ЖЖ как зеркало русской эволюции: беда коммунизма

Окончание. Начало см.: «Искусство кино», 2009, № 6.

Еще Мак-Люэн заметил, что Маркс не придал никакого значения открытию телеграфа[1]. И подчеркнул, что в марксизме отсутствует теория массмедиа (как — и это весьма примечательное и, по видимости, не случайное обстоятельство — отсутствует она, между прочим, и в наши дни в сколько-нибудь общем виде). Вероятно, этим частично объясняется тот факт, что для подавляющего большинства левых активистов средства массовой информации до сих пор предстают в каноническом образе рупора капитала — оболванивающего население рупора, который следует при первой же возможности отобрать у правящего класса, с тем чтобы начать проповедовать массам противоположные (предположим, социалистические) ценности. А пока захват СМИ остается за бортом актуальной повестки дня, эти товарищи предлагают использовать капиталистические массмедиа «оптимально», «партизански», создавая собственные медийные ресурсы, вбрасывая собственные информ-поводы, разоблачая манипуляции капиталистической журналистики, доводя до абсурда те или иные буржуазные модели и т.д.

Иными словами (и сей скандальный факт тоже ни для кого не секрет), левым в равной степени свойственно как моральное возмущение манипуляциями медиа, так и самая широкая готовность к совершению аналогичных манипуляций самостоятельно либо за счет политических противников.

Эту двойственную позицию (и, в общем, откровенно слабую, если помнить об особом социальном пафосе левого движения) убедительно проанализировал немецкий поэт и культуролог Ханс Магнус Энценсбергер, который в своей статье "Составные части теории массмедиа"[2] (1970) обвинил левых в политической шизофрении, а студентов 1968 года — в кустарном отношении к гигантским возможностям, предоставляемым СМИ. Энценсбергер проницательно диагностирует возникающую на глазах «индустрию сознания», анализирует взаимодействие новейших на тот момент СМИ (спутниковое ТВ и т.п.) с более «древними» их формами (печатью, радио, фильмами и т.д.) и приходит к выводу о формировании в обществе универсальной электронной медиасистемы.

Нам, однако, интереснее другое. Массмедиа, утверждает Энценсбергер, по своей сути эгалитарны: «Именно медиа впервые в истории делают возможным участие масс в социальной жизни, поскольку практические средства СМИ находятся в руках масс». Положение вещей, при котором СМИ являются инструментом правящего класса (и капитализма как такового), противно духу и природе медиа, которые состоят в открытой коммуникации и равноправном обмене информацией.

Эта точка зрения была подвергнута острейшей критике Жаном Бодрийаром. В книге «Реквием по массмедиа», вышедшей спустя два года после статьи Энценсбергера (но посвященной именно ей), Бодрийар настаивает на том, что СМИ принципиально некоммуникативны. Ошибочно думать, пишет Бодрийар, будто «массмедиа принадлежат к сфере «чистого и простого распространения»... Массмедиа продуцируют социальное отношение не в качестве носителя содержания, но самой своей формой и своей реализацией... Массмедиа — не коэффициент, но оператор (effecteur) идеологии[3]. И далее, уже в рамках полемики с марксизмом: «Как товар не существует нигде, кроме как в меновой стоимости, так и идеология в современном мире не существует без массмедиа».

Запомним эти слова, а пока вернемся к «Составным частям...». Энценсбергер выделяет восемь структурных признаков нынешних СМИ и противопоставляет им восемь принципиальных особенностей подлинного массмедиа:

— освободительный характер СМИ (вместо нынешнего repressive use of media);

— децентрализация (вместо нынешней подконтрольности центру);

— каждый получатель информации является также и ее потенциальным передатчиком (в отличие от нынешней ситуации, при которой одному передатчику соответствует множество получателей);

— мобилизация масс, всех и каждого (вместо нынешней скованности отдельных групп);

— интеракция всех вовлеченных в процесс, наличие обратной связи, фидбэка (вместо нынешней консьюмеристской пассивности читателя-слушателя-зрителя);

— обучение политической культуре (вместо нынешней деполитизированности медиа, ориентированных, добавим, на зрелищность);

— коллективное производство (вместо нынешнего производства, сосредоточенного в руках специалистов);

— социальный самоконтроль (вместо контроля собственников).

Присмотримся к этому перечню. Он выглядит безупречным. Ощущение, что Энценсбергеру удалось сформулировать идеальную платформу для любых масштабных проектов, претендующих на функционирование в социальном поле. Со времен написания этого текста прошло сорок лет, но едва ли в наше время найдется хоть один политик, который не обещает ровно того же, что требовал Энценсбергер от СМИ в 1970 году: равноправия, прозрачности, подотчетности, всеобщего участия и т.д. Но, помимо чувства внутреннего согласия, безошибочно угадываемого политиками, нет ли здесь также и некоего дежавю? Не напоминает ли этот список фирменные отличия медиа-системы под названием Интернет? Не совпадают ли все эти «децентрализации» и «фидбэки» с технологическими принципами или даже, не побоимся этого слова, с идеологией «повсеместно протянутой паутины»? И не реализована ли большая часть этих установок в пресловутой блогосфере и, в частности, в Живом Журнале? (Особенно если вообразить, что он перешел в общественную собственность.)

Безусловно, многое реализовано в форме скорее карикатурной. Скажем, говорить о «социальном самоконтроле» блогеров в ситуации, когда «средства производства» (серверы с программным обеспечением, техподдержкой и т.п.) остаются в руках частного капитала, можно только с существенными оговорками. И все же все основные правила — децентрализация, мобилизационный потенциал, обратная связь, чисто техническое равноправие юзеров и т.д. — в Живом Журнале так или иначе соблюдаются, — просто потому, что так технически устроен Интернет и конкретно интернет-форум, одним из развитых вариантов которого является LiveJournal. Может быть, в той мере, в какой ЖЖ является свободным медиа, коммунизм уже наступил, а мы его проморгали?

ЖЖ сегодня — это место, где родился и вырос совершенно новый, уникальный тип русского человека — «блогер» (чаще пишут с двумя «г», на английский манер). Блогер — это единица информационного (и «постинформационного») общества, получатель и передатчик (распространитель) «актуальной информации», тот самый receiver, который одновременно transmitter, — так что этот пункт программы Энценсбергера можно считать реализованным на сто процентов. Соблюдена и мобилизационная составляющая — поскольку популярный блогер ничем не уступает общественному лидеру по способности мобилизовать свою аудиторию (тем самым блестяще иллюстрируя глубокий кризис института представительной демократии в условиях общества спектакля).

Для «успешного» и, если угодно, «профессионального» блогинга важно сочетание регулярности и частотности публикаций. В этих условиях принципиальной становится оптимизация как получаемой информации, так и выработки собственного информационного артефакта: экономика блога должна быть экономной. Стремление увидеть описываемую проблему с действительно разных сторон снижает и оперативность подачи (осмысление требует времени), и сенсационность (проблема может оказаться ложной). Но в первую очередь снижается ее, проблемы, эмоциональный потенциал. Поэтому объективность — каковая состоит не в простой нейтральной ретрансляции, а в усилии индивидуального и целостного осмысления проблемы[4] — не слишком востребована бойкой блогосферой. А основной стратегией блогера быстро, но верно становится аффект — и чем он экономичнее, тем лучше[5].

Рассмотрим случай, когда обычный блогер занимается не выработкой так называемого первичного (оригинального, собственного) контента, но таким привычным для себя делом, как «копипаст» (ретрансляцией той или иной актуальной новости)[6]. Чтобы его сообщение вызвало максимально широкий отклик, он добавляет в полученную им информацию кое-что от себя — это может быть некое резюме, суждение, анализ, но все же блогеру проще добавить некоторое количество модальности, замещающей более дорогостоящее и более медленное интеллектуальное усилие. В ход идут собственные выделения, которые у блогера в избытке органически: слезы, слюна, если угодно — моча и т.д. («я плакалъ», «пацтолом» и т.д.). Эффективна желчь, то есть возмущение, сарказм, черный юмор, горькая усмешка («жесть!») и другие их многочисленные вариации, в простонародье глум. Популярной становится и постироническая стратегия умиления. Большим успехом пользуются праведный гнев и призывы к расправе, в идеале собирающие как тысячи добровольных линчевателей, так и десятки защитников, бубнящих каждый свое и тонущих в общем оре. Объемные высказывания в блогосфере не особо приветствуются (исключения — журналы, приучившие своих читателей к неторопливым осмысленным текстам), есть на сей случай и мемы[7]: «ниасилил», «многа букав». Надо ли пояснять, что «ниасилил» в контексте ЖЖ — вовсе не откровенное признание своих ограниченных способностей, но ироническое указание автору на «неформат», а заодно и торжество быстрого над медленным, эффективного над неэффективным.

