Мэтт ДиллонЯ умнее, когда ошибаюсь, а не когда думаю

Когда мне было около 12 лет, Мэтт Диллон проник в спальни моих одноклассниц, присоединившись к пантеону знаменитостей как единственный актер среди прочих поп-звезд. В нем не было совершенства смазливого личика Ника Кершоу или изящной элегантности Брайана Ферри, но его нестандартные черты лица и густые брови бросали вызов безупречному идеалу красоты 1980-х.

Сегодня, спустя почти 38 лет, Мэтт Диллон по-прежнему бесстыдно прекрасен, впрочем, не в том смысле, как раньше, во времена, когда он носил джинсы и кожаную куртку. К счастью, он по-прежнему настоящий актер, способный на разумный выбор ролей и врезающиеся в память экранные появления. В конце концов, он был (как мы ему еще припомним) одним из тех немногих актеров, чей талант был воспет Роджером Эбертом до такой степени, что его стали сравнивать с Марлоном Брандо. Тогда ему было всего 19 лет.

Его последняя на сегодняшний день роль — одна из самых необычных когда-либо им сыгранных, хотя чудаков ему приходилось изображать почаще, чем многим. В запутанном фильме-антиутопии «Страна грез» Ширин Нешат он играет таинственного телохранителя с еще более таинственными целями в истории, где фигурирует государственная компания, крадущая мечты людей. Одна из представителей это службы персидского происхождения (Шейла Ванд) воспроизводит эти фантазии на родном языке.

Мэтт Диллон приехал на Венский фестиваль, чтобы представить фильм вместе с Нешат, и мы воспользовались этой возможностью, чтобы поговорить с ним о том о сем, затронув фильмы разных этапов его карьеры.

— Вы были очень молоды, когда стали суперзвездой, но твердо держались своего личного пути, в отличие от многих других актеров, рано достигших популярности.

— Мне бы всего 14. Помню свои ощущения со съемок того фильма («Через край» Джонатана Каплана), потому что это было действительно хорошее кино. Там случались вещи, нехарактерные для обычной работы над фильмом. Но хотя я и был очень молод, я не был актером-ребенком. Думаю, вот важная разница.

Кроме того, я был очень независимым, со мной не случалось такого, чтобы меня невольно вовлекали во что-то. И после того, как я сыграл в «Через край», уже не мог представить, что стану заниматься в жизни чем-то еще. Я сразу понял, что буду играть.

Знаете, нас было пятеро, некоторые продолжили карьеру в кино, а другие сразу ушли в другие области. Один стал психиатром, другой юристом.

— Вы поддерживаете связь?

— Только с Винсентом (Спано), он тоже все еще играет. Что касается остальных, только Каплан и сценаристы поддерживали связь со всеми.

— Недавно я прочитала интервью Роджера Эберта с вами в 1983 году, где он писал, что для Фрэнсиса Форда Копполы, должно быть, унизительно сознавать, что его фильм занял первое место в списке Variety по кассовым сборам в первую очередь из-за вашей внешности.

— Да, Эберт меня очень поддерживал. Это было мило. Помню то интервью, кажется, он проходило в китайском ресторанчике. Но ни разу не перечитывал его с тех пор. Хотя и отлично помню тот обед, ведь Эберт был весьма своеобразным парнем.

— После того как вы начали сниматься у Копполы, ваша карьера пошла в гору и с тех пор не останавливалась.

— Скорее, это про Копполу. Я к тому, что, когда я начал играть в его фильмах, Коппола был божеством. Он как азартный игрок, чей выбор просто пал на меня. Вдумайтесь, он снял такой эпический фильм, как «Крестный отец 2», который, кто бы мог подумать, оказался не хуже первого. Кто сегодня способен потянуть такое? И кто бы мог подумать, что он меня возьмет. Я любил и его «Разговор», но вот «Апокалипсис сегодня» был чем-то фантастическим. А сегодня его за это пытаются растоптать.

— В фильме Нешат, который вы представляете здесь, в Вене, ваше имя звучит как шутка — Ален Вилан (Alan Villain).

— Не знаю, кто это придумал, сам ли Жан-Клод Каррьер («Страна грез» — последний проект, над которым тот работал перед смертью).

Ширин подошла ко мне и спросила, хочу ли я сыграть эту роль, и она мне понравилась. Понравилась Ширин и ее сорежиссерка Шоджа Азари. Затем я прочитал сценарий, и он показался мне крайне интересным. Кроме того, мне в голову запала мысль, что никто другой не сможет снять такое кино. Иногда работаешь над фильмом, и вроде бы внешне это выглядит как работа, но это уже не работа. У меня случалось подобное пару раз, не слишком часто, с такими хорошими режиссерами, как Коппола, Ларс фон Триер, с норвежским постановщиком Бентом Хамером («Фактотум», 2005). С ними каждый раз, когда я приходил на съемочную площадку, все вокруг казалось забавной игрой. Но, возвращаясь к «Стране грез», это было что-то необычное, почти как театральная постановка.

— А как вы выбираете свои проекты?

— Прежде всего для меня важен режиссер. Само собой, и сценарий, и персонаж, которого я должен сыграть. Иногда даже деньги. Нужно ведь зарабатывать на жизнь. Впрочем, если бы я был одержим деньгами, то легко бы нашел способы. Хотя теперь уже поздно, я облажался давным давно.

Помню, когда снимался в «Доме, который построил Джек», сказал Ларсу, что мне очень понравился опыт. На что он ответил: «Не говори, пока не увидишь свой гонорар». Вот что получается, когда снимаешься в арт-кино, так что выбирать нужно с умом. Как говорит Скорсезе: «Один для них, один для себя».

— Звучит так, будто вы жалеете о чем-то.

— О нет, не думаю, что у меня много поводов для сожалений. А те, что есть, о них я не хочу говорить.

— Но у вас ведь должны быть сожаления в связи с какими-то ролями, от которых вы отказались...

— Знаете, на самом деле нет, хотя и могут оставаться странные ощущения по поводу некоторых выборов, по поводу того, что я обязан был принять, больше работать с некоторыми режиссерами, пробовать разное. Но я не слишком дипломатичный человек. Не представляю, как вообще вести подобные разговоры. Я просто слишком ленив или безразличен к разного рода играм, когда тебе говорят: «Это может быть верным карьерным шагом, давайте подписываться». Да какая разница. Меня интересует только творческий потенциал проекта.

Иногда мне интересно, что случилось бы, делай я больше карьерных шагов. Возможно, добился бы лучших результатов с другими проектами, но это был бы не я. Я делаю вещи так, как их делаю. Да и кто способен прожить жизнь идеально? Ты такой, какой есть, вот и все.

— Как бы вы описали свой актерский стиль?

— Любопытно, недавно я говорил с другим журналистом, и разговор зашел об «Аптечном ковбое». И я вспомнил, что, когда мы готовились к съемкам, это было что-то типа: «Вау, нам больше не нужно заниматься репетициями!» Мы вчетвером просто катались и импровизировали с Гасом Ван Сентом на заднем сиденье. Он наблюдал, и вот мы перемещались по разным локациям, вживались в образы, спорили, заглядывали в аптеки. Это и стало репетициями, представляете? Было очень приятно работать таким образом.

Так что насчет моего стиля? Я просто доверяюсь режиссеру — если режиссер толковый, то он подсказывает разные идеи по поводу того, что нужно делать. Меня порой беспокоит темп работы, потому что я начинаю нервничать, когда режиссер хочет добиться быстрого результата, но у некоторых в самом деле получается, потому что они работают очень структурировано. Но бывают и такие люди, как Ларс, который может сказать: «Притормози!» С ним мы ни разу ничего не репетировали! Это действительно интересный опыт, потому что для него все работало по принципу «посмотрим, что получится, может, произойдет нечто неожиданное».

Кстати, я работал всего с двумя скандинавскими режиссерами, и оба просили меня не спешить. (Смеется.) Их явно не устраивает стресс во время съемок.

— Если бы кто-то решил исследовать ваши повторяющиеся сны, каким из них могло бы заинтересоваться государство?

— Вы мне очень симпатичны, но мы здесь вроде бы не на психиатрическом сеансе. Могу сказать, что мне нравятся сны в кино, это одна из причин, по которой проект сразу привлек меня. Идея исследовать сновидения с великим художником меня заинтриговала.

Когда я снял свой первый фильм («Город призраков»), тоже включил в него сны. Они были очень важны, потому что это были подлинные личные сны, но первое, что мне сказали в студии, глядя на черновой монтаж: «Да, все хорошо, нам нравится, но, может, выбросим эпизоды со снами?». Полагаю, на студиях сны не слишком ценятся.

Вообще, я не запоминаю сны, если не приложу физических усилий, чтобы добраться до них и записать. Но фильм Ширин не просто пересказывает сны, а проникает в подсознание. И проникает туда не какой-нибудь друг или знакомый, интересующийся тем, что вам приснилось, а правительство! Идея о госслужбе, похищающей фантазии людей, пугает, хотя в то же время звучит легкомысленно. Кто-то собирает сны в частном порядке, воссоздает их, переводит на персидский язык. И есть еще кое-что. Поскольку сны иррациональны, обнаружить логику в них может только человек, который видит сон, и даже для него они останутся иррациональными.

Независимо от того, понравится ли вам «Страна грез», или нет, она уникальна. И Ширин не объясняет в ней всего.

Так вот, вы хотели узнать о моем повторяющемся сне. В фильмах мы всегда пытаемся что-то визуализировать, но сны наполнены эмоциями, страхами, беспокойством или радостью. Незадолго до того, как мы начали снимать этот фильм, мне постоянно снилось, что я лечу высоко на воздушном шаре и неизбежно по спирали опускаюсь на землю и разбиваюсь. Или то, что я спускаюсь по лестнице и падаю. Или выпадаю из окна. В другом сне я пилотировал самолет, но не мог вспомнить, где находится взлетно-посадочная полоса. Поэтому летал в поисках подходящего места для посадки.

— Этот год выдался очень насыщенным для вас, несмотря на пандемию. Еще один фильм, который мы ждем с нетерпением, — «Город астероидов» Уэса Андерсона, находящийся на стадии постпродакшена и анонсированный на 2022-й.

— Меня попросили присоединиться к большому ансамблю, где все играют очень разные партии, и я согласился, это было весело. Уэс восхищает вниманием к деталям, он всегда крайне сосредоточен. Кроме того, он отличный режиссер и приятный парень. Очень точный во всем. Интересно, если вдуматься, Андерсон и Триер, оба мастера своего дела, с совершенно разным подходом, но с актерской точки зрения результат один и тот же. Отбрасываешь лишние мысли. Просто находишься в настоящем моменте. С Уэсом все подчинено предельной точности, у Триера все работает по принципу «посмотрим, что произойдет». Мне всегда казалось, что мои ошибки лучше моих идей. Я умнее, когда ошибаюсь, а не когда думаю. То, что начинаешь осознавать со временем. Сколько раз случалось, что я играл сцену, все было просто ужасно. А затем именно эти дубли могли стать лучшими.

— Вы уже упомянули о своем режиссерском дебюте. Мне интересно, задумываетесь ли вы о продолжении режиссерской карьеры?

— Мне это нравится. Режиссура — лучшее, что есть в мире, один из самых запоминающихся киноопытов в моей жизни. Нужно сказать две вещи. Во-первых, это был очень личный фильм, хотя в нем и были жанровые элементы, так что он превратился в криминальную драму. Кстати, один из самых вдохновляющих меня фильмов был снят здесь, в Вене, — конечно же, я имею в виду «Третьего человека» Кэрола Рида. Во-вторых, я актер, это моя основная профессия, так что люди не слишком воспринимают меня как режиссера, а поэтому никто не выстраивается в очередь, чтобы помочь с режиссурой. С другой стороны, я знаю людей и знаю индустрию. Тем не менее я не получаю звонков с вопросами, не хочу ли срежиссировать что-то. Приходится генерировать проекты самому. Я пишу все сам — идеи, сценарии, у меня есть собственное видение, поэтому вернуться к такой работе хотелось бы. Безусловно.

