«Чрево моря»: «Медуза» Вильяронги, или история одного кораблекрушения

Первое — это мое имя; второе — их глаза; третье — назойливые мысли; четвертое — крадущиеся ночи; пятое — истерзанные тела; шестое — голод и жажда; седьмое — ужас; восьмое — безумные видения; девятое — человеческое мясо; десятое — человек, который убивает меня взглядом и не убивает. Последнее — это парус. На горизонте.

Эта цитата из романа Алессандро Барикко вполне допустима в качестве синопсиса нового фильма Агусти Вильяронги — художника необычной сексуальности, патологической жестокости, детских травм. Мировая премьера «Чрева моря» состоялась на только что закончившемся ММКФ; фильм участвовал в основном конкурсе, но единственной наградой стал приз российских критиков. Судьба нового произведения Вильяронги тесно связана с событиями нашего времени. Режиссер поставил в Севилье спектакль в январе 2020 года, но он был отменен из-за эпидемии. И тогда Вильяронга решил вернуться к более подходящей реалиям времени музе — кинематографии.

Разумеется, упоминание в самом начале имени итальянского писателя Барикко — не случайность. И задуманный спектакль, и снятый фильм — инсценировки второй части романа «Море-океан» (1993), а называется эта часть, конечно же, «Чрево моря». Более того, Барикко и Вильяронга рассказывают подлинную историю — трагедию, произошедшую с экипажем и пассажирами фрегата «Медуза» в 1816 году. Этот случай прежде вдохновил Эжена Сю, Жюля Верна и Хенце, но бессмертие ему даровал Теодор Жерико, по горячим следам написавший живописное полотно «Плот «Медузы». Художнику позировали трое выживших, один из них, плотник, помог сделать модель плота, зрители и коллеги (об этом есть воспоминание Делакруа) были потрясены, а посетивший Парижский салон 1819 года король Людовик XVIII выказал остроумие:

«Ваше кораблекрушение никак нельзя назвать катастрофой».

К сожалению, подобных слов никак нельзя было сказать об истории «Медузы». Вкратце она такова. По завершении наполеоновских войн англичане вернули Франции отнятую колонию в Сенегале. И вот 17 июня 1816 года с острова Экс в Сенегал отправилась эскадра из четырех кораблей, которая должна была доставить почти 400 колонизаторов — чиновников, военных, ученых и инженеров. Во главе экспедиции находился фрегат «Медуза», командовал им безукоризненный роялист и неопытный моряк — капитан Шомаре. Фрегат превосходил скоростью остальные корабли и потерял их из виду недалеко от берегов Африки. Шомаре принял ошибочное решение обойти рифы и отмели не открытым морем, а каботажем. В результате 2 июля «Медуза» села на мель у Аргенской банки в 50 км от Мавритании; море было неспокойным, и корпус корабля стал разрушаться. Шомаре отдал приказ покинуть корабль. Мест в шлюпках было совершенно недостаточно, поэтому моряки наспех сделали еще одно спасательное средство — сколотили плот размером 20 на 8 метров. На него посадили 147 (или 150) солдат и моряков во главе с четырьмя офицерами, также было несколько гражданских лиц и одна женщина — маркитантка. Чтобы избежать осадки плота, на него практически не погрузили продовольствия, кроме пары бочонков вина и одного бочонка с галетами, немедленно промокшими. Согласно плану, четыре шлюпки должны были буксировать плот к берегу, но план был построен на песке, развеянном дуновением эгоизма. Шлюпки оказались не в состоянии буксировать громоздкий плот, наоборот, он тащил их по течению. Через несколько часов шлюпочные экипажи перерезали тросы и бросили плот с людьми в Атлантике. Несчастные жертвы провели на плоту две недели; они бунтовали, бросались в воду, убивали и поедали друг друга. 17 июля другой корабль злополучной эскадры снял с плота 15 уцелевших, пятеро из них скончались через несколько дней. В январе 1817 года начался суд над капитаном; главными свидетелями были врач Савиньи (персонаж Барикко и Вильяронги) и инженер Коррьер (оба потом позировали Жерико). Суд приговорил Шомаре к трем годам тюрьмы, лишению звания и наград, исключению из флотских списков.

История была не только еще одной трагедией в море, но и политической драмой, конфликтом роялистов с бонапартистами. Например, Коррьер превратился в публициста и издателя, открыл оппозиционный политический клуб «У обломков «Медузы». Жерико предпочел обобщенность злободневности, не стал живописать мятежи и каннибализм, постарался сказать больше, изобразив меньше. Романтическому шедевру посвятил эссе Джулиан Барнс, включив его в роман «История мира в десяти с половиной главах». В частности, он рассуждает о вещах, прямо связанных с кинопостановкой и методом Вильяронги.

Задуманная картина не должна была быть: 1) политической; 2) символической; 3) декоративной; 4) шокирующей; 5) рассчитанной на дешевый эффект; 6) сентиментальной; 7) документальной; 8) недвусмысленной. 

Провести произведение искусства между Сциллой этики и Харибдой эстетики художнику не менее сложно, чем моряку — благополучно миновать рифы и мели и доставить корабль в гавань. Иван Тургенев, переживший в юности кораблекрушение, только перед смертью решился доверить бумаге воспоминания и впечатления, и он не без удивления диктовал по-французски:

«Ничто не равняется трагизму кораблекрушения, кроме его комизма».

Со своей стороны, Вильяронга постарался учесть пожелания Барнса вне зависимости от своей осведомленности о них. Безусловно, возможность кино рассказывать протяженную и изменчивую в своей изобразительности историю позволила режиссеру показать на экране и смертоубийства, и случаи каннибализма, и фантастические свидания жертв крушения со своими близкими прямо на борту плота. Выжившие рассказывали о белой бабочке, вестнице надежды, прилетевшей однажды на плот. Очевидно, что Жерико было невероятно сложно технически исполнить на холсте бабочку; он и не пытался этого сделать, а в кинематографе возможны не только общие, но и крупные планы. Чтобы сделать картину более актуальной и эмоциональной, Жерико написал не изможденных голодом и жаждой доходяг, а мускулистых и здоровых людей, как бы втаскивая на плот зрителей. Вильяронга стремится актуализировать давнюю историю, напоминая чередой кадров о частых в последние годы трагедиях, когда беженцы Магриба пытаются достигнуть более благословенных берегов, терпят бедствие и тонут. По схожему пути несколько раньше двигался Ромео Кастеллуччи в амстердамской постановке оратории Хенце «Плот «Медузы» (2018). По временам прозрачный занавес скрывал хористов и становился экраном. На нем появлялись изображения плавающих конечностей людей, съеденных другими людьми, и еще показывали одинокого человека в безбрежном море — Манаду Ндиайе, спасенного после многих часов, проведенных в воде.

Вильяронга и в фильме сохранил многие элементы театральной постановки, конечно, умышленно пренебрегая явным натурализмом. На экране в воде демонстрируют лишь фрагменты губительного спасательного средства, а полностью плот показан только на своей постоянной «стоянке». В 2014 году модель плота «Медузы» была исполнена для морского музея города Рошфор, и, сколько могу судить по фотографиям, Вильяронга снимал интерьеры музея и модель плота. 

Выше я упоминал, что на плоту каким-то неведомым образом оказалась одна женщина. Ее историю придумал Барикко: Тереза была возлюбленной моряка Томаса. Они плыли в Сенегал, чтобы там остаться, а когда Томаса отправили на плот, не пожелали разлучаться. В романе Томас считает повинным в смерти девушки врача Савиньи и преследует его. Истории преследования посвящены эпизоды, которые не попали в сценарий. Вильяронга превратил своеобразную дуэль между Савиньи и Томасом в историю одновременного влечения и отталкивания, любви и ненависти. Любопытно, что и этот отчасти патологический мотив имеет литературного предшественника. В военной эпопее Ивлина Во «Меч почета» главный герой бежит с Крита перед самой капитуляцией в моторной лодке. Топливо вскоре кончается, парус ненадежен, Египет далеко, начинается голод. Горстка военных последовательно переживает угасание надежды, ярость, страдание от лишений, апатию. Негласный их вожак теряет рассудок, у него развивается мания преследования, в одну из ночей он исчезает. Вероятно, этого капитана убивает один из персонажей романа — старшина Людовик, тайный гомосексуал и будущий литератор. Возможно, необходимость соблюдать тайну своей интимной жизни способствовала развитию в его характере жестокости. На протяжении романа он совершает не одно убийство. Но главного героя он спасает, доставляет из лодки в госпиталь, несмотря на то, что тот может оказаться свидетелем обвинения.

И в романе Барикко, и в фильме Вильяронги извечные темы любви и смерти соединены одним символом — морем. Один из эпизодических персонажей, молодой красавец, совершает необратимый обряд обручения с морем. Другой, жертва иного кораблекрушения по имени Даррел, прямо говорит, что вернувшиеся из чрева моря остаются безутешными, подобно любовникам, потерявшим объект своей страсти. В конечном счете фильм Вильяронги не столько о кораблекрушении, сколько о красоте — моря, мужчин и смерти, которую нужно полюбить за такие выразительные декорации.