Кирилл Михановский, режиссер «Гив ми либерти»В России слишком много хороших актеров. Наверное. Я сомневаюсь

С чего все началось

Все началось с историй о моей работе. Я вам расскажу одну. Это была полночь, падал первый снег, я подобрал шесть клиентов на инвалидных колясках с дискотеки. В то время еще не было никакого GPS. У меня была гигантская бумажная карта, но я все равно окончательно потерялся. Ночь, диспетчер уже ушел. Все заваливает снегом. Я веду очень медленно, на дороге опасно. И от меня зависят шестеро людей с особенностями, они не могут даже говорить и выразить свое недовольство. Я даже названий улиц не видел, выходил из машины, чтобы очистить снег с уличной таблички, чтобы понять, как называется улица, по которой я еду. И я уронил ключи от машины в снег и не мог их найти. Так мы застряли непонятно где. И мне было так стыдно, что я подвел моих клиентов, не обслужил, как полагается. Сейчас, со стороны, понятно, что это была трагикомедия: бедный парень, который старается, как может, и все равно все время лажает.

Много было таких историй. Но этот фильм — выдумка, не автобиография ни в коем случае. Да, «Гив ми либерти» — очень личная история, как и что угодно другое, над чем я работаю. Пусть я никогда сам не отвозил 12 бабушек и дедушек на кладбище параллельно с развозом клиентов с ограниченными возможностями. Но я лично знаю героев фильма, я встречал их, а если даже не встречал, то могу, возможно, придумать их, понять, полюбить, поверить в них.

Это была тяжелейшая работа в моей жизни, опыт, который сильнее всего на меня повлиял. Я многое понял из наблюдения за людьми, понял их боль, увидел комедию, заложенную в человеческую жизнь. Мне приходилось управлять настоящим хаосом. То же было и на съемках: я режиссировал хаосом, он был управляемым, у нас был сценарий, сюжет, структура. Все, что нужно было сделать, — взять сценарий и вынуть из него как можно больше настоящей жизни.

Мы не пытались много размышлять и решать фильмом слишком много проблем. Но пока мы обсуждали ту или эту сцену, персонажей, у нас неизбежно возникали дискуссии: «О чем это вообще? Почему Милуоки? Почему нам важно, чтобы герой был именно в Милуоки?» Когда-то это был дивный город, а сейчас все заводы остановились, и Милуоки кажется городом отделенным от страны, очень иностранным, европейским, как Брюссель, Гамбург, Бруклин; город, полный разных национальностей, которые друг с другом не коммуницируют. Виктор — это и есть его автобус, он соединяет точки, которые без него бы не соединились. И для меня Виктор — это отражение всех людей, которым он помогает, они освещают ему путь, и он чему-то учится у них тоже.

О съемках в маленьком автобусе

У нас просто не было выбора. Не делать было нельзя, пришлось делать. У нас в маленький автобус, который ехал под 150 километров в час, набивалось до 15 человек. Час мы тратили только на то, чтобы всех собрать. Особенно тяжело было с хором пенсионеров, им было нелегко, все время больно и дискомфортно, и мы старались обеспечить для них безопасность и комфорт. А еще в автобусе холодно и пахнет дизелем, начинаешь задыхаться уже через пять минут. Мы целый час всех рассаживали, пристегивали, ремни им давили, и иногда был только один ремень на двоих. Все паниковали и переживали. У нас было 12 актеров с репликами в кадре, не было времени на репетиции, некоторые реплики были написаны заранее, но я также хотел импровизации, хотел снять настоящую жизнь.

О названии

Название фильма осталось от предыдущей версии сценария, где была четкая отсылка. Часто бывает так, что сначала в голову приходит название, а уже потом сам сюжет. Я придумал уже кучу названий для прекрасных фильмов. Но в данном случае мы сначала сочинили фильм, действие которого происходит в Милуоки, а название к нему еще не пришло. Сценарий уже был написан. История довольно простая, о людях и их взаимодействии, но еще и о жизненной философии. Мы много говорили об американской мечте, о том, в чем ее смысл, что это такое вообще? Можно ли просто заработать денег и после этого стать кем-то [лучше]? Во многих странах есть это выражение: «Кто был никем, станет всем». Почему многие счастливы провозгласить смерть американской мечты? И вот однажды мы были в кофейне и увидели мужчину в желтой футболке, на которой была статуя Свободы с завязанными глазами и подписью «Дайте мне свободы» (Give me liberty). Есть очень известное высказывание Патрика Генри: «Дайте мне свободу или дайте мне смерть» (Give me liberty or give me death). И мы сразу начали использовать это название, оно сразу подошло. Не думаю, что его нужно как-то объяснять, оно просто подходит. У нас даже была сцена, где один из героев снимает с себя ту же футболку, что и у мужчины в кафе, и отдает Диме. Но нам пришлось сильно менять сценарий. Поэтому мы убрали эту сцену. Но название осталось, стало нашей судьбой.

Забавно, что меня третий раз спрашивают про название, но только первый раз — про его значение. Это как будто вы бы меня встретили и спросили: «А почему вас родители назвали так странно, Желтой Субмариной?»

О русских эмигрантах в Америке

Я, честно говоря, об этом ничего не знаю. Я не часть русского сообщества, не тусуюсь с русскими только потому, что они русские. Безусловно, проблема русских эмигрантов — чисто экономическая. Они приезжают, не знают языка, у них низкооплачиваемая работа. Когда дела у них идут в гору, они переезжают в другие районы, отрываются от остальных. Единственные русские, которые до сих пор держатся друг за друга, — это пожилые, которые уже никогда не изменятся, которые переехали, только чтобы быть поближе к своим детям. Вот они остались русскими и даже советскими гражданами.

О фильме «Маленькая Одесса» Джеймса Грэя

Я думаю, мы сделали лучше. Мне нравится «Маленькая Одесса», но мы-то работали с непрофессиональными актерами. У Грэя в фильме другая реальность, другая техника. Он делает Максимиллиана Шелла русским эмигрантом, берет британских актеров и превращает их в русских. Дэвид Кроненберг пошел еще дальше, взял Вигго Мортенсена и попросил сыграть Николая (имеется в виду фильм «Порок на экспорт» — прим. ред.)

О непрофессиональных актерах

Из сценария следовало, что нам нужны будут непрофессиональные актеры. Нам предлагали бюджет $5 миллионов, но взамен мы должны были снимать не в Милуоки и взять на роли известных артистов. Мы отказались и в итоге потратили три года на то, чтобы снять так, как мы хотим.

Неэтично, нечестно было бы брать неинвалидов на роли инвалидов. Мы работали не с актерами, а взяли настоящих людей с настоящими особенностями, со своим прошлым. Их не нужно было ничему учить, они и сами знали, как сыграть себя. В моем первом фильме «Сон о рыбе» снялся бразильский рыбак: когда делаешь фильм о рыбаке, лучше работать с рыбаками.

Я бы сказал так: бывают хорошие актеры и плохие актеры, бывают хорошие неактеры и плохие неактеры. Если найти правильных непрофессиональных актеров, то окажется, что они замечательно подходят. 

Но у нас было два профессиональных актера — Дарья Екамасова и еще Максим Стоянов. Я надеюсь, он станет звездой в Европе, я в шоке, что в России его не снимают, не используют его ресурс. Почему люди не стоят у него под дверью и не умоляют сняться в их фильмах? Видимо, в России слишком много хороших актеров. Наверное. Я сомневаюсь.

О дебютанте Крисе Галусте, который сыграл главную роль

Да, это было нелегко, но не сложнее, чем все остальное. Весь фильм был огромным вызовом, это было безумие. Да, Крису нелегко было играть, потому что он никак не готовился быть актером, но он прекрасен, энигматичен, фотогеничен, и камера это видит. Он очень добрый, всем хочет помочь. Кстати, он был водителем для Лоло (Лорен Спенсер, актриса на инвалидной коляске, исполнившая роль Трейси. — Прим. ред.) на съемках, он отвозил ее с площадки домой каждый вечер и подбирал ее с утра.

