День Вороны: на фестивале «Дух огня» показали первый фильм на языке хантов

Фильм далек от формального совершенства, но тем не менее заслуживает уважительного подхода и доброжелательного внимания. «Хон Юш» — нечто большее, чем очередной «провинциальный примитивизм». Автором фильма — сценаристом, режиссером, исполнительницей одной из важных ролей — стала известная на Ямале писательница Зинаида Лонгортова, решившая средствами «зримых образов» рассказать о традиционной культуре и национальном характере хантов. Пыталась отдать сценарий в хорошие руки, постановщика не нашлось. Значит, самой надо браться за дело. Словарь кино режиссеру пришлось осваивать в процессе производства картины — задача не менее трудная, чем сочинять роман на чужом языке, постигая его структуру во время работы.

Не всякий народ в России может похвастаться собственным кинематографом. У коренных этносов нашего Севера сложились национальные литературы: издаются газеты, журналы, книги, имеются локальные классики, появляются новые прозаики и поэты. А кинематограф — дело слишком затратное, требует обученных кадров, специальных умений, навыков, мастерства. Сделать фильм дороже, чем напечатать роман. Фильмы, снятые на языках коренных народов, не окупят вложений — а значит, для тех, кто нацелен на выгоду, шкурка не стоит выделки. На память приходит феномен якутского кино. Но кинематограф Саха — особый случай. Якутов насчитывается почти 500 тысяч, аудитория все же достаточна, чтобы недорогая картина могла окупить себя. Вот почему этническое кино создают идеалисты и энтузиасты.

Хантов (бывшие остяки) не так уж много — около 30 тысяч. Вместе с соседями-манси они составляют единую лингвистическую и культурную общность, известную как «обские угры», восточный форпост финно-угорского мира. Народ распылен по малолюдным пространствам западносибирской тайги, диалекты разветвлены, как рукава рек, носители разных хантыйских наречий с трудом понимают друг друга.

Зинаида Лонгортова — из северообских хантов. Живет в Салехарде. 30 лет проработала в телерадиокомпании «Ямал-Регион», создала множество этнографических и краеведческих передач. Пишет прозу, собирает фольклор. В 2005 году по ее сценарию был снят среднеметражный фильм «Свадебный аргиш»: сюжет его строился вокруг коллизии с заменой невесты. Сваты издалека приезжают во владения хантыйской семьи, чтобы увезти с собой старшую дочь. Но пожилой отец не хочет расставаться с любимицей. В отсутствие сына она — добытчица, опора семьи. Тогда избу покидает младшая из дочерей. Выбор невесты удачен: девочка-подросток — самая хозяйственная из сестер: умелая, покладистая, разумная, обученная всем женским ремеслам. В чуме мужа будет царить уют (различные типы жилищ упомянуты не случайно, среди хантов есть как оседлые, так и кочевые группы: рыбаки, охотники, оленеводы).

По стилистике это кино напоминало телеспектакль с выходом на натуру. Тонкая нить фабулы скрепляла гирлянду самодостаточных эпизодов, этнографических сценок с реконструкцией обрядов, примет традиционного обихода («Свадебный обряд не отличается пышностью. Он состоит из угощения в доме невесты, а затем жениха, увозе ее от родителей и приобщения к дому мужа, к святыням новой родни», — повествует издание 1992 года «Знакомьтесь: ханты»). В фильме хватало анахронизмов, из-за скудости бюджета не нашлось средств для детального воссоздания предметной среды. Действие отнесилось к «незапамятным временам», а в кадре мелькали бутылки нынешней водки, синтетические ткани одежд и броские коврики с китайского рынка.

Этнографические зарисовки, сценки из «прежней жизни» — кино переходного типа, шаг на пути к собственно игровому кино, которое самим этническим авторам видится важным подспорьем в сохранении и репрезентации элементов традиционной культуры. С реконструкций уходящих в небытие обрядов начинал свою деятельность классик инуитского кинематографа Захариас Кунук из Канады. Много времени для показа ритуалов и бытовых умений ямальских ненцев отводилось в созданных в Финляндии фильмах Маркку Лехмускаллио и Анастасии Лапсуй (у последней, кстати, Зинаида Лонгортова училась журналистскому ремеслу в те времена, когда та еще не была режиссером и жила в России).

Сценарий нового фильма «Хон юш» ориентирован на романный размах. Действие происходит в 1937–1945 годах, разветвленное повествование вбирает в себя многочисленные истории о сталинских репрессиях и о тяготах военной поры. Среди персонажей второго плана встречаются русские женщины, сосланные в дальний северный край, появляются силовики суровой НКВДэшной закалки, мелькают и арестанты — шаманы, изъятые из ненецких кочевий за неблагонадежность и независимый нрав. Но основными героями фильма становятся сами северообские ханты, члены одной общины, родовой группы, «большой семьи».

Таежные люди добры к подневольным переселенцам. Семейство хантов удочеряет татарскую девочку, оставшуюся без матери, берет на воспитание русского мальчика, у родителей которого нет возможности прокормить малыша. Следуя вековому кодексу чести, мужчины добровольцами отправляются на войну. И это радикально меняет привычный уклад жизни. Женщинам и ребятишкам приходится брать на себя заботы о промыслах: повинность по добыче пушнины, по заготовке рыбы. За «ясаком» в тайгу приезжают специальные уполномоченные — нужно выполнять разнарядки. Конечно, гендерный слом произошел во всех регионах большой страны, да и во всех воюющих странах. Но на Оби ситуация осложнялась тем, что все занятия и ремесла разделялись у хантов на исконно женские и мужские. Пришлось обходить половые табу, ослаблять экологические запреты — нельзя использовать больше природных ресурсов, чем необходимо для бытовых нужд. Но не стоит искать в этом сюжете отражение радикальных феминистских идей. Женщина-автор имела в виду нечто иное — создавая экранный эпос о мудрости, стойкости и благородстве хантыйских женщин, она воздала должное гармоничности традиционной культуры, взрастившей таких достойных наследниц: дочерей, жен, матерей…

Хантыйские женщины обучают русских подруг своим насущным умениям — выделке шкурок. Воссоздаются шаманские практики: старик-предсказатель погружается в сон, чтобы — в иных пространствах — пообщаться с душой солдата, от которого нет вестей. Эмоциональным пиком картины становится ритуальное действо, посвященное Дню Вороны (зооморфная ипостась богини Калтащ Анки, покровительницы женщин и детей). Члены семейной группы готовят жертвенную пищу, повязывают красные ленты на ветви священных берез и под старинные песнопения пускаются в пляс. Так ханты отмечают приход весны. Весна 45-го года исполнена добрых надежд и благих предчувствий: она принесет победу в затянувшейся мировой войне.

И все же основной смысловой акцент автор на этот раз делает не на реконструкции примет хантыйской культуры, а на ретрансляции традиционных этических норм. Ситуация лихолетья, житейской катастрофы позволяет со всей очевидностью выявить ментальные ориентиры: что плохо, а что хорошо. Ценятся благородство, самоотверженность, готовность к взаимопомощи. В усыновленных младенцах ханты видят не лишний рот, а прибавление в клане — божье благословение. Причастность к «совокупному телу» этнического сообщества не отменяет, впрочем, личных качеств конкретного индивида. В роду — не без урода. Хантыйский ум порицает проявления эгоцентризма. Солдат, после контузии вернувшийся в родные края, ведет себя неподобающе: недостойный мужчины поступок вызывает гнев авторитетнейшей женщины рода, и та дает бузотеру активный отпор.

Частенько в картине поминается имя кремлевского горца; с портретом вождя, к примеру, беседует старый шаман (что, признаться, режет слух и глаз). Сталин тут обретает черты амбивалентного божества: он может карать непокорных, разметав по просторам Сибири тьму неугодных режиму людей, или проявлять отцовскую милость — освободив представителей малых народов от обязательного призыва. Таким, вероятно, и виделся северообским хантам грозный московский царь.

В фильме проявляется грустная закономерность этнического кино: самыми неубедительными выглядят в нем куски с участием русских непрофессиональных актеров. Возможно, все дело в смене языковой стихии, в отсутствии общего кода — лингвистического, психологического, культурного. Не стыкуются интонации, мимика, темпоритм бытового существования. А может, причина невольного отторжения кроется в расхождении восприятия «себя» и «другого». Сознание и характер представителей малых этносов остается для чужаков чем-то не познанным до конца, будоражащей ум загадкой. Соплеменников же мы видим насквозь, различаем в их поведении наигрыш, фальшь. Чувствуем непроработанность образов.

Стоит отметить особую бестолковость батальных сцен. Их постановку Зинаида Лонгортова доверила «приглашенному специалисту», режиссеру Антону Бойко. Массовка скудна, реконструкторы неуклюжи, обмундирование и реквизит пригоднее для маскарада, чем для кровавых битв. Оператору не хватает субъективного взгляда, кадру — живой экспрессии. Бездумно воспроизводятся стереотипные мизансцены советских военных лент. Картина о жизни в сибирском тылу могла обойтись и без таких — инородных — вкраплений.

Вехи локального прошлого не во всем совпадают с опорными точками федеральной «исторической памяти», но травматичный опыт сталинских репрессий и Великой Отечественной войны стал общим. И нет случайности в том, что военная тема то и дело возникает в картинах, снятых в этнических регионах — в якутском и бурятском, теперь и хантыйском кино. Так проявляют себя осознанный долг почитания предков и подсознательное стремление малого этноса напомнить «большому брату» о своей сопричастности, о собственном вкладе в победу во Второй мировой войне.

В фильмах из «северной жизни», снятых столичными режиссерами, условных аборигенов играют обычно заезжие азиаты. Прежде — киргизы, казахи, тувинцы, нынче буряты с якутами. Традиционный костюм неудобен для чужаков, обиход коренного народа им чужд. Местный люд появляется только в массовках. Подобный подход к национальной «фактуре» представляется устаревшим, ибо лишает кино визуальной и поведенческой достоверности.

В картине Зинаиды Лонгортовой ханты играют хантов. Режиссер говорит от имени собственного народа, самобытный этнос представляет себя без лишних посредников, без оглядки на чуждые стереотипы. За возможность увидеть, прочувствовать и осознать особый «хантыйский путь», я готов простить фильму «Хон Юш» очевидные несовершенства дебюта, все его недоделки, шероховатости и огрехи. Национальный кинематограф рождается у нас на глазах.