«Дело» нехитрое: в прокате Алексей Герман — младший

Если вы считаете себя русским интеллигентом и, как таковому полагается, много думаете о судьбах русской интеллигенции в сложных исторических обстоятельствах, то есть повод расслабиться: Алексей Герман — младший уже подумал об этом за вас. Самоописанием «общественной прослойки» режиссер занялся еще в «Бумажном солдате», развил тему в фильме «Под электрическими облаками», а потом взялся за байопик Довлатова — крупнейшего культурного героя людей с высшим гуманитарным. И вот теперь «Дело». Главный герой — профессор литературы Давид (Мераб Нинидзе), специалист по Серебряному веку в провинциальном вузе; из принципа и безрассудства он опубликовал оскорбительный пост про мэра-взяточника, тут же сам попал под следствие по специально сфабрикованному делу и из упрямства и гордости отказывается признавать вину, хотя ему обещают за это условный срок (как известно, в российской судебной системе это по сути означает оправдание). Давид сидит под домашним арестом с электронным браслетом на ноге и может только выйти погулять вокруг дома — в его малометражной квартире и около нее и происходит все действие картины.

 «Дело» — маленький фильм, реализованный во время вынужденного простоя в съемках масштабной военной картины «Воздух». Аскетизм истории отчасти объясняется именно этим, но Герман превращает его в добровольное самоограничение и единство места выдерживает последовательно. По сюжету Давид два раза покидает свое жилище, — сбегает в больницу к маме (Роза Хайруллина), потом едет в суд, — но оба эпизода режиссер оставляет за кадром. Полнометражное кино в двух локациях — амбициозная задача, особенно для такого постановщика, который любит, чтобы пространства было много. Герман вынужденно отказывается от привычных для себя разреженных широкоэкранных композиций — и можно порадоваться за автора, который пробует делать что-то новое, но в преподавательской квартире ему и правда оказывается тесно. Камера Ивана Бурлакова старается следить за героями на долгих кадрах, но, замешкавшись, то и дело принимает диковинные ракурсы: то чья-нибудь голова в расфокусе займет треть экрана, то, наоборот, от Давида останется только половина лица в углу кадра. Невозможно представить, чтобы опытный режиссер не замечал таких неловкостей, но если это не брак, а прием, то его смысл из происходящего на экране не выводится. Разве что можно предположить, что это сделано ради некоего эффекта реальности (и для того же ручная камера без штатива?), но между раскованной непосредственностью изображения и визуальной неряшливостью разница все же есть. Снимать не по правилам — тоже умение, а Бурлаков, к сожалению, не Кристофер Дойл.

Но главное — вряд ли можно говорить об эффекте реальности в настолько искусственном фильме. Начать с того, что действие «Дела» происходит нигде — в провинции у моря, городе N, ни разу не названном по имени. Это совершенно абстрактное пространство — из единственной натурной локации и пары кадров местного телевидения понятно, что оно не похоже ни на один из крупных городов России (в ландшафте угадывается побережье Финского залива на зеленогорском направлении электричек из Петербурга). Двухэтажный домишко на четыре квартиры, где проживает Давид, одиноко стоит среди корабельных сосен, и это дает Герману не только красивую картинку, но и хороший образ — маленькой гордой крепости, где герой держит осаду. Но этот дом, вокруг которого не видно других признаков цивилизации, едва ли находится в путинской России, скорее — в тех краях, не обозначенных на карте, куда любили помещать свои иносказания режиссеры перестройки.

 Да, возможно, мы уже вернулись в те времена, когда социальное и политическое беспокойство приходится маскировать абстракцией. Мэр города N уже давно является единственным легитимным антагонистом в российских сюжетах о государственной власти (на губернаторов не замахиваются, даже N-ских губерний — слишком близко к Путину, наверное). Так было в «Левиафане», но Андрей Звягинцев при всех вопросах к его фильму все же снял кино именно о России, где за персонажами угадывались где-то личности, где-то хотя бы типажи. Как всем известно, Звягинцев в результате был выдавлен из российской киноиндустрии; искренне надеюсь, что Германа не постигнет та же участь, но «Дело» вряд ли может разозлить кого-то из хозяев русской жизни, потому что никто из них в картине себя не увидит. Да и не только из них.

 Из «Дела» становится понятно, почему Герман-младший до сих пор избегал сюжетов из современной жизни. Историческая дистанция в его прежних работах как бы давала индульгенцию на условность, не говоря уже о томной футурологии фильма «Под электрическими облаками». В новой картине нитки лезут наружу — раз на экране не легендарные времена, а нынешние, то ждешь увидеть или услышать хоть что-то знакомое, а этого как не было, так и нет. Персонажи общаются литературными репликами, не забывая об уместных аллюзиях (следователь обсуждает с Давидом Оруэлла), и то и дело впадают в абсурдную обстоятельность, чтобы помочь зрителю: «Мы еще не развелись, поэтому ты имеешь право ко мне приходить» — зачем-то объясняет Давид жене, которая уже находится в его квартире и, вероятно, должна помнить, что они еще не развелись. Неинтересен и неправдоподобен даже следователь Александр Паль — артист с абсолютной органикой, у которого раньше не было плохих ролей; но перед такими диалогами, как в «Деле», бессилен и он. Небрежность в деталях иногда поразительна: по какой причуде генетики у Мераба Нинидзе и Анастасии Мельниковой получилась дочь Александра Бортич? Что это за зумеры с филфака, которые хором и наизусть поют под гитару Шевчука? Это точно наши дни?

В этом есть сомнения. Художественная условность — священное право любого автора, но его сопровождает обязанность (перед зрителем) этим правом не злоупотреблять. В противном случае получаются фильмы, действие которых происходит нигде и никогда. Здесь надо заметить, что и сам герой с реальностью не очень дружит: Давид, кажется, предпочитает Мандельштама и Ахматову мирской суете, а в бессмысленное противостояние с властью ввязывается из абстрактных принципов, плохо совместимых с практической жизнью. Такие люди среди филологов действительно встречаются, да и вообще Давид — самый достоверный персонаж «Дела»; то есть единственный, у кого в характере больше одной черты, и, видимо, единственный, кто интересует Германа.

Хороший актер Нинидзе, неизменно играющий у автора печальных утонченных мужчин, изображает Давида как честного и смелого, но инфантильного человека, зависимого от окружающих его женщин. Не из дурных побуждений, а только из-за своей непрактичности он заставляет себе помогать и мешает близким жить. «Не все вертится вокруг тебя», — говорит Давиду жена в одном из диалогов, но это, может быть, за кадром не все, а в фильме прочие персонажи определяются только функцией по отношению к главному герою. Так, может быть, действие происходит не здесь и не сейчас, а в голове Давида? Ведь только там, в прекраснодушном сознании интеллигента старой школы, живут мудрые водопроводчики с хитринкой, воплощающие, как у позднего Толстого, «народ». Только там все студенты лучезарны, как пионеры в советской книжке, да и Шевчука, возможно, там поют. Но, и это самое важное, больше всего там думают о судьбах русской интеллигенции — потому, что в этой абстрактной голове, как и в России, ничего, к сожалению, никогда не меняется.