пустая — музыкальная! И заводить не надо, прямо как тебя… (Пауза.) Да, разошлись твои побрякушки! Так вышло, понимаешь?

Наташа смотрит на Цепова, подбородок ее трясется. Играет музыка.

Ц е п о в. Ничего они не стоили! Денег я с них не нажил, если ты об этом…

Играет музыка. Пауза.

Наташа успокаивается, закрывает шкатулку, отходит в угол.

Н а т а ш а. Да, если разошлись, то действительно ничего не стоили.

Ц е п о в. Я не хочу тебе говорить…

Н а т а ш а. И не надо.

Ц е п о в (с нежностью). Все ведь понимаешь, умница!

Н а т а ш а (вздыхая). Вот только понимать ничего не хочется.

Пауза.

Ц е п о в. Знаешь, что случилось прошлой зимой, когда в шкатулке ничего не осталось?

Н а т а ш а. Пока нет.

Ц е п о в. Пошел снег, и замело все так, что я долго не мог никуда отсюда выбраться. Кроме времени и водки у меня не было ничего.

Н а т а ш а. Долго?

Ц е п о в. Не знаю. Но когда растаял снег, пришла весна.

Н а т а ш а (усмехаясь). Конечно, Цепов. Могло ли быть по-другому?

Ц е п о в. Могло. (Пауза.) Ты будешь меня перебивать?

Н а т а ш а. Нет…

Ц е п о в. Я видел снег и больше ничего. Спал, а когда открывал глаза, их ужасно резало от белого света.

Н а т а ш а. Тогда ты пил и закрывал их снова…

Ц е п о в. Чтобы не смотреть на белый свет. А еще я выходил из дома, падал и мерз. Но что-то заставляло меня подняться и уйти обратно…

Н а т а ш а. Боженька!

Ц е п о в. Не знаю. Может, и Он. Я ни о чем не думал, просто зарывался в снег. Однажды я понял, что найдут меня только весной, очень обрадовался и лежал, боясь пошевелиться…

Наташа сидит неподвижно, не сводя с него взгляда.

Пауза.

Ц е п о в. А ты подняла меня из сугроба и затолкала в дом.

Н а т а ш а (ошеломленно). Я?!!

Ц е п о в. Именно затолкала. Как только справилась, я же бил тебя!

Н а т а ш а. Как…

Ц е п о в. Изо всех сил! А ты говорила, что все равно не пустишь меня на улицу…

Н а т а ш а (тихо). А потом?

Ц е п о в. Повалила меня на кровать, растерла водкой и накрыла одеялом.

Пауза.

Н а т а ш а. Сережа, объясни мне, умоляю, я с ума схожу…

Ц е п о в. Что объяснять, яблочко, ты меня спасла… (Пауза.) Потом долго что-то говорила, ругалась, заставляла спать…

Н а т а ш а. Заставила?

Ц е п о в. Ты легла рядом и обняла меня…Больше ничего не помню.

Н а т а ш а. А потом?

Ц е п о в. Проснулся под одеялом. Смотри, вон оно, на кровати.

Наташа подходит к кровати, испуганно ощупывает одеяло.

Ц е п о в. Встал, затопил, умылся. А через три дня начал таять снег…

Пауза.

Н а т а ш а. И ты не пытался меня найти?..

Ц е п о в. Нет. Я понял, что со мной произошло.

Н а т а ш а. Поэтому сегодня не поверил, что это действительно я.

Ц е п о в. Да. Не шути так больше.

Наташа смотрит на него. Несколько раз кивает головой.

Пауза.

Н а т а ш а. Это было три зимы назад?

Ц е п о в. Да.

Н а т а ш а. Тогда совпадает.

Ц е п о в (удивленно). С чем?

Н а т а ш а. С тем, что три зимы назад, через неделю после того, как ты исчез, я села в нашем дворе на скамейку и съела пачку димедрола, пачку тазепама и пачку анальгина…

Ц е п о в. Зачем анальгин?

Н а т а ш а. Не знаю. Наверное, чтобы не было больно умирать. И совершенно ведь не было больно! Тогда мне мерещился лес, дом вроде твоего…

Ц е п о в. Я…

Н а т а ш а. Нет. Не было тебя нигде.

Я бегала по сугробам и орала. (Кричит.)

«Цепов, Цепов!»

От ее крика Цепов вздрагивает, сжимается.

Н а т а ш а. Проваливалась по шею, вылезала и продолжала искать. В байковой пижаме, которую ты мне подарил. Так и не встретила тебя. Зато поняла, что ты жив!

