Фильм — обладатель приза зрительских симпатий фестиваля Sundance и потенциальный участник оскаровской гонки (хотя один из второстепенных, скорее всего) — «Прощание», второй полный метр Лулу Ванг, американской писательницы китайского происхождения. Ее фильм посвящен конфликту культур и мировоззрений по обе стороны Тихого океана. В прокате с 17 октября, о фильме рассказывает Юлия Гулян.
Смешная неловкая девушка Билли (первая главная роль хип-хоп-исполнительницы Аквафины) пока еще не стала писательницей — ждет новостей о гранте, к 30 годам живет отдельно от родителей, китайских эмигрантов, появилась на свет уже в Нью-Йорке. Так что с Най-Най, бабушкой, Билли говорит по телефону на неуверенном китайском с вкраплениями английского. Бытовая успокоительная ложь, которая еще никому не повредила: Билли уверяет, что носит шапку и не носит сережки (чтобы не украли), а бабушка — что с ней все в порядке, пусть она и ждет результатов томографии. О терминальной стадии рака вскоре будут знать все родственники, кроме самой Най-Най, — в Китае врачи по просьбе семьи могут не сообщать пациенту о смертельном диагнозе. То, что кажется вполне приемлемым в Китае (и было до недавнего времени законным и в России), для западного сознания Билли — настоящая дикость, но с этим ничего не поделать. Наспех организованная свадьба внука призвана обеспечить достойное алиби, чтобы, не вызывая подозрений бабушки, к ней могли слететься все дети из Америки и Японии. Теперь семейству предстоит не самая веселая свадьба и не самое печальное прощание.
Режиссер «Прощания» Лулу Ван узнала о смертельном диагнозе собственной бабушки, когда в 2013 году снимала дебютный полный метр. То ли из-за этого известия, то ли по причине незрелости режиссера, «Посмертный» получился блеклой, неровной историей о художнике, который прославился только после того, как все ошибочно посчитали его умершим. Там герой Джека Хьюстона ошивался призраком по галереям и дивился славе, не встреченной при жизни. В «Прощании» этим ощущением посмертного, напротив, отравлено существование всех, кроме будто уже исключенной из жизни Най-Най. Горькая ирония в том, что она — главный, если не единственный, носитель витальности и сама кого хочешь пожалеет. Так, Най-Най резво берет на себя свадьбу внука, со знанием дела заправляя всем — от меню в ресторане до фотосессии в поразительных декорациях, воплощает универсальный архетип бабушки — уникального члена традиционной семьи, чья безусловная любовь и принятие подпитываются не только мудростью, но и сарказмом и невозмутимостью, с которой она говорит правду о внуках.
История «Прощания» во многом автобиографична не только для режиссера, но и для исполнительницы главной роли. Аквафина тоже родилась в Нью-Йорке, и, оставшись в четыре года без матери, она росла с китайской бабушкой (та, увидев фильм, заключила: «Неплохо!» — высшая похвала). А Билли, едва приехав к Най-Най, понимает, что никогда ей ничего не расскажет. Она задает вопросы о правомерности такой лжи во спасение и родне, и врачам, но при этом сама ни единым движением души не стремится к тому, чтобы раскрыть жуткий диагноз. Лишенная возможности говорить (тем более по-китайски), Билли только и может, что выйти на сцену банкетного зала и спеть с папой под фонограмму Killing Me Softly With His Song.
Разумеется, «Прощание» — далеко не первый фильм, где главный герой бездействует (а на Sundance, где работа Ванг получила приз зрительских симпатий, такие и вовсе встречаются раз через два), но это едва ли это история о том, как стать безучастным или как обратить бездействие в созидательную силу. Билли не то чтобы не действует, и ее поступок — не в отказе от действия, просто ее путь полностью интериоризирован. В конце концов, диаспоральное сознание как нельзя точнее отражает и парадокс современного человека в целом с его раздробленным сознанием, кризисом самоидентификации, необходимостью существовать под взглядом Другого и постоянно возрождаться после болезненного столкновения культур и традиций.