Еще один, исключительно важный и часто игнорируемый момент, связанный с медиа (несмотря на всю, казалось бы, затертость знаменитого афоризма Мак-Люэна про месседж), состоит в том, что они форматируют самый процесс производства транслируемых смыслов. В результате, например, добродетели публичного человека начинают определяться через его соответствие передовым медиа своего времени (чего бы стоил Сократ без владения искусством симпозиона, то есть физической способности пить много вина, сохраняя ясность мысли и удерживая в памяти все нити разговора?). Несколько десятилетий назад телевидение приучило нас считаться с мыслью, что репортаж с места события — это полноценная и передовая современная «поэтика», к чему или к кому бы она ни относилась. Медиа универсализируют общество на свой лад. Телевизионный репортаж и круглосуточная трансляция наглядно доказали, что между событием и его осмыслением дистанция отныне отсутствует, на нее просто нет времени. Это телевизионное влияние не тотально; философы, например, не принялись разъезжать по миру с камерами или выступать в телевизионных передачах (хотя подобных примеров не счесть, взять того же Бодрийара), но оно решительно привело к тому, что специфически телевизионные достоинства — краткость, оперативность, понятность, общедоступность и т.п.[8] — оказались качествами предпочитаемыми, выделяемыми в массе среди прочих и стали распространяться уже не только на телевидение и телевизионщиков. Влияние телевидения состоит не в том, что оно промывает мозг, а в том, что благодаря ему мы все (не только чуткие к общественной конъюнктуре, но и равнодушные обыватели) сознательно или нет, превратились в реальные или воображаемые телеперсонажи, в ведущих и гостей передач, в телевизионные головы.

Эта телемагия ощутима до сих пор. Но передовой медиасредой сегодня стала, конечно, блогосфера. Запись в блоге — это малая лирическая форма, тяготеющая к аффекту. И дело опять-таки не в том, что сегодня все, даже наиболее влиятельные политики, от Медведева до Обамы, один за другим обзавелись блогами, а в том, что политика блогерского всхлипа стала универсальной. И формулируется эта политика так: максимум трансмиссии, минимум искупающей ее осмысленности, роль которой все чаще играет доходчивая эмоция.

В общем, чем больше реализуются в ЖЖ идеальные признаки идеального СМИ (блогеры децентрализованы, неподконтрольны, мобильны и т.д.), тем очевиднее доминация в нем аффекта над смыслом, а с ней и правота Бодрийара, задолго до всякого Интернета настаивавшего, что средства массовой информации не развивают, а уничтожают коммуникацию. В том же «Реквиеме по массмедиа» Бодрийар возражал, несколько наивно, Энценсбергеру: «Можно подумать, что обладание телевизором или видеокамерой открывает новую возможность установления отношений и обмена! Оно дает ничуть не больше возможностей, чем обладание холодильником или тостером». Появление Интернета обессмыслило этот аргумент (поскольку собственный сайт есть аналог собственного СМИ) и подчеркнуло резоны марксистского исследователя, однако на практическом уровне мы видим, что в конечном счете актуальнее оказывается диагностика Бодрийара. «Мы прекрасно знаем, что следует из того, что каждый имеет свой talkie-walkie или свой «Кодак» или сам снимает кино: персонализированное дилетантство, эквивалент воскресного рукоделия на периферии системы«[9]. Но что стало причиной этой деградации (движения от смысла к аффекту, от общения к трансляции), этого отчуждения, в котором пребывает сегодняшний ЖЖ? Чехарда владельцев, несомненно, деморализовавшая «здоровые силы» сообщества (не отдельных членов, а именно всего сообщества)? Нахрапистая капитализация ресурса? Бездарный менеджмент SUP? Или,

может быть, простой рост демографических показателей, повлиявший и спровоцировавший все вышеперечисленное разом?

Трудно избавиться от ощущения неизбежности пути, проделанного Живым Журналом. Трудно отрицать и тот факт, что почти уже мифический период ЖЖ, который сегодня выглядит его условным «золотым веком», завершается с достижением некоей символической «точки невозврата», за которой он бесповоротно превращается в СМИ. Причем в этой аббревиатуре важнейшим для нас является не «средство» и не «информация», а то, что они имеют принципиально массовый характер.