Ц е п о в. Когда поняла?

Н а т а ш а. Когда под капельницей очнулась в твоей любимой пижаме.

Ц е п о в. Не откачивают после такой дозы!!!

Н а т а ш а. Это же и врачи сказали. А я поняла: раз тебя не было в лесу, значит, я должна здесь тебя найти. Для этого меня и спасли!

Ц е п о в. Дура!

Н а т а ш а. Я — да. Но не судьба.

Ц е п о в. Она вообще… блядь!

Пауза.

Н а т а ш а. Потому что ты — козел!

Ц е п о в. Да, козел! Что ты на это ответишь?

Н а т а ш а. Я уже ответила. На все и за все. И не побоялась!

Ц е п о в. Смотри ты, как пионер-герой!

Н а т а ш а. А ты дезертир! Дезертир!

Ц е п о в. Трус, ничтожество, бычий цепень.

Н а т а ш а. Да!

Ц е п о в (спокойно). Я знаю.

Н а т а ш а. Знаешь и живешь?!!

Ц е п о в. Знаю и живу. И не могу ни повеситься, ни таблеток наглотаться. А замерзнуть ты сама мне не дала…

Н а т а ш а. Судьба, которую ты называешь…

Ц е п о в. Блядью!!! Не дала и дальше издевается.

Н а т а ш а. И не даст, пока будешь хоть перед кем-то в долгу.

Ц е п о в. Отдавать нечем. Вот я и дезертировал.

Н а т а ш а. А я твой кредитор, сижу в этой берлоге…

Ц е п о в. А как же ты нашла мою берлогу?

Н а т а ш а. Думаю, ты догадался. А подробности — завтра.

Ц е п о в (орет). А если не будет завтра?!

Н а т а ш а. Будет, не надейся.

Цепов вскакивает, выбегает из дома. Наташа настигает его, тащит за руку назад.

Н а т а ш а. Что же ты, действительно, знать ничего не хочешь?!

Ц е п о в. Тогда сейчас, прямо сейчас!!!

Н а т а ш а. Нет. И не дергайся, Цепов, сейчас лето, замерзнуть — не получится, а повеситься — струсишь.

Ц е п о в. Потому что в Бога верю!

И люблю Его… (Тычет пальцем в крест на груди.)

Н а т а ш а. Но странною любовью…

Ц е п о в. Зато таблетки жрать не стану!

Н а т а ш а. А все брошу и затаюсь в лесу. Вот это мужество!

Дает ему пощечину.

Пауза.

Ц е п о в (ошеломленно). Ты первая…

Н а т а ш а. Не последняя, уж точно. Желающих много.

Ц е п о в. Выпьем за них. (Наливает водку. Чокаются, выпивают.)

Н а т а ш а. Кающийся грешник подставляет другую щеку! Ловко это, Сережа, очень ловко!

Ц е п о в. Ловко ты меня оплевала. С головы до ног. Говоришь ведь и не сбиваешься!

Н а т а ш а. А ты сбей. Сбей, если буду не права!

Ц е п о в. Права не права, собьешь тебя, пожалуй…

Н а т а ш а. И не пытайся, ладно? А то я поддамся тебе…

Ц е п о в. И что?

Н а т а ш а. Будет еще тяжелее. Ничего тогда не поймем. Ни ты, ни я…

Ц е п о в. Ладно, уговорила. Тогда ляжем сейчас спать, чтобы скорей было завтра это гребаное…

Пауза.

Ц е п о в. Только где бы тебя положить?

Н а т а ш а. Класть не надо. Я и сама лягу. У стеночки, где люблю…

Ц е п о в. На эту кровать?! Там пружины…

Н а т а ш а. А что? Нормальная кровать. (Смеется.) А пружины мне лично не мешают. (Раздевается. На ней кружевное белье.)

Ц е п о в (восхищенно). Вот это да! Как тебе идет…

Н а т а ш а. Как?! Ты же ненавидишь кружевные лифчики…А, ну после бюстгальтеров до пояса и панталон с начесом все понравится. Ладно, не болтаем — отдыхаем! (Ложится, отворачивается к стенке.)

Цепов снимает тельняшку и брюки. Остается в семейных трусах, садится на краешек кровати. Наташа приподнимается, оглядывает его.

Н а т а ш а. А вот трусы твои действительно гадость. Снимай! (Приподнимается, дотягивается до стола, открывает шкатулку.) Под музыку веселее будет!

