Берлинале-2019. «Яйцо» Вань Цюаньаня: монгольское чудо

«НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН ДОЛИНЫМ АНТОНОМ ВЛАДИМИРОВИЧЕМ, ЯВЛЯЮЩИМСЯ ЛИЦОМ, ВХОДЯЩИМ В СОСТАВ ОРГАНА ЛИЦ, УКАЗАННЫХ В Ч. 4 СТ. 9 ФЗ «О КОНТРОЛЕ ЗА ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ ЛИЦ, НАХОДЯЩИХСЯ ПОД ИНОСТРАННЫМ ВЛИЯНИЕМ», ВКЛЮЧЕННОГО В РЕЕСТР ИНОСТРАННЫХ АГЕНТОВ»

Недавно в Instagram случилась глуповатая сенсация: рекордсменом по количеству лайков стала фотография куриного яйца. Все удивлялись, смеялись, придумывали конспирологические теории — кто во что горазд. А простейшее объяснение лежало на поверхности: яйцо — универсальный и при этом понятный каждому символ рождения и жизни.

«Яйцо», показанное в конкурсе Берлинале, вряд ли ждут рекорды. В нацеленном на политическую актуальную повестку контексте фильм о вечном всегда смотрится чужим. Хотя режиссер Вань Цюаньянь — один из берлинских любимчиков. Его «Свадьба Туи» в 2007-м поразила жюри простотой и человечностью интриги, в результате получив престижного «Золотого медведя». Драма «Вместе порознь», посвященная воссоединению разделенных семей Тайваня и Китая, в 2010-м открывала Берлинале. А годом позже здесь аплодировали его монументальной семейно-исторической саге «Долина белого оленя».

И все равно «Яйцо» стоит особняком. Хотя бы потому, что это не китайский фильм, а монгольский. Мать режиссера родом из Внутренней Монголии, там он и снимал «Свадьбу Туи». А для съемок «Яйца» пересек границу и оказался посреди монгольской степи, взяв на главные роли местных жителей. В титрах стоят загадочные (не возьмусь это транскрибировать) E.Dulamjav, B.Noribuzhabu и Aorigeletu. Вероятно, это первый случай, когда монгольский фильм участвует в конкурсе престижного европейского фестиваля. Но интересен он, разумеется, не этим.

Яйцо здесь символизирует беременность главной героини, имени которой мы не узнаем — все зовут ее «динозавром». Она — табунщица, живущая бобылкой в юрте среди безлюдного пространства. Кроме лошадей, держит стадо овец и коз, а еще коров и верблюда, на котором и разъезжает по владениям, не забывая прихватить ружье: места дикие, вокруг шастают волки. Для нее и сам поход к врачу — событие, а две полоски теста на беременность — вовсе нечто непостижимое. Но в фильме она рожать не будет: вместо этого примет вместе с соседом, ветеринаром-доброхотом и неудачливым ухажером, роды у одной из коров.

Таким образом, фильм завершается документально заснятым появлением новой жизни, начавшись с образа смерти, показательно соединившего эрос с танатосом. Патрулирующие степь полицейские (такое вообще бывает? а хозяйка степи с целым ноевым зоопарком — художественный образ или реальность? и то и другое — неясно) натыкаются на труп обнаженной девушки. И уезжают за специалистами, оставив самого молодого стеречь тело, чтобы хищники не сожрали. А в подмогу ему — ту самую табунщицу с ружьем. Без лишних слов среди ночи те занимаются любовью, между делом отстреливаясь от волков. Наутро расходятся, чтобы больше не встретиться никогда. У героя будут свои приключения, в том числе романтические: симпатичная коллега покинет его, уехав в Улан-Батор. У героини — заботы с животными.

«Яйцо» могло бы показаться помпезным образчиком фестивальной конъюнктуры, если бы не мягкий юмор, всеобщая неловкость и неприкаянность: например, полицейский коротает сумеречные часы в степи, слушая на мобильнике Love me tender, и женщина с ружьем является из ниоткуда, будто отвечая на его просьбу. Это анти-ромком, где есть комическое, но явная нехватка романтики. И антидетектив, где обвиняемый в убийстве возникает так же спонтанно и необъяснимо, как его предположительная жертва, а потом об интриге с преступлением забывают вовсе.

Фильмы о не кинематографических, не освоенных культурой мирах делаются двумя возможными способами. Или это экзотический вояж, в котором режиссер-чужак упивается красивостями дикой жизни, или попытка воспеть собственные мифы и пейзажи — но неловкая и самодеятельная, как это случается в якутском кино. «Яйцо», однако, находится посередине. Вань Цюаньань ищет собственные корни, так завороженно всматриваясь в неведомую ему вселенную, что ему удается заколдовать и зрителя.

Красота «Яйца» (оператор-космополит Аймерик Пиларски работал над «Великой стеной» Чжана Имоу) сбивает с ног. Статичные кадры кажутся отпечатками вселенной до появления в ней человека — примерно в эпоху динозавров. Монгольское небо в разные времена суток напоминает картины Ротко. Неторопливость сюжета перестает иметь какое-либо значение. Как в «Парсифале», здесь «пространством время стало» (в Германии хочется цитировать Вагнера, даже говоря о монгольском фильме). 

Напоминая о первичной, в немалой степени магической задаче искусства — искать вокруг себя мимолетную красоту и запечатлевать ее для вечности — «Яйцо» не стремится к отражению модных тенденций. Хотя тема самостоятельной сильной женщины, которой для продолжения рода мужчина нужен лишь как технический ассистент, звучит стопроцентно актуально. И все равно значительно больше автора интересует не сиюминутное, а бесконечное, как в старинной абсурдной загадке про курицу и яйцо.