ЖЖ превращается в СМИ — и в нем возникают рейтинги и всяческие «топы», иронически, но любовно прозванные «пузомерками». Именно с превращением в СМИ появляется стремление к «монетизации» как у владельца, так и у отдельных блогеров. Именно в качестве массового ресурса ЖЖ провоцирует своих обитателей на подвиги, которым позавидовал бы сам Герострат. Именно в качестве нецензурируемого, но массового медиума ЖЖ ежедневно соблазняет даже не малых сих, но весьма солидные публичные лица на высказывания, которые они едва ли допустили бы в чуть более опосредованной (если угодно, централизованной, репрессивной и т. п.) среде. Уважаемый создатель множества крупных сетевых ресурсов Рунета несколько раз в неделю вбрасывает откровенно провокационные записи (помимо обычных дневниковых), собирая сотни бессмысленных полуанонимных откликов. Главред почтенного мужского глянца ведет туманную войну (обильно использует матерную лексику) против неких «дрочеров» и «дурнушек-интеллектуалок». Известный социолог, предвосхищая превращение ЖЖ в СМИ, пишет в 2003 году о десятилетии октября 1993-го: «Наши танки расстреляли коммунистическую сволочь». Именно массовый характер ЖЖ обеспечивает не просто органичность, но и популярность стратегии «флейма» — то есть политики заведомо передергивающих, нарочито грубых и глупых высказываний, которые, как магнит, притягивают к себе всяческие опровержения, ответную ругань и попытку честной полемики со стороны тех, кто по неопытности еще не осознал себя частью этой циничной комедии. Рекордсменом по «раскованным выступлениям» такого рода и по числу собранных комментариев можно, по-видимому, считать известного журналиста М.Кононенко, когда он по горячим следам «советовал» бесланским матерям бросить политику и нарожать новых детей. Но что мы называем массой (или массами), говоря о массовости ЖЖ? Это довольно любопытное образование, которое важно отличать от других, внешне близких социологических и философских понятий. Так, масса ни в коем случае не синонимична ни «толпе» (конституируемой определенным стихийно-аффективным единством), ни «народу» (коллективной фигуре-суверену, репрезентирующей государство). Еще сложнее обстоит дело с ныне модным понятием «множество» (multitude), которое Антонио Негри и Паоло Вирно определяют как то, что противостоит всемирной трансгосударственной, транснациональной системе власти. Такие «множества» и «массы» Живого Журнала суть антонимы, описывающие с диаметрально различных позиций одну и ту же среду.

Массы, о которых мы говорим применительно к ЖЖ (и вообще к массмедиа), с пугающей точностью и задолго до возникновения Интернета описал все тот же Жан Бодрийар в работе "В тени молчаливого большинства, или Конец социального"[10] (1982). Бодрийар определяет массу как имплозивную инволюционную дыру, засасывающую в себя любые смыслы и принципиально недоступную для теоретического изучения — только для зондажа. "Массы суть инерция, могущество инерции, власть нейтрального"[11].

Здесь возникает много вопросов, на которые не всегда легко ответить. Например, само превращение в массовое — уже процесс достаточно загадочный (хотя и однозначно враждебный социальному пространству как сфере смыслов, освобождения, сознания и т.д.). Бодрийар оговаривает, что не уверен, применимо ли к массе понятие процесса. Обращаясь к нынешнему опыту ЖЖ, можно сказать, что, по всей видимости, нет такого числа участников, превышение которого однозначно грозило бы интернет-коллективу превратиться в массу[12]. Кроме того, понятие «масса» применимо и к каждому из нас в отдельности, поскольку "проводниками смысла нам дано быть не иначе как от случая к случаю — в сущности же мы образуем самую настоящую массу, бoльшую часть времени находящуюся в состоянии неконтролируемого страха или смутной тревоги, по эту или по ту сторону здравомыслия«[13].

Таким образом, каждый пользователь ЖЖ вносит свой вклад в уничтожение ЖЖ как пространства общения. Точно так же каждый блогер работает на формирование блогосферы как мета-СМИ. Даже просто ретранслируя новость о случившейся где-то катастрофе, каждый из нас распространяет весть о событии «в абстрактной всеобщности общественного мнения» и тем самым вносит посильный вклад в дело уничтожения смысла, забалтывая событие, имитируя сопричастность, используя его как повод для собственной репрезентации. Техническая воспроизводимость, которая некогда лишила произведение искусства его ауры, сегодня распространяется и на информацию. Все знают, что легкость ретранслирования ставит вопрос об информационной гигиене, но в условиях массового забега, когда каждый является средством массовой информации, уже не до самоограничения и воздержанности.

Мы начали с того, что обратили внимание на отсутствие в марксизме теории медиа. Основатели международной рабочей ассоциации и авторы «Манифеста коммунистической партии» превосходно понимали нюансы медийной политики, однако самостоятельный и подчас довлеющий характер медиа они все-таки не различали, причем, похоже, это был не просто «дальтонизм» времени, но и презрительное отношение практиков к теории. Последовательный марксист Луи Альтюссер утверждает, что XI ленинский тезис о Фейербахе есть «не провозглашение новой философии, а... заявление об отказе от философии вообще, поскольку необходимо освободить место для создания новой науки. [...] Вот почему... (c тех пор. — Е.М.) длится период философского молчания, когда говорит лишь новая наука».

В дальнейшем это высокомерное презрение к «говорильне», якобы вечно отстающей от науки и вообще от практики, унаследовал Ленин. В своих воспоминаниях Горький пишет о том, как намеревался пригласить Ленина к себе на Капри. Ленин принял приглашение, однако предупредил, что решительно не намерен идти на примирение с большевиками-махистами (которые тогда тоже находились на острове). Альтюссер объясняет, что в этом отказе было нечто большее, нежели «тактический ход» с целью «сохранить политическое единство между большевиками в эмиграции», а именно... здесь, впрочем, сделаем еще одно небольшое отступление.

Как известно, Ленин заразительно смеялся. Многочисленные мемуаристы, включая Горького, не только упоминают эту черту, но и стремятся объяснить ее искренней и широкой натурой Ильича, его быстрым живым умом, его способностью видеть насквозь людей и отношения между ними и даже его близостью к «простым людям», пролетариату. Ленинский смех слышится даже темавторам, которые с Ульяновым никогда не встречались, и слышится он даже в такие моменты, о которых вообще не сказано, будто они показались Ленину смешными. Тот же Альтюссер, говоря про ленинское нежелание общаться с коллегами, представляет эту картину так: «Теперь мы понимаем, почему рассмеялся Ленин (в воспоминаниях Горького ни о каком смехе во время этого разговора не сказано. — Е.М.): не бывает на свете философского сообщения, как и философской дискуссии».

Слышен ленинский смех — то ли презрительно-злой, то ли радостно-веселый — и нам в нашей печальной повести. Появление и развитие ЖЖ в России совпало с государственной политикой «укрепления вертикали». В рамках последней была проведена «зачистка политического поля», одним из этапов которой стало радикальное ужесточение контроля за СМИ и прежде всего — за информационной политикой федеральных телеканалов. С тех пор российское ТВ погружено в делирий бескрайнего развлекательного вещания. Однако в эти же годы произошло стремительное развитие телекоммуникационных и интернетных технологий, благодаря чему начался интенсивный отток взыскательной части телезрителей в пространства Рунета (он продолжается и по сей день). Именно в Сеть и была естественным образом канализирована публичная жизнь — и именно в Сети обнаружилось пикантное отличие массы, описываемой у Бодрийара, от той, что мы имеем сегодня в ЖЖ.

"От масс постоянно требуют, чтобы они подали свой голос, им навязывают социальность избирательных кампаний, профсоюзных акций, сексуальных отношений, контроля за руководством, празднований, свободного выражения мнений и т.д. [...] Молчание масс, безмолвие молчаливого большинства — вот единственная подлинная проблема современности"[14]. Но парадокс ЖЖ состоит в том, что здесь «молчаливое большинство» представлено заговорившим, более того — погруженным в режим непрерывной глоссолалии, вытесненной в управляемое гетто блогосферы.

Забавно, что, говоря о том, кто образует массу («лишь те, кто свободен от своих символических обязанностей»), Бодрийар, не подозревая в 1982 году об Интернете, пользуется словом «resilies» («пойман в бесконечные сети»), обыгрывая близкое по звучанию resilie (аннулирован, расторгнут)[15]. Современный человек не просто пойман в сети, где лишается символических идентификаций, но и обнаруживает себя как бы приглашенным к разговору. Более того, отныне никто (кроме жителей стран, в которых Интернет запрещен, то есть в основном принадлежащих «оси Зла») не может пожаловаться, что ему затыкают рот. Каждый сегодня может высказаться перед городом и миром. Верно и другое: в собственном молчании отныне — в постгутенберговскую эпоху — каждый вправе винить лишь себя. Случилось непоправимое? А что ж ты молчал раньше?

Потому и распространена среди блогеров вовсе не индифферентность, а самая что ни на есть активная гражданская позиция, которая в силу вышеописанной замены осмысленности на аффект превращается в подчеркнуто идеологическую (моральную, эстетическую, гражданскую и т. д.) позу. Блогер не желает замечать альтернативную правду и собственную интеллектуальную бесчестность. Возьмите любой журнал, стабильно находящийся в «топе Яндекса», и вы увидите в нем многочисленные «принципиальные позиции» и «честно высказанные мнения», имеющие результатом сотни и тысячи нечленораздельных возгласов поддержки или несогласия. Один из самых знаменитых мемов ЖЖ — «КМПКВ», то есть «Когда мы придем к власти». Смех в том, что ЖЖ и является именно таким полем девальвированной, рассеянной микровласти и микрополитики, в котором можно разыгрывать мир большой политики, высоких страстей и мировых конфликтов, а тираж каждого суждения ограничен лишь энергией его автора. Казалось бы, ЖЖ имел шансы или должен был попытаться стать «организованным множеством», «разумным сообществом», но вместо этого превратился в передовое место «слива» (еще одно жж-шное словечко). Типичные вопросы при знакомстве в реальной жизни — «А какой у тебя ЖЖ?» или «Кто ты в ЖЖ?» — не режут слух только тем, кто никогда не сознавал блогинг как что-то серьезное, а значит, и в некоторой мере приватное. Недаром претензия на интимность — одна из самых высмеиваемых в Сети. Сегодня подразумевается, что пишущий в открытом доступе должен быть готов к любому использованию его текстов: краже, перевиранию, ретрансляции с последующими издевательствами и т.д. То есть смысла лишается уже открытость как таковая, поглощенная всеобщей манипулятивностью и скоростями, быстро заметающими исходные следы.

Кожев когда-то говорил, что власти (autorite), чтобы осуществляться, не надо ничего делать: происходящее уже легитимировано ею. «Реквием по масс-медиа» коротко резюмируется так: транслировать можно только власть. Эту ситуацию мы и видим сегодня в ЖЖ. Огромное количество людей оказалось возвращено в сферу политического. Массы Бобчинских—Добчинских (всех нас) «вообразили радикальный разрыв» и упиваются собственной значимостью. Сотням тысяч клиентов ежедневно «под ключ» предоставляется чувство самоуважения и право «выучить албанский». Эти люди мечтают, что однажды «придут к власти», не подозревая, что давно уже находятся внутри нее и всячески вокруг себя ее распространяют. Но вернемся к вождю мирового пролетариата. Самой впечатляющей особенностью Ленина как политика было умение создавать эффективные структуры смысла, обретаясь в которых «масса трудящихся» была бы не только и не столько покорна его непосредственной политической воле, но как бы самостоятельно выбирала нужное направление, наслаждаясь иллюзией якобы обретаемой свободы. Именно искусство постоянно преподносить «народу» удочки вместо рыбы обеспечило Ильичу славу, вероятно, наиболее харизматичного и влиятельного политика XX века. Веселый смех как яркая черта личности точно характеризует острое чутье на парадоксальность и абсурд. Добавим сюда способность перевоплощаться (сто семьдесят, по некоторым оценкам, паспортов, десятки амплуа и имен, собственно, и запомнился он прежде всего своим псевдонимом). А блестящие «креативные» лозунги, все эти «Землю крестьянам», «Заводы рабочим», «Вся власть Советам», ни один из которых не был выполнен и не мог быть выполнен, но каждый из которых сыграл чрезвычайно важную мобилизующую роль в нужное время?! Напомним и то, что деятельность Ленина в значительной мере была направлена на сооружение глобального «философского молчания» (другими словами, на искоренение общества как среды обсуждения смыслов).

ЖЖ вызвал бы шквал ленинского восторга («смеялся бы до упаду»), ведь помимо широчайшего спектра «честной» манипуляции массы здесь испытывают полнейшую иллюзию свободы. Более того — они и на самом деле свободны в этом светлом, прозрачном аквариуме. В ЖЖ народ обрел свою «власть советов» — такую же обманчивую и одновременно всамделишную, как при большевиках. В то же время ничто сегодня не символизирует крах самой идеи освобождения через объединение масс так наглядно, как Живой Журнал. Этот метаблог прошел свой revolutionary road, начав с претензии на коллективную субъектность, на статус сообщества, чтобы за два-три года выродиться в неконтролируемый гвалт, проходящий по ту сторону всякого смысла. 

[1] См.: M c L u h a n Marshall. Understanding Media: The Extensions of Man. New York, Signet, 1964.

[2] См.: E n z e n s b e r g e r Hans Magnus. Constituents of a Theory of the Media. — New Left Review, 1970, N 64.

[3] B a u d r i l l a r d J. Requiem pour les medias. 1972. — Здесь и далее цит. перевод с французского М.М.Федоровой. См.: http://www.politizdat.ru/article/50/

[4] Забегая вперед, отметим, что субъектом может выступать также и «множество», и «народ», но не «масса».

[5] Одним из самых эффективных блогов по этому показателю следует признать уже упоминаемый выше блог drugoi (давно логично превратившийся в инструмент манипуляций общественным мнением и благополучно «монетизированный» вместе с приходом SUP), который состоит из републикованных фотографий новостных агентств с минимальными (часто тоже взятыми из новостей) комментариями или без них. По соотношению «затраченное усилие / полученный отклик» drugoi оставит позади журналы большинства даже самых популярных писателей и аналитиков Живого Журнала, чьи постинги — тексты — требуют несколько больше личного участия и (душевного, творческого, интеллектуального) труда. Даже виртуалы, целенаправленно занимающиеся «набросом говна на вентилятор» (сетевое выражение, точно описывающее один из самых эффективных примеров сетевой стратегии), больше — хотя бы чисто эмоционально — вовлечены в процесс, нежели автор ресурса, главное достоинство которого — налаженный алгоритм обновлений качественных фотографий из мировой новостной ленты.

[6] Первоначально блогами и называли именно ресурсы, транслировавшие ссылки по определенным темам и чаще даже без какого-либо комментария. В этом строгом исходном смысле Живой Журнал не является блогом, а его пользователь — блогером. Позднее, впрочем, понятия «блога» и «блогера» существенно расширились.

[7] Мем (англ. meme) — единица культурной информации, распространяемая от одного человека к другому посредством имитации, научения. Понятие «мем» было разработано Клинтоном Ричардом Докинзом в книге «Эгоистичный ген» (1976). В блогах мемами обычно называют устоявшиеся и чаще всего абсурдистские словечки, поговорки, устоявшиеся фразеологизмы. Образцы мемов в ЖЖ: «В Бобруйск, животное», «Учи, сука, албанский», «Когда мы придем к власти», «Нет ли здесь антисемитизма», «Превед, медвед» и другие.

[8] Понятно, что ориентация на эти качества часто оборачивается их отрицательными сторонами: примитивностью, упрощенностью, вульгарностью и т.д.

[9] Бодрийар, 1972, http://www.politizdat.ru/article/50/

[10] B a u d r i l l a r d J. A l’ombre des majorites silencieuses. Editions Denoel, 1982.

[11] Здесь и далее русский перевод цитируется по: Б о д р и й а р Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург, 2000. Перевод с французского Н.В.Суслова. См.: http://lib.ru/FILOSOF/BODRIJAR/silent.txt

[12] Дело не в том, что первые три тысячи пришедших по пригласительным кодам были интеллигентными, а дальше пошли «дрянные людишки» (хотя усложненность процедуры заведения ЖЖ существенно снижала процент журналов-однодневок, роботов, спамеров и прочего живого и неживого мусора). Дело в том, что однажды по каким-то причинам сообщество становится массой, то есть лишается собственной субъектности и ответственности в качестве сообщества. Трудно, впрочем, отрицать и то, что демографический рост является серьезным испытанием сообщества на прочность, и редко какое сообщество выдерживает давление цифр с многими нулями. Возможно, что проблемы всех идеологий вообще состоят именно в том, что демографический рост задает темпы роста массы, а с ней поглощает и некогда актуальные представления о социальном.

[13] Бодрийар, 2000, http://lib.ru/FILOSOF/BODRIJAR/silent.txt

[14] Бодрийар, 2000, http://lib.ru/FILOSOF/BODRIJAR/silent.txt

[15] Это наблюдение принадлежит переводчику Н.В.Суслову. См.: http://lib.ru/FILOSOF/BODRIJAR/silent.txt