Я планировал провести с ним пару месяцев в Милуоки, снять квартиру, пожить вместе. Но у нас не было такой роскоши: мы захватили его на десять дней, он приехал. Где-то полчаса у меня было на то, чтобы объяснить ему, как играть в кино, он прошел получасовой курс актерского мастерства. Наверняка он думал в этот момент: «Лучше я буду просто вести машину, это-то я умею». Мы просто бросили его в воду и попросили плыть быстрее всех остальных, и он поплыл и не утонул.

Но когда Крис расслабляется, он просто гений. Удивительно, что он не сломался под давлением. Люди его полюбят, я надеюсь, что он сможет посниматься еще у какого-нибудь другого режиссера.

О монтаже

Кино — это язык, монтаж — это лингвистика. Я бы мог смонтировать совсем другой фильм, но не хочу. Это шаманство, ты вкладываешься всей душой, отдаешься полностью. После хаотичной битвы на площадке, к которой я был не совсем готов. Каждая сцена, каждый день — я как будто заходил в комнату ужасов. Каждая сцена была катастрофой. У меня словно был мешок со звуками, из которого мне предстояло собрать сначала буквы, потом слова и предложения. Монтаж — это создание совершенно другого фильма, создание нового языка. Не уверен, что заговорю на этом языке еще раз. Это как музыка: все на свете — музыка, и кино тоже, потому что у них есть общий знаменатель — время. Кино можно определить по-разному: с технической точки зрения это время, мы можем его сжать или разжать; с духовной — тогда это энергия. Важно сохранить или вдохнуть энергию в материал на стадии монтажа. Все это звучит как нью-эйдж брехня, но нет. Я не мистик в этом дешевом стиле, как у Пауло Коэльо. Но [кино] — это и правда мистика.

Об учителях

Один из моих учителей — Борис Фрумин, блестящий советско-российский режиссер, ныне живущий между Нью-Йорком и Майами, настоящий человек Возрождения, преподавал у многих блестящих постановщиков — Дебры Граник, Кэри Фукунаги и многих-многих других. Сейчас он работает с учениками как продюсер и сценарист, в том числе с грузином Леваном Когуашвили. Я многому у него научился и продолжаю учиться. Другой мой учитель, с которым я никогда лично не встречался, но многое почерпнул из его фильмов, — Алексей Герман — старший. Я считаю, что он был абсолютным и великим мастером мизансцены. Не знаю никого, кто мог бы снимать более комплексно и тонко. По-другому — возможно, лучше — нет, невозможно. Но у него было много ассистентов, а у меня — только один. Так что мой фильм для меня был, возможно, даже более сложен.

О фильме из детства, который повлиял

Мне было десять лет, моя мама работала художником по костюмам на «Мосфильме». Она брала с собой мою старшую сестру на закрытые показы «полочных» фильмов, а сестра однажды взяла меня. И вот я, маленький десятилетний мальчик, сижу перед гигантским экраном на студии и смотрю трехчасовой эпический фильм о Распутине, «Агонию» Элема Климова, блестящая картина. Я это хорошо запомнил, видимо, что-то изменилось во мне от этого.

О том, как фильм примут, в том числе в России

Я не думаю, что изменю мир, я не умею. Не верю, что какие-либо мои фильмы могут изменить мир. Но я хочу, чтобы люди плакали и смеялись, чтобы посмотрели мои фильмы еще раз. Что мы еще можем делать в жизни, кроме как смеяться и плакать? Меня учили делать такое кино, чтобы фильм был как жизненный опыт. Так что моя работа состоит в том, чтобы люди посчитали, что потратить несколько часов их жизни на то, чтобы смотреть на чью-то другую жизнь, — это осмысленное вложение времени, что они чему-то научатся из этого.

Мне нравится один апокриф о знаменитой актрисе Фаине Раневской. Картину «Мона Лиза» привозили в Россию, и одной женщине картина не понравилась, и тогда Раневская сказала, что «Мона Лиза» достаточно хороша, чтобы самой выбирать, кому нравиться.

Что бы люди ни говорили о фильме, как бы они его ни хвалили, они в первую очередь говорят о себе, а не о фильме. Вот почему люди говорят мне, что к концу «Гив ми либерти» они очень уставали. Конечно! Нужно вовлечься, дать фильму сдачи.

Рецензия «Искусства кино»: «Гив ми либерти» — свит муви фром Америка виз лав