Записки из подполья: режиссер Михаил Сегал — «Мы делили карантин»

Те, у кого есть возможность обсуждать психологию и реальность карантина, конечно, должны радоваться, что им не приходится обсуждать реальность болезни. 

Я радуюсь. Итак, что у меня? Не бросился учить английский, заниматься спортом, смотреть фильмы, читать книги. Никогда мне еще так не «не хотелось» смотреть кино. Я не хочу смотреть фильмы только потому, что меня заперли дома. Когда все закончится, я буду учить английский, сгонять набранный вес, смотреть и читать — если я буду этого хотеть, если мне будет хватать на это воли. Я не хочу себя подбадривать и мотивировать, развивать какую-то активность, которой у меня не было до карантина. Все эти самомотивации — ограниченный ресурс, а распределить ограниченный ресурс на неизвестное количество времени невозможно.

Я не жалею об отсутствии деятельности и былой свободе — дескать, сейчас я чего-то лишен, что-то упускаю в жизни. Нет ничего такого потерянного в моей скованной четырьмя стенами жизни сейчас, чего бы я не терял ежедневно в былые, «свободные» времена. Я так же ленился, ничего не делал, жизнь проходила так же неэффективно. И если я сойду в четырех стенах с ума, то не больше, чем сходил с ума и совершал кучу абсурдных действий «при старом режиме». Просто тогда они были завуалированы общей нормальностью жизни. 

Не поменялось ничего. Поэтому у меня нет планов на карантин, у меня есть планы на то, что будет после. Я хочу, чтобы все, что еще может произойти продуктивного в моей жизни, было сделано просто мной, а не карантином и мной. Мне даже, как режиссеру, неинтересен человек в жестких предлагаемых обстоятельствах, когда он проявляет себя, по сути, убегая и спасаясь. Потому что это не проявление, а реакция. Всегда хотелось узнать историю доктора Живаго, если бы не было гражданской войны или историю героев «Летят журавли» тоже — без войны.

В целом же карантин — хороший щелчок по носу современному человеку. Мы выросли и окрепли в ощущении того, что эволюция, история — это то, что было до нас, то, что изучают в школе. То есть эволюция и история закончились — начались мы. И вдруг (о, ужас) оказывается, они продолжаются. Оказывается, ты тоже можешь быть их частью и совершенно замечательно исчезнуть. Сюрприз!.. Но ничего нелогичного не произошло. Мы жрали планету, планета пришла жрать нас. Начала со свободы. Она нам просто показывает, кто в доме хозяин. Все очень логично, просто принимается не сразу. Как с любым бедствием (эпидемией, войной), мы проходим четыре классические фазы:

1. Ну, это не у нас, это где-то далеко.
2. Ок, это у нас, но это же ненадолго.
3. Придется привыкать к новой реальности.
4. А что, когда-то было по-другому? Уже и не вспомнишь.

С другой стороны, я очень благодарен карантину как режиссер и прочий фрилансер. Дело вот в чем. На протяжении всей жизни я мечтал иметь постоянную работу. Знакомые (те, кто на таких работах работает) удивлялись:

«Как же так? Мы тут паримся с 8 до 17, привязаны, как крепостные, к своим заводам, офисам, маршрутам до них, считаем пятницы и понедельники, а ты всю жизнь в свободном полете! Встаешь когда хочешь, гуляешь, путешествуешь, снимаешь, пописываешь. Это же мечта!» 

Да, это так, но они не понимали, что после того, как они уходили в 17 часов с работы, они приходили в жизнь, у них эта жизнь была, а ты с работы не уходил никогда, мозг не выключался. Им было достаточно «ходить» на работу, чтобы реализовывать свою жизнь, мне же ходить было некуда, я просто сидел дома (или гулял). Если бы они работали плохо — им бы об этом сказали, а то и уволили. Меня бы никто не уволил — обо мне просто никто бы не вспомнил. Поэтому 90% всей энергии уходило на самодисциплину и только 10% — непосредственно на созидание. Я всегда мечтал хоть ненадолго сесть на какой-то поезд, который куда-то по каким-то проложенным рельсам едет и куда-то доедет. Очень сложно одновременно прокладывать рельсы, быть самому поездом и еще за этим поездом бежать. 

И все это шло от понимания того, что пока ты ничего не делаешь, ты стоишь на месте, а мир (например кинематографический) движется. Тебе нужно очень быстро бежать, чтобы успеть вскочить в последний вагон (опции: добраться до вагона-ресторана, возглавить поезд, заменив, если повезет, машиниста). 

И тут кино-мир остановился. Фестивали, кинопрокат — все. Оказалось, что никто никуда не едет и не опаздывает. Значит — ты тоже. И это явилось колоссальным освобождением, которое дает возможность отдохнуть психике. Карантин стал моей первой в жизни постоянной работой, первой стабильной в жизни вещью, когда ты можешь просто жить, как говорил Рэмбо, «day by day». Никогда я еще не был так счастлив.

Мир после эпидемии не изменится. Мы забудем о ней очень быстро. Если эпидемия будет долгой, то произойдет то, что всегда происходит после длительных потрясений, — ротация кадров. Жизнь будет примерно такой же, но не с нами. Другие люди будут снимать, другие играть в кино и тому подобное. Поколенческая ротация происходит и так сама собой, но потрясения ее ускоряют. И это огромные перспективы для молодежи: такого профессионального и социального лифта раньше не было, устоявшаяся структура сдерживала и не давала ходу многим. Ничего личного, просто естественный отбор, побеждает тот, кто лучше приспосабливается к среде. Кто-то станет выгодоприобретателем. 

Кстати, я убежден, что всю кашу с эпидемией заварили два потенциальных выгодоприобретателя, и сферы влияния в мире поделены между ними. Я их просчитал. Вы готовы? Это производители кремов для рук и держатели соляриев. «Кремщикам» выгодно, чтобы карантин длился дольше. Двухходовка понятна: люди месяцами мажут руки санитайзерами, кожа сохнет — дальше, думаю, объяснять не нужно. Но потом в дело вступают солярии — после нескольких месяцев сидения дома люди выходят друг к другу страшно бледные (лучше сразу осенью, когда уже нет естественного солнца) — и... дальше, думаю, объяснять не нужно. Если мне в голову придет еще что-то — обязательно сообщу, так как всегда, и особенно в условиях несвободы, главной вещью, над которой стоит работать, я считал развитие фантазии. Способность к абстрактному мышлению является главным эволюционным преимуществом.

Закончить хочу тем же, с чего начал: для нас, для тех, кто пишет, снимает кино, не изменилось ничего. Внутренние предлагаемые обстоятельства важнее внешних. Так, например, Пушкин написал все в Болдино не из-за карантина. Он собирался жениться, и, возможно, просто чувствовал, что если не напишет главное сейчас, потом не будет никакой возможности.