Билли и ее родители тоскуют не только о скорой утрате Най-Най. Вернувшись в город, знакомый до слез, они обнаруживают его навсегда потерянным. Чанчунь, столицу провинции Гирин, сама Лулу Ван помнит по летним каникулам, которые она проводила в доме бабушки. Но вместо цветущего сада, где она ловила стрекоз, Чанчунь встречает нас безлюдными новостройками. Билли, приехав к Най-Най, не узнает ее дом, даже остаться в нем не может: съехавшейся родни так много, что решают для удобства поселиться в гостинице, тоже новостройке, где и лифт еще не работает. Билли будто впервые смотрит на некогда знакомые вещи, и все — от диалогов до композиции и света — работает на это остранение. Плакальщицы на могиле деда, застольные игры на свадьбе, фотосессия в пластиковых сердечках — все кажется до смеха нелепым, лишенным смысла и отжившим на фоне разворачивающейся трагедии, которую даже нельзя вербализировать, чтобы не расстраивать такую счастливую бабушку.
Эта ностальгия по навсегда утраченному дому и тоска по скорой разлуке с близким человеком, который и был последней связью с беззаботным детством, пронизывает комедийный в общем-то фильм. Такая потерянность что на родной, что на новой земле знакома любой диаспоре — об этом снимает Атом Эгоян, об этом же говорили гонконгские режиссеры второй волны в середине 80-х, в частности, Клара Лау в картинах «Осенняя луна» и «Прощай, Китай!», где ностальгию эмигрантов буквально вытесняют тревога и проблемы коммуникации. То и дело за столом родственники будто между делом поднимают вопрос о цене эмиграции: оправданы ли надежды уже взрослых детей Най-Най, которые разъехались по другим странам? Стоила ли жизнь на новом месте того, чтобы оставить родителей на попечение не самых близких людей?
Однако, став фигурой умолчания, смерть мерцает в обыденных проявлениях жизни: влетевшая в дом птица, внезапное затишье за столом, искусственные цветы на свадьбе или дым в окне, будто выпущенный давно умершим дедушкой, который обманывал Най-Най, что бросил курить (а та не говорила ему о раке легких). Для бабушки смерть — будто привычный спутник: она деловито ходит на могилу к деду и не разрешает оставлять ему сигареты, со смехом вспоминает про свое боевое ранение со стариками-однополчанами и ездит на МРТ как на работу, а взглянув на подделанное заключение, лишь улыбается: «Я же говорила, что ничего страшного!» В Китае жизнь человека не принадлежит ему одному, и родня самовольно разделяет его страдания между собой. На банкете окажется, что почти все собравшиеся на свадьбу знают о настоящей причине события — в этот момент нелегкую ношу разделяют столько человек, что она становится посильной для каждого, и баланс между комическим и трагическим опять нарушится в сторону смешного.
Так и сквозь чувствительность американского инди с его нарочитым рапидом, фронтальными портретами и приглушенными цветами ретро вдруг начинает просвечивать что-то куда более укорененное генетически. Призрак дедушки наконец-то спокойно курит, задумчиво глядя на неоновые вывески, — привет раннему Карваю, еще одному певцу китайской диаспоры. Билли зависает у мозаичного зеркала, смотрит на свое раздробленное, испещренное банками отражение. А вернувшись в родной Нью-Йорк, она вдруг останавливается посреди улицы, чтобы по заветам бабушки крикнуть «Ха! Ха!» и спугнуть таким образом стаю птиц на другом конце Земли — у дома Най-Най. Недаром же ей говорили, что убивает не болезнь, а боязнь ее. Кстати, с настоящей бабушкой Лулу Ван все в полном порядке и по сей день!
Еще несколько фильмов с Sundance, которые уже можно посмотреть:
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari