Древо смерти: разбор фильма «Реинкарнация» — самого обсуждаемого хоррора 2018 года

И сквозь сон, казалось, один, безымянный сторожил сон спящих. Кто он? Как его имя? Откуда он и зачем пришел? Он стоял на площадке, приотворял дверь и, бескостный, тихонько на цыпочках подходил к кроватям.

Антонина и Дениска, перевертываясь на другой бок, раскрывали свои испуганные глаза под огромными, сверлящими огоньком его острыми глазами.

...голова у него, будто не на шее — на винте, все поворачивалась, не находила она себе места, все поворачивалась, как на винте. Длинные тонкие губы его — отвратительные, чуть улыбались.

— Он, — бормотал Дениска.

— Он, — повторяла Антонина.

Алексей Ремизов. «Чертик». 1906

С первых же кадров мы понимаем, что в мире «Реинкарнации» все не то, чем кажется. Камера поворачивается от окна, в котором виднеется дом на дереве, панорамирует через мастерскую мимо коллекции тщательно выстроенных кукольных домиков и ныряет в миниатюрный интерьер одного из них, населенный живыми людьми, которые собираются на чьи-то похороны. Начальная, искажающая перспективу сцена сразу задает тон: зловещие силы — те, что сильнее, те, что нами управляют, — уже все сделали, выстроив вокруг нас уютную диораму, которую мы ошибочно принимаем за жизнь.

Впрочем, первый эпизод служит и вполне прагматичным целям, демонстрируя сферу занятости создателя автобиографических миниатюр Энни Грэм (Тони Коллетт) и ее подготовку к очередной выставке. Все миниатюры глубоко личные; это ее мир, ее жизнь. Сейчас она как раз доделывает хоспис, где умерла ее мать. У Энни накопилось много впечатлений для творчества. Ее отец, впавший в депрессию, покончил с собой, уморив себя голодом. Старший брат повесился, обвинив перед этим мать в том, что она «пытается засунуть в него других людей». А сама мать, страдавшая раздвоением личности, плавно перетекающим в деменцию, стала жертвой рака. Собственно, именно на ее похороны и собираются обитатели то ли настоящего дома, то ли кукольной диорамы. Кроме Энни в доме живут ее муж-психиатр Стив (что, учитывая массовые проблемы с психикой у всей семьи, наводит на мысли о возможном нарушении врачебной этики), их сын-подросток Питер и дочь Чарли, обладательница крайне необычной внешности, серьезных проблем со здоровьем и удивительных талантов: много рисует и может, например, отрезать ножницами голову мертвому голубю, чтобы пристроить ее на самодельную игрушку. Бабушка была для Чарли самым близким человеком.

Похороны матери поначалу приносят Энни облегчение, а прощальные слова превращаются в скрытое перечисление личных обид. Она с удивлением отмечает небывалое скопление незнакомых людей, пришедших проститься с покойной, и признает, что «ничего не знала о ее досуге» — между ними установилась дистанция, которая прервалась с рождением внучки. Но, если не лезть в личную жизнь матери, вспоминает Энни, она была самым добрым и любящим человеком на свете. А теперь лежит в гробу с загадочным символом на подвеске.

На первый взгляд фильм обладает всей необходимой «ужасной» атрибутикой. Все элементы знакомы и даже чрезмерны: привидения, сотканные из теней и стоящие по углам комнаты; неестественно искривленные тела; сидящие на потолке одержимые женщины в белых одеяниях; спиритизм; сатанинские письмена; треугольники, начертанные на полу спальни; страшная девочка, неприятно цокающая языком, и даже неизменный детский мяч, выкатывающийся из темноты. Кажется, что режиссер фильма Ари Астер с энтузиазмом, свойственным дебютантам, попытался втащить в свою картину все, что успел узнать о фильмах ужасов. Но из всего этого сбивающего с ног коктейльного излишества получается в итоге довольно стройное упражнение в стиле.

При этом «Реинкарнация», конечно, никакой не фильм ужасов, а самая настоящая жестокая семейная драма. Недаром в числе картин, повлиявших на его творческий замысел, Астер называет не только попадающие в категорию ужасов «Ребенка Розмари» (1968) Поланского и «А теперь не смотри» (1973) Роуга, но и психологические драмы, разворачивающиеся в узком семейном кругу, — «Шепоты и крики» (1972) Бергмана и «Обыкновенных людей» (1980) Редфорда.

В результате самым страшным эпизодом фильма становится не выпрыгивающая из тьмы героиня, находящаяся во власти демона, и не левитирующие обезглавленные трупы, а сцена семейного ужина, в которой мать и сын намеренно провоцируют друг друга, чтобы предаться самоуничтожению, изливая один на другого ядовитые потоки обид и унизительных обвинений. «Реинкарнация» — фильм о том, как травмирующее чувство вины проникает в корни семейного древа, разлагая его изнутри.

Формально фильм находится в границах классической модели готического хоррора: семья, противостоящая сверхъестественным силам, поселившимся в замкнутом пространстве дома. Примеров картин с такой конструкцией великое множество — от «Призрака дома на холме» (1963) через «Ужас Амитивилля» (1979) и «Полтергейст» (1982) к «Паранормальному явлению» (2007), «Заклятию» (2013) и «Астралу» (2010). В этих фильмах семья разрушается из-за внешнего вмешательства зловредных демонических сущностей. Сущности вселяются в героев, убивают близких, похищают детей, вылезают из телевизора. Сущности смертельно опасны и крайне неприятны в общении. Сущностям необходимо противостоять, следует вызвать экзорциста, провести обряд очищения, найти в подвале дома тайные захоронения, искупить грехи. Короче, нужно что-то делать, как-то спасаться. И спасать семью в первую очередь, потому что семья — оплот всего.

«Реинкарнация» довольно долго мимикрирует, притворяясь фильмом того же ряда, пока не обнажает наконец главную свою особенность. Зло здесь не внешнее явление. Зло притаилось в колыбели неврозов, заразе душевных терзаний, недомолвок, ревности и упрямой нелюбви, искажающей героев до неузнаваемости. В семье. Семья и есть зло.

Тема семьи как бесперебойного источника кошмара, приводящего к неминуемой трагической развязке, проходит через творчество Астера четкой линией начиная с его первой причудливо препарирующей миф об Эдипе короткометражки «Кое-что странное о Джонсонах» (2011), в которой сын подвергает отца регулярному сексуальному насилию, тогда как мать старательно делает вид, что ничего не происходит. Его же «Мюнхