Винсент ГрэшоуДля меня ядро фильма — травма

— Ваш фильм часто относят к традиции южной готики: действительно, события происходят в южном штате Техас, сюжет строится вокруг семейных тайн и немалую роль в фильме играет фамильный особняк с мрачной историей. Но в то же время легко заметить, что это не совсем типичный мистический хоррор. Какие у вас были источники вдохновения во время работы над «Шепотами мертвого дома»? Были ли какие-то фильмы, на которые вы ориентировались? Может быть, какие-то книги или даже картины? Я спрашиваю об этом, потому что в фильме ощущается продуманная сложность: множество слоев накладываются друг на друга в рамках единого сюжета.

— Я должен сказать, что фильмы, которые я смотрел ребенком — лет с 14 до 18 — оказали огромный эффект на меня. Я бы даже сказал, что эти фильмы повлияли на меня больше, чем любые другие. И неважно, насколько на самом деле хороши были они или их режиссеры — важна лишь та творческая энергия, которая бурлит внутри тебя, когда ты ребенок, и порождает в тебе страсть к кино. Некоторые из фильмов моего детства даже не входят в число моих любимых, но воспоминания о том отпечатке, который они наложили на меня, все еще со мной. Если вам нужны примеры, то я даже не знаю, с чего начать, их так много. (Смеется.)

Примерно так же и с «Шепотами мертвого дома»: здесь нет одного фильма-первоисточника. Помню, когда я прочитал сценарий и обнаружил, что это фильм ужасов, у меня возникла мысль:

«Эй, я никогда раньше не снимал хоррор, это интересно».

Это был своего рода творческий вызов: попытаться снять фильм ужасов, особенно на фоне ренессанса «умных хорроров» [smart horrors], происходящего последние лет десять или около того. И хотя идея фильма возникла у меня еще в начале этого ренессанса, путь к созданию занял довольно много времени… Но, знаете, я думаю, что для фильма в итоге так оказалось лучше, чем если бы его удалось снять сразу, когда замысел только появился. И я все это время знал, что на правильном пути, потому что у меня был действительно умный сценарий.

— Вы предвосхитили мой второй вопрос, заговорив про сценарий. Фильм очень хорошо сконструирован в плане подачи разных персонажей, в нем, по сути, три разные истории, но при этом сохраняется единое настроение, а также хорошо просматривается сквозная тематика семьи, травмы и скрытого прошлого. Расскажите, как шла работа над сценарием, как вы пришли к той структуре, которая в итоге стала основой для фильма?

— Что касается сценария и его структуры, то здесь была критична разбивка на главы. На ранних стадиях работы несколько компаний были заинтересованы в фильме, и хотели помочь со съемками, но они при этом хотели, чтобы разные сегменты сюжета перемежались, чтобы разные истории развивались параллельно. Для меня это был не вариант. Деление на последовательные главы важно, потому что, например, к концу первой главы все вокруг настолько дискомфортно, что зрители должны бы уже хотеть выйти из кинотеатра — и тут ррраз! — сюжет перескакивает на совершенно другого персонажа.

Помню, я читал сценарий и к концу первой главы подумал: «Эй, я не знаю, сколько такого мрака я смогу еще выдержать» — а потом история резко переключается. И я осознал: «Умный ход, действительно умный». В общем, форма глав помогает как бы переходить из одного мира в другой, но при этом поддерживает связь между ними. Конечно, учитывая, что это один и тот же фильм, важно было сохранять последовательность, поддерживать настроение хоррора.

Конечно, за годы, что шла разработка фильма, сценарий переписывался множество раз. Но такова природа кинопроизводства: ты пишешь текст, откладываешь, потом переделываешь его, потом добавляешь что-то еще… Это, в общем, естественный процесс. Бывает и такое, что ты влюбляешься в первый вариант, а позже перечитываешь и думаешь:

«Черт, о чем я вообще думал, когда это писал?» (Смеется.)

— Вы говорили, что раньше не снимали хоррор. Действительно, ваши прошлые работы — это, скорее, драмы, где есть элементы триллера. Здесь же мне особенно понравилось, что фильм напоминает «Невинных» Джека Клейтона или «Бабадука»: сюжет одинаково хорошо читается и как история с привидениями, и как реалистический рассказ о семейном безумии. В связи с этим вопрос: что для вас определяет фильм ужасов? Есть ли какой-то центральный элемент, который превращает историю именно в хоррор?

— Когда я читал сценарий, для меня история воспринималась как хоррор из-за реакции на нее. Неважно, пугает ли вас фильм скримерами, или вы не можете перестать думать о нем. Мой вариант, скорее, второй, и я пытался построить сдержанную историю, которая бы медленно раскрывалась по ходу фильма. Он стремится проникнуть к вам в мозг, чтобы зритель задался вопросом: действительно ли это реально, или все просто в чьей-то голове?

Для меня ядро фильма — травма. То, как травма манифестируется, как она выражает себя в жизнях персонажей. Конечно, не все переживали нечто столь мрачное, как герои, но этот опыт понятен каждому человеку. Вот вам пример: представьте, что вы посмотрели страшный фильм, пришли домой (вы живете один), заходите в темный коридор — и вам страшно. Почему люди боятся темных углов в собственном доме? Что-то внутри заставляет вас бояться. Другой человек ничего не увидит в темноте, но вы почувствуете что-то пугающее в затемненной пустоте, что-то, вызывающее отклик внутри именно у вас. И я полагаю, что мой фильм в некотором роде описывает эту пустоту. Он как бы обнажает уже существующие там и сям проблемы, чтобы углубить погружение в историю.

Вот вам еще пример на эту тему, из «Сияния». В какой-то момент Джек Николсон оказывается заперт в морозильнике. Напомню, что весь фильм до этого, вообще-то, посвящен тому, как он сходит с ума, а все призраки вполне могут быть лишь в его голове. Но потом мы видим, как кто-то — или что-то — открывает для него дверь морозильника. И это единственное указание на то, что здесь потенциально происходит нечто сверхъестественное: ведь иначе Николсону выбраться было невозможно. Вот примерно так я старался работать в своем фильме.

— Забавно, что вы упомянули «Сияние», потому что, когда о нем заходит речь, я люблю всем напоминать, что Кубрик снял фильм с призраками так, что сюжет может обойтись вообще без мистики… Кроме вот этой сцены с дверью морозильника.

— (Смеется.) Этот момент пугает больше, чем что бы то ни было во всем фильме! Он врезается в память — по крайней мере, если говорить обо мне.

— И тогда задам еще один — последний — вопрос про хоррор. Какие фильмы ужасов наиболее значимы для вас, и как они повлияли на ваше восприятие жанра и кино вообще?

— Я вырос, смотря фильмы ужасов. Первые фильмы, которые я делал с друзьями в юности, в середине-конце 1990-х, были всякие смешные вариации на тему хорроров вроде «Хэллоуина» или «Крика». Мы пытались сделать… типа их ремейки! (Смеется.) «Хэллоуин» сильно на меня повлиял… Не знаю, фанат вы или нет, но….

— Я фанат, но в детстве я больше любил другую слэшер-франшизу — «Пятницу 13-е».

— (Смеется.) В общем, первый «Хэллоуин», который я увидел, была шестая часть. Что интересно, воспоминания о нем по-прежнему со мной. И это никак не связано с тем, насколько хорошо был сделан сам фильм. Это больше про то, как он воздействовал на меня, когда я его увидел. Поэтому у каждого человека будет свой — глубоко индивидуальный — опыт просмотра и переживания фильмов ужасов. Еще важно, что один и тот же фильм, который вы можете увидеть в разные периоды жизни, воздействует на вас по-разному. Когда я впервые увидел «Изгоняющего дьявола», я был тинейджером и даже не испугался. Ну то есть мне было сколько там, лет 14? — и сейчас я уже не вспомню всех деталей, но помню, что реально начал хохотать во время просмотра. Когда я смотрю его сейчас, я думаю:

«Вау, почему я тогда смеялся?!»

Некоторые вещи понимаешь, только оглядываясь назад. Например, то же «Сияние» было для меня значимым фильмом. Хотя понял я это, только повзрослев, когда стал старше и осознал, насколько он мне нравится. Но первый «Крик» — да и вообще вся франшиза — вот это я в детстве обожал. Первые две части точно. Опять же, не думаю, что это прямо-таки великий фильм — вторая часть, например, никак не великое кино, — но я смотрел их кучу раз. Фильмы, которые я увидел позже, оказали меньший эффект. Ну то есть да, я вижу, когда они классно сделаны, когда они крутые, но ничто не сравнится с той страстью к кино, которая была у меня, когда я был ребенком. Даже сейчас.

Впрочем, я любил не только хорроры. Был фильм Спайка Ли «Его игра», который полностью изменил мое понимание кино как формы искусства. То, как он вложил свои мысли, можно сказать, подсознание, в эту ленту — все это устроило революцию в моей голове. И вот я здесь, я все еще в игре, делаю то, что люблю, и надеюсь, что мой голос слышен в моих проектах.