Ц е п о в. А мне и так не скучно! (Улыбаясь, с любовью, не с похотью, смотрит на Наташу.)

Н а т а ш а (чуть раздраженно). Ну и чего ты стоишь?

Ц е п о в. Сейчас подойду к тебе…

Н а т а ш а. Давай уже! Только лампочку Ильича выключи, глаза режет!

Затемнение. Слышится возня, скрип кровати, Наташин смех.

Появляется Дед-охотник.

Д е д-о х о т н и к. Быстро поднятый огурец не считается упавшим. Так вот, Серега, меня однажды медведь чуть не задрал. Взял я ружье, Тузика своего взял и пошел к его берлоге. Сижу, значит, караулю. И тут эта харя из кустов раз — и на меня… (Цепов молчит, кивает головой, икает в знак согласия.) Когти свои растопырил, рычит и прет на меня, падла, так и прет! А меня как прибило на месте, понимаешь, Серега, как прибило… (Цепов кивает головой, икает.) Но тут мой Тузик орет: «Стреляй!» Выстрелил — осечка. Он снова что есть силы: «Стреляй, твою мать, стреляй!!!» Я выстрелил и суку эту мордатую на хрен убил. (Цепов аплодирует, не открывая глаз, уронив голову на грудь.) А я потом Тузику говорю: «Садись, друг, мне на руки, на мне домой поедешь…»

Ц е п о в. А он чего ответил?

Д е д-о х о т н и к. Кто?

Ц е п о в. Ну Тузик твой.

Д е д-о х о т н и к. Ты что, мозгом тронулся? Он же собака! Он только лает.

Ц е п о в. Собака — друг человека! Выпьем за друзей!

Выпивают, Кузьмич падает под стол.

Разгар ясного дня. Заливаются птицы. Цепов сидит на корточках у кровати. Держит за руку спящую Наташу. Внезапно она открывает глаза, приподнимается с подушки, улыбаясь, смотрит на Цепова.

Н а т а ш а. А вот и завтра.

Ц е п о в. Вот и хорошо.

Н а т а ш а. Я больше не буду жить без тебя ни минуты.

Ц е п о в. Пока ты спала, я боялся выпустить твою ладонь. Ты металась во сне…

Н а т а ш а. Мне было больно. Ты так сжимал мою руку…

Ц е п о в. Думал, тебе плохо. Боялся отпустить, чтобы еще хуже не было.

Н а т а ш а. Зря ты волновался. Мне было хорошо. (Лицо ее становится жестким. Наташа спускает ноги на пол, берет Цепова за плечо.) Во сне я набиралась сил…

Ц е п о в. Ну да, уже наступило завтра!

А я, пока не спал, решил, что не хочу ничего знать. Хорошо, что ты вчера…

Н а т а ш а. Надо было вывалить все с порога, чтобы ты окачурился!

Ц е п о в. Я с тобой здесь окачурюсь! Перестань меня мучить, езжай домой, живи нормально…

Н а т а ш а (одеваясь). Пробовала уже — не вышло.

Пауза. Наташа одевается. Цепов сидит, опустив голову.

Н а т а ш а. Надо было умудриться выйти замуж, родить ребенка и остаться твоей. И муж мой знал, что в шкафу лежат рубашки и фотографии Сережи Цепова. И не упрекнул меня ни разу. Он уважал мою память о тебе.

Ц е п о в. Я б тебя убил…

Н а т а ш а. Его убили. Мне так кажется. Слишком все точно для несчастного случая. Вовке полгода исполнилось, я почти не заглядывала в шкаф, мы с Андрюшкой ходили по гостям. Хотелось развлекаться. Однажды ночью мы возвращались, я сорвала веточку и намела кучу тополиного пуха. Андрей ее поджег. Пламя было, будь здоров! Выскочила соседка, бегала по двору, кричала: «Пожар, пожар!» А мы стояли за толстым деревом и смеялись… Через неделю кто-то повторил эту шутку, да так, что горела песочница. Я вышла на балкон, думала, как Андрюша придет, попрошу его новую поставить. И качели всякие, горки… Он все время говорил про «Русский луна-парк». Была у него идея-фикс… Вот стоит теперь у нас во дворе «Домик дяди Андрея».

Ц е п о в. Начал со двора…

Н а т а ш а. Это уже я потом заказала. Сдержала слово мужа. Насколько могла…

Пауза. Наташа кусает губы. Цепов гладит ее по голове.

