Видеодрема: «Кошмары» — фильм, чьи глазницы полны первобытным страхом

Филип Киндред Дик, как известно, очень любил сны — и страшно волновался, все ли в этом мире подвержено ежедневной репетиции гибели под общей анестезией миражей или кошмаров. Граница сна с мечтой — он понимал — так тонка, что, пересеки ее, таможня даст добро. Чтобы желать электроовцу, андроиду следует освоить механизм дремы; чтобы вспомнить все, простому работяге нужно хотя бы раз взглянуть на небо и разглядеть — или только представить — набычившуюся рожу Марса.

Во второй половине XX веке акции сна значительно подскочили: человечество освоило видеодрему — когда телевизор пришел в каждый дом. В веке XXI интернет позволил спать наяву — и видеть чужие сны, облаченные в мысли о себе. Эта пленка, казалось бы, зажевана свирепым магнитофоном, видавшим кошмары Уэллса и Линча, Кроненберга и Кубрика. Однако паршивая репутация фильмов, где все в финале обозвали сном, не мешает героям и героиням раз за разом пробуждаться в самом начале, оставляя зрителя хотя бы на 1% с паранойей Шрёдингера: так это явь? Это вообще легально?

Многообещающий канадец Энтони Скотт Бёрнс — ему 44, это лишь второй полный метр — ворвался в мир грез напропалую: гудя синти-попом, хрустя VHS-ной пленкой, выдавая референсы такой ширины, что только во сне и поместятся. Но все пустое: даже юнгианские подзаголовки («Персона», «Анима и Анимус», «Тень», «Самость»), последний раз прощенные Бергману, — лишь осязаемые трещины в коридоре сна, за которые могут цепляться зрительские рациональность и эрудиция.

Саре Данн (Джулия Сара Стоун) 18 лет, она не ночует дома, предпочитая детские площадки, пьет по пять-шесть чашек кофе, клюет носом на уроках, борется со сном в туалетной кабинке, для лучшей/единственной подруги служит, скорее, автоответчиком. Ну или та — радиоэфир ее закрытой души. Что-то про упертого отца на фоне догонялок Сары с матерью (одиночкой?), гостевая кровать — заместо той, что ждет ее дома, здоровый сон — против кошмаров и депривации. Поможет объявление сомнологов, собирающих группу испытуемых для принудительного тихого часа. Они спят — на них глядят. Кажется, пугливые энтузиасты под руководством дяди с очками в роговой оправе мониторных размеров изобрели способ видеть чужие сны — и даже хуже: переводить их в цифровой формат.

С кошмара, разумеется, все начинается: сразу, как только мерцание помех складывается в заголовок Come true, из тьмы проступает скала — двойник «Острова мертвых» (1880–1886) Арнольда Бёклина. Внутри — бесконечный коридор с дверьми, украшенными резным паттерном, такими же змеевидными колоннами и загадочной выжидающей фигурой. Сара просыпается — и все по кругу, но все дальше от реальности.

Беглая бытопись «Персоны» сменяется комнатным сай-фаем «Анимы и Анимуса»: Сара в специальном скафандре и шлеме (для считывания импульсов мозга в фазе быстрого сна) наконец обретает покой, который — выясняется вскоре — ей тоже только снится. Параллельно на маршрутах ее абстрактного пубертатного бунта начнет маячить ухоженный юноша с бородой (Лэндон Либуарон), один из сомнологов, авторитетно советующий почитать Дика («Заставляет задуматься»!) и хвалящий тинейджерку за то, что видела «Шоу ужасов Рокки Хоррора» (1975).

Дальше — полный видеодром: темная фигура со светящимися глазами начнет распространяться по чужим сновидениям, кто тут кого в действительности кошмарит, а кто исследует, — становится решительно непонятно. На молодых сомнологов с легким осуждением смотрит из кабинетного угла афиша «Терминатора» (1984) — другой символической фигуры с горящим взглядом, которая пугала молодежь до мокрых спин.

Come true велик соблазн рассматривать как кассету с записанными поверх друг друга чужими снами, где нет различия между Кафкой и Бёклином, Кроненбергом и Кубриком, о котором напоминают не только коридоры, живущие против законов физики и планов здания, но и палата №237. Впрочем, конспирологии ради можно подсмотреть в УК Канады, что статья 237 осуждает детоубийство (в РФ — «Сокрытие информации об обстоятельствах, создающих опасность для жизни или здоровья людей»).

В молчании под Sonic Youth бьется сердце рефновского «Драйва» (2011), в квазиромантическом перегляде минутой позже — встают воинственные тени «Мэнди» (2018), настойчивые силуэты со светящимися глазами — явно насупленные родственники работящего чертика из «После мрака свет» Рейгадаса. Режиссер Бёрнс, начинавший на канадском MTV и полжизни клепавший клипы, знает толк в ротации и гипнотической магии маленьких экранчиков, а потому бежать по коридорам ассоциаций и референсов также тупиково, как винить современное инди на грани с подпольем, что они растят свои галлюциногенные грибы на тех же кассетах, которые сейчас перепродают на рынке «странных дел».

С визуальными сагами Николаса Виндинга Рефна «Кошмары» действительно роднят не сценки и блики неоновых демонов, а жажда обрести первобытность в пещерах видеосалонов, проковырять сквозь пленку и талмуды критических теорий щелочку к тем страхам-страшилкам, от которых действительно не по себе, как когда-то от злых духов из телевизора («Звонок») и кайданов в мессенджерах («Убрать из друзей»). Пойти за черной радугой и найти в конце силуэт с двумя звездными точками, которые видят тебя насквозь: как ты сам, как воображаемый Другой, как все непрожитые, невыбранные, невиденные пути.

Вряд ли Бёрнс, запуская в синюю комнату злые тени посреди случайного секса, пытался просто срифмовать танатос с эросом. Хотя неуловимое родство с «Оно» (2014) Дэвида Роберта Митчелла усиливает акцент: выдающийся хоррор об экзистенциальном подростковом треморе посреди города-мертвеца Детройта тоже обладал невыносимым темпоритмом и преследователем, не знающим усталости.

«Страх смерти» — это такая же безграничная абстракция, как абсолютно черное тело Скарлетт Йоханссон в «Побудь в моей шкуре» (2013) — еще одном побратиме «Кошмаров». Страх смерти можно почувствовать, когда просыпаешься посреди ночи и не помнишь, кто ты и где ты, — или помнишь, но хотел бы забыть. Когда смотришь на экран и видишь бездну, а бездна поворачивается и начинает пялиться в ответ. Наконец, когда приходит сообщение, которое не нужно даже читать, чтобы понять: самый опасный хищник в этих джунглях сознания — ты сам.