Седрик КлапишЭкран компьютера — и окно в мир, и отделяющая от него стена

— Ваш фильм «Он и она» подается фактически как романтическая комедия. Забавно, что в нем довольно мало смешного, а вся романтика начинается только в последнем эпизоде. 

— Ну, для дистрибьютора это вполне прагматичный подход — продавать такой фильм как ромком. Лично я исходил из желания поговорить о любви как-то иначе, чем принято. Я хотел быть оригинальным в этой банальной теме и решил сделать фильм о тех событиях, которые предшествуют любви! Что происходит перед тем, как ты влюбляешься? Каково быть одиночкой в большом городе? Почему мои герой и героиня одиноки? Как им встретить кого-то — или, точнее, друг друга?

— Вообще сегодня все чаще люди доказывают себе и друг другу право быть одиноким — и счастливым. 

— Мы живем в очень индивидуалистскую эпоху. Не могу сказать, что меня это радует. По-моему, коллективные эпохи давали человеку больше счастья. 

— Вы и тоталитарные режимы имеете в виду? 

Это другая крайность, она мне тоже не нравится. Принуждение к коллективности ужасно, но и тотальный индивидуализм ничего хорошего не несет... Мне кажется, надо искать золотую середину. Ситуацию, в которой ты можешь — даже должен! — быть самим собой, но все-таки тебе нужны и другие люди, и ты способен сделать шаг им навстречу. Не скажу, что это просто. Мы все очень разные, найти согласие с другим тяжело. Для того чтобы это сделать, необходимо иметь волю и желание...

— Или хорошего психоаналитика. Именно это происходит в вашей картине. Пока он и она не найдут самих себя, не найдут и друг друга. 

— Я не пытаюсь сказать, что каждому необходим психоаналитик. Но мои герои не в порядке, и они в психоаналитике нуждаются. Они в состоянии депрессии — или приближенном к ней, а это ничуть не легче. Им плохо. Она не оправилась после расставания с парнем, у него проблемы в семье, восходящие к детству... У обоих неприятности или сложности на работе. С этим надо справиться. 

— Об эмпатии в нынешнем мире говорят так много, как не говорили никогда. При этом и защищаются от других, обороняют границы.  

— Барак Обама сказал, цитируя какого-то философа, что надо строить мосты, а не стены. Это главный вопрос современности — как политический, так и личный: ограждать себя от остальных или наводить мосты? Эмпатия — это способность чувствовать другого человека, идентифицируясь с ним. Парадокс наших времен в том, что мы связаны со всем миром благодаря интернету, но он же отделяет нас от других, делает одинокими. Экран компьютера — и окно в мир, и отделяющая от него стена.  

— Вспоминаю «The Wall» Pink Floyd. Тогда казалось, что отгородиться от мира стеной — это катастрофа. Сегодня порой такая стратегия кажется самой выигрышной.

— Мир меняется. Даже работа, связывая нас с вселенной, сегодня позволяет быть в изоляции. Это справедливо в отношении обоих моих героев, хотя они работают в разных областях — он в глобальной компании доставки, наподобие Amazon, она в фармацевтической фирме.

— Есть как минимум общая среда: город, в котором они живут. Париж, который вы воспевали и описывали во множестве ваших фильмов. Полагаю, вы стали одним из главных летописцев Парижа XXI века в кино. 

— Французское кино всегда было неравнодушно к Парижу. Были разные периоды. Когда-то давным-давно лучшими были Жан Ренуар и Марсель Карне — который, кстати, строил свой Париж в павильоне, его город был очень искусственным, нарисованным. Потом наступил период «Новой волны», когда каждый фильм был новым, неожиданным взглядом на Париж — как правило, живым, непосредственным, репортажным, чуть ли не документальным. Камера вышла на улицы и часто снимала туристические достопримечательности, включая Эйфелеву башню или Триумфальную арку. Я снимал свои картины «Каждый ищет свою кошку» и, собственно, «Париж» иначе. Я хотел уйти от стереотипов и, возможно, показать районы и улицы, до того не попадавшие на экран так уж часто. Никаких достопримечательностей — фотографический взгляд на людей, живущих в городе. 20 лет назад меня больше всего интересовала джентрификация: я снимал кино в 11-м округе, когда-то пролетарском, а теперь освоенном новой буржуазией. А «Он и она» снимались в нынешнем Париже — более интернациональном, преображенном иммиграцией. 

— Как вам нравится такой Париж?

— В отличие от многих, я его очень люблю именно таким. Он стал моделью вселенной, как Нью-Йорк. Это город-мир, обитатели которого признают: у каждого своя причина жить в этом городе, и мы не можем этими причинами управлять. Остается принять Париж таким, каким он стал. Но ничего нового нет под луной! Об этом сетовали и наши предки — «настоящий» Париж уничтожают пришельцы. Века прошли, а город всё стоит. Конечно, они могли предвидеть иммиграцию, но не интернет, который изменил дух города до неузнаваемости. Теперь, с картами Google, в Париже уже не заблудишься. 

— Но и найти друг друга стало гораздо легче. Все-таки ваши герои — из разных социальных страт, полвека или 100 лет назад у них было бы меньше шансов жить в соседних подъездах или познакомиться на секции танцев. 

— Социальные различия, конечно, не исчезли, они вряд ли когда-то исчезнут. Но мои герои уже не Ромео и Джульетта, их встрече ничто всерьез не мешает. Их разделяет стена, но они выстроят мост навстречу друг другу! Дело в том, что новый пролетариат мало похож на рабочий класс начала ХХ века. Они теперь не так далеки от буржуазии, возможен переход из одного класса в другой. Хотя границы между классами существуют до сих пор. 

— Что сегодня является условием успешной истории любви в кинематографе и — шире — в искусстве? Кажется, больше нет тех проблем и препятствий, что в былые времена. Но никого не интересуют истории счастливой взаимной любви!

— Любовные невзгоды существовали всегда и никогда не исчезнут. Даже если нет ни Монтекки, ни Капулетти... хотя легко представлю себе такой сюжет на границе Израиля и Палестины. Мне кажется, мы слишком подчинились голливудской логике, по которой надо пройти через испытания и достичь некоего хеппи-энда. К счастью, вы, русские, этим не заражены. За это я люблю фильмы Андрея Звягинцева, в которых нет счастливого разрешения конфликта. Вспоминаю «Нелюбовь» — какой сильный фильм! С ужасающе трагичным финалом. Представить себе такое в Америке невозможно. Некоторые трагедии нельзя разрешить и привести к счастливому концу, и это прекрасно. Хотя лично я слаб, и мне всегда хочется дать зрителям надежду в финале моей картины.