Н а т а ш а. А Вовка вырастет — тоже будет добрым и богатым…

Ц е п о в. Конечно. Ты не позволишь ему стать другим.

Н а т а ш а. Главное, чтобы он не был похож на меня. Тогда у него будет все.

Пауза.

Ц е п о в. И после этого ты все-таки решила меня найти?

Н а т а ш а. Я наелась таблеток, но выжила, получила все сразу, но плакала по ночам, а когда успокоилась, не стало моей семьи…

Ц е п о в. Поздно, значит, успокоилась.

Н а т а ш а. Я думала так, Сережа. У меня страшно болело сердце. Но как-то я гуляла с Вовкой и поняла, что так и должно было случиться. И дело не в судьбе…

Ц е п о в. В чем же тогда?

Н а т а ш а. В том, что мне нельзя без тебя жить. Ничего у меня не получается. Без тебя — ничего.

Пауза.

Ц е п о в (зло). Говори, говори, что я смылся, что бросил тебя, что я ничтожество, трус. Я знаю!!! Но никто не заставлял тебя ко мне лезть! Разбивать мою семью! Лучше строй карусели на деньги покойника. Хоть польза будет!

Н а т а ш а (кусая губы). Будет и польза, подожди… (Вскакивает, подходит к нему вплотную, ударяет кулаком в грудь.) Это — за покойника! А была уже польза, Цепов, ты не заметил. Семью, говоришь, разбила? Да я Люсю спасла от тебя! И дочку от такого папы! (Кричит.) Если бы ты знал, как они без тебя счастливы!

Ц е п о в. Счастливы? (Вздыхает.) Правильно, вовремя от меня отказались. А ты, вот, вцепилась мертвой хваткой… (Ласково.) Отпусти меня, Наташенька…

Наташа хватает его за плечи.

Ц е п о в. У тебя есть сын, молодость, силы, деньги…

Н а т а ш а. Две машины, квартира, дача, но нет тебя.

Ц е п о в (нервно улыбаясь). И не надо! (Машет рукой, отходит от нее.) Не надо!

Я не машина и даже не дача…

Н а т а ш а. Ты — Сережа Цепов!

Ц е п о в. Нет! Давно уже нет! Н а т а ш а (кидается к нему). Сдвинем все обратно!

Ц е п о в. Замолчи!

Н а т а ш а. Я заставлю Вовку называть тебя папой. Он маленький, привыкнет. Вылечим тебя. Поехали, я все тебе отдам!

Ц е п о в. Я не могу второй раз ломать тебе жизнь. Видишь, меня, наверное, нет в живых, а я все равно ломаю…

Н а т а ш а. Ломай, любимый, ломай!

А иначе зачем я тебя искала?..

Ц е п о в. Любишь! Молодая, красивая, меня, которого и на свете-то нет!

Н а т а ш а. Есть! (Целует его, успокаивается.) Так, я без тебя никуда не уеду. Как знаешь, или сгнию и сдохну здесь вместе с тобой. (Садится на табуретку.)

Пауза.

Ц е п о в. Столько пережить и совсем не повзрослеть, вот это да! (Смеется.)

Н а т а ш а. Тебе кажется. Я очень изменилась.

Ц е п о в. Да, изменилась. Но не выросла. Из-за этого я буду жить и мучаться еще больше…

Н а т а ш а. Тебе по-прежнему интересно, как я здесь оказалась?

Ц е п о в. Я сразу понял, но не хочу в это верить.

Н а т а ш а. Люся больше не будет сюда приезжать.

Ц е п о в. Почему?!

Н а т а ш а. Потому что замуж вышла.

И теперь она не боится, что Настенька вырастет и придется показать ей тебя.

Ц е п о в. Она же клялась, что тебе не скажет…

Н а т а ш а. Кому клялась? Тебя же нет. Теперь и для нее.

Ц е п о в. Дрянь! Гадюка…

Н а т а ш а. Она все тебе простила и ездила в эту берлогу, она три года ходила со скорбным лицом, и никто не заподозрил, что ты жив. Она три года со мной нянчилась, хотя, наверное, мечтала придушить. Никакая она не дрянь, не гадюка. Уж по отношению к тебе — точно.

Пауза.

Ц е п о в. Как она это тебе сказала?

Н а т а ш а. Что значит как?

Ц е п о в. Как сказала, что я есть…

Н а т а ш а. С облегчением. Как о том, что ей больше совершенно не нужно, но без чего я не могу обойтись.

