Беатрис ДальВечный свет — он всегда рассеянный

— Мадам Даль, этот вечный свет, кто или что есть его источник?

 — Мы все, разумеется, и Гаспар — в особенности. Сперва наш фильм был всего лишь частью рекламной кампании для SL. Но вы же знаете Гаспара, ему скучно ходить проторенными тропами. Он собирал нас в четыре пополудни, чтобы поболтать. О чем угодно, тема не имела значения, результат не имел значения, только процесс. Съемки он начинал не раньше двух-трех часов ночи. Ему надо было довести нас до определенного состояния — не безумия, не усталости, а когда ты сам себе посторонний. И вот на третий день подобных бдений он подошел ко мне и спросил: «Кого ты читаешь последнее время?» Я говорю: «Пазолини и Жене». — «Вот и сыграй мне сцену из Пазолини». И вот наш диалог с Шарлоттой про мужчин и про ведьм — это мой оммаж «Маме Роме». Чистая импровизация. Гаспар оставил нашу беседу целиком. Он сказал, что от нее исходит свет. Так что вечный свет — он всегда рассеянный.

— Собственно, и фильм можно воспринимать как один большой оммаж духу кинематографа. Режиссеры, которых цитирует Гаспар Ноэ — Дрейер или Годар, — вы любите их фильмы?

— Мой герой номер один — это Пазолини. Затем Бергман и Фассбиндер. Но я, конечно, не могу не любить «Жанну» Дрейера с Рене Фальконетти, у меня эта картина намертво связана с «Монахом» Антонена Арто, мы обсуждали это с Гаспаром. Кажется, сам термин tenebreux (темный, из мира теней) — он придуман как будто специально для театра Арто. Что касается Годара, разумеется, он революционизировал французский кинематограф, да и мировой перевернул с ног на голову. Но все мои познания в истории кино не сравнятся и близко с синефилией Гаспара. Он действительно одержим прошлым и, думаю, очень горд, что ему удалось этой картиной поклониться тени.

— А вы согласны с этой фразой Годара, приведенной в фильме: «Все нынешние режиссеры, они словно живые мертвецы»?

— Нет. То есть как. Некоторые нынешние режиссеры мне все же дороги. Например, Клер Дени, Дэвид Линч или Брюс Ля Брюс. Другое дело, что мы живем во время, в которое понятие свободы, в том числе и творческой, получило иное толкование. «Сало» Пазолини сегодня никто бы не взялся продюсировать. А ведь это до сих пор самый авангардный фильм и, возможно, главное антифашистское высказывание за всю историю искусства второй половины ХХ века. Да что говорить, если в некоторых музеях античным статуям прикрывают гениталии. Наверное, это смешно, если бы не было так грустно.

— На московской премьере Гаспар Ноэ назвал «Вечный свет» не столько феминистской картиной, сколько тесторофобной. Вы с ним согласны?

— Ну да. Но для меня он все же снял феминистское кино. Вообще, удивительно, насколько его имидж не соответствует действительности. Всем кажется, что он чувак в стиле трэш, а он деликатнейший, нежнейший человек. Надо видеть, как трогательно он общается с актрисами на площадке. Да и все его кино глубоко феминистское, взять хотя бы «Необратимость». По-вашему, знаменитая сцена изнасилования, она для чего в этом фильме? Конечно, чтобы донести до зрителя мысль — насилие в адрес женщин ужасно и недопустимо.

 — Одна из идей фильма в том, что женщинам, к сожалению, чтобы доказать, что они не ведьмы, нужно взойти на костер. Сегодня у женщин больше ролей в обществе? Они не только ведьмы и монашки, мамочки и шлюхи?

— Больше-то больше, но все равно, на мой вкус, недостаточно. Движение MeToo многое изменило за последние годы, но какие-то глубинные стереотипы, как раз родом из Средневековья, они по-прежнему в головах. Речь же не только о паритете на работе, о том, чтобы женщины не подчинялись, а управляли. Речь о вещах онтологических: тут, я думаю, изменения случатся не завтра. Я вот сейчас играю в пьесе под названием «Вирильный» вместе с Вирджини Деспант, мы довольно агрессивные вещи произносим со сцены. Многим не нравится. И я понимаю их недовольство. И так все плохо, куча проблем, тут мы выносим мозг с нашим феминизмом. Но мне плевать. Я знаю, что капля камень точит, и если сегодня наше оружие — гипербола, наш регистр — крик, то это потому, что дело неотложное и первой важности.

— Вы всю жизнь работали с людьми исключительного таланта, но и очень сложного характера и противоречивой натуры. Сегодня, когда все чаще слышатся обвинения в адрес людей искусства, мужчин-режиссеров и актеров, в мизогинии, в недостойном поведении — как вы каждый раз выносите суждение или занимаете позицию по тому или иному поводу?

— Я уговорила себя выносить суждение только по результатам их творческой деятельности, а проступки и преступления пусть судит суд. У каждого свои обязанности и полномочия. В прошлом году в Каннах много говорили про Делона, что он сволочь, что не заслужил почетную пальму. Для меня он — красивейший из мужчин — ни до, ни после никого красивее свет не видывал — и великий актер. Все, точка. Какую он там чушь несет сегодня по телевизору, меня не касается. Кто вообще сказал, что актеры — пример для подражания? Актеры всю жизнь произносят чужие тексты, актеры — не мыслители. Что касается Полански, то я считаю, что незачем было, конечно, его номинировать в этом году, незачем дразнить людей. Опять же, он — величайший режиссер. Лично у меня никогда не было проблем в кино с мужчинами. Они знали, с кем имеют дело. Они знали, что я выросла на улице и со мной шутки плохи. Но я понимаю, что многие женщины не обладают моей силой и не могут дать отпор.

— А сами вы не планируете пересесть в кресло режиссера? В фильме у вас очень убедительно получилось.

— Нет, конечно: режиссура — это призвание, а в моем случае будет хобби, и это будет неправильно. Повторюсь — актеры не мыслители, важно про это помнить. Я помню.

— Перед тем как распрощаться, скажите, когда уже все это кончится, и жизнь вернется на круги своя?

— Ой, не говорите, если бы вы знали, как мне все это надоело. Я же сумасшедшая, сумасшедшим в карантин особенно тяжело. Мне так нужны люди, я так люблю быть среди людей. Поэтому, как профессиональная ведьма, заклинаю мир, программирую его на светлое и, главное, скорое будущее.