Как актеру мне помог опыт режиссерской работы, я почувствовал разницу, стал более чуток к позиции режиссера. Стал чем-то «большим», так сказать. Это дало мне возможность делиться своими идеями и мотивацией с другими. Да и просто я лучше понял свои актерские обязанности. Как режиссер я ощущал ответственность за каждый аспект фильма, и не только оттого, что это был мой дебют. Я руководил всеми этими людьми, не только одними из самых лучших актеров, но и непрофессионалами, после чего необходимо было отыскать баланс в процессе монтажа. Я осознал, что и этот аспект ложится на меня как ответственность. Впрочем, на самой съемочной площадке у меня как у режиссера вообще не было никаких конкретных задач, кроме всего на свете. (Смеется.) Типа вот кто-то работает с камерой, и этот кто-то не я. Я не гример и не сценограф, может быть, я актер в своем фильме, но при этом чувствую огромную ответственность перед другими актерами. В фильме, где просто разыгрываешь одну роль, твоя обязанность — помочь режиссеру воплотить его видение. Моя актерская игра выстраивается в соответствии с этим видением. А на позиции режиссера отдаешь себя в руки других людей и позволяешь им создавать фильм через себя. Понимаете, о чем я? Только благодаря опыту режиссера я понял, что я как актер не несу ответственности за конечный результат. Теперь я понимаю, что такие вещи зависят от видения или отсутствия этого видения у режиссера, к сожалению. Такова реальность. Порой я смотрю фильмы, которые мне очень нравятся, но я думаю, как бы снял их иначе. Впрочем, поскольку я не режиссер, это неактуально.

— Вы упомянули о жанровых элементах в «Городе призраков», так что я не могу не упомянуть тот факт, что вы снялись в несколько жанровых фильмах и сериалах за последние годы.

— Я сделал короткометражку с Йоргосом Лантимосом под названием Nimic, очень необычную. Один из самых странных фильмов, в которых я когда-либо снимался. Опять же, мне очень понравилась его режиссерская интонация. Я смотрю на Йоргоса и говорю: «Понимаю, что ты делаешь». А он оглядывается и отвечает: «Неужели?» С ним, как с Ларсом, — он ничего не станет объяснять. На что я говорю: «Что ж, я сам разберусь в том, что ты пытаешься сделать».

Надо признаться, я не хотел смотреть «Дом, который построил Джек», потому что полагал его слишком жестоким, не был уверен, чем все обернется, но, когда посмотрел, восхитился. Реакция публики и критиков в Каннах разделилась, что замечательно. Но я помню, как сказал Ларсу, когда около 50 человек вышли из зала: «Чувак, что думаешь? Вышло уже не менее 50 человек». Он был разочарован, что из кинотеатра вышло не ползала. «Так мало?» — сказал он мне.

— Думаю, он порадовался бы на пресс-показе, на котором действительно вышла половина зала.

— Правда? (Смеется.) Знаете, я недавно видел Оливера Стоуна, который сказал мне, что считает «Дом, который построил Джек» шедевром. Люди относятся к этому фильму очень по-разному. Но, если спросите меня, я счастлив, что сделал это, потому что хотел получить опыт работы с Ларсом. Мне плевать на серийных убийц — психопатов. Они неинтересны. Но я занимался собственной работой, проводил исследования, а также многому научился, это было замечательно. Вот почему мне нравится работать с некоторыми конкретными режиссерами, не всегда ведь выпадает шанс поработать с лучшими.

— В прошлом году вы сняли документальный фильм The Great Fellove о кубинском музыканте Франсиско Феллове, который еще не вышел в Европе.

— К сожалению, нет. Мы давно живем в этом пандемийном безумии, но надеюсь, что фильм найдет путь к европейской аудитории.