Ц е п о в. Так вот, как с вещью…

Н а т а ш а. Но ведь тебе с некоторых пор удобно быть потерянной вещью? Люся объяснила мне дорогу и просила о тебе заботиться.

Ц е п о в. Но не просила привозить обратно.

Н а т а ш а. Из-за дочки запретила.

Ц е п о в. А ты хочешь это сделать.

Н а т а ш а. И сделаю.

Ц е п о в. Ошибаешься, яблочко!

Н а т а ш а. Если так — со мной что-нибудь случится. Поеду домой без тебя, откажут у машины тормоза, и я въеду в грузовик.

Ц е п о в. И твой сын останется сиротой.

Н а т а ш а. Останется.

Ц е п о в. Ну и мамаша! (Орет.) Да ты вообще без тормозов!

Н а т а ш а. Я самая заботливая мама на свете и очень хочу жить. Но все равно что-нибудь случится, если тебя со мной не будет! Я знаю.

Ц е п о в. А ты еще раз попробуй без меня…

Н а т а ш а. Попробуй лучше ты сесть в машину, закрыть глаза и через полдня оказаться у меня дома.

Ц е п о в. Твой сын станет нашим. А я — здоровым и удачливым!

Н а т а ш а. Будем ссориться, каждый день хлопать дверью, а вечером целоваться на кухне…

Ц е п о в. Где ты так редко моешь пол!

Н а т а ш а. А ты кидаешь в раковину окурки!

Ц е п о в. А ты варишь омерзительный суп…

Н а т а ш а. С цветной капустой и заставляю съесть до конца.

Ц е п о в. А с тобой спать неудобно. Ты горячая и храпишь!

Н а т а ш а. Ты тоже храпишь и причмокиваешь.

Ц е п о в. Значит, будем отдельно спать!

Н а т а ш а. Нет. Просто не будем больше храпеть.

Ц е п о в. Кидать окурки, ругаться, целоваться, пить, мыть пол, хлопать дверью…

Н а т а ш а (смеется). У нас так не получится!

Ц е п о в. У нас ничего не получится. Натаха, не теряй время. Уезжай, пока светло.

А то ночью ты действительно во что-нибудь врежешься. Водишь небось паршиво…

Н а т а ш а. Вожу я замечательно, только уезжать не собираюсь.

Ц е п о в. Тогда я сдам тебя в дурдом!

Н а т а ш а. Поехали, Цепов! Быстрее, а то я буйная…

Ц е п о в. Да ты просто безнадежная!

Н а т а ш а. Итак — в дурдом! (Тянет его за руку. Он не двигается с места, испуганно смотрит на нее.) Поехали, Серега, домой.

Цепов отталкивает ее и отворачивается. Наташа стоит молча.

Н а т а ш а. Ладно. Тогда я поехала за Вовкой. Будем жить здесь. (Кричит.) Слышишь?!

Ц е п о в. Слышу.

Н а т а ш а. Прямо спектакль какой-то получился! Только вот ружья нет, из которого в конце стреляют. (Пауза.) Зато бинокль есть. (Подходит к стене, дергает висящий на гвозде бинокль.) Вовка играть будет!

Пауза. Они смотрят друг на друга.

Н а т а ш а. Ты так вот не стой. Я с утра вернусь. Чтоб бутылки убрал и навел порядок! Ребенка нельзя в такую грязь. И сам умойся-причешись, ясно?

Цепов, не двигаясь с места, кивает головой.

Н а т а ш а. Все. Не прощаемся.

Наташа уходит. Цепов стоит, не может прийти в себя. Машинально открывает шкатулку. Играет музыка, слышен шум отъезжающего автомобиля. Цепов срывается с места, вылетает из дома. Притаскивает Деда-охотника. Наливает стакан водки.

Ц е п о в. Отец, живи здесь, что хочешь бери, отдай мне ружье…

Д е д-о х о т н и к. А охотиться как?

Ц е п о в (умоляет). Ну отдай! (Хватает за ствол, пытается отнять.)

Д е д-о х о т н и к. Заряжено, не тронь!

Ц е п о в. Сейчас ведь вырублю тебя и заберу! Отдай лучше…

Д е д-о х о т н и к (строго смотрит на Цепова). Охотиться надо.

Ц е п о в. Отдай, отдай!!!

Цепов пытается отнять у Деда-охотника ружье, тот сопротивляется. В отчаянной борьбе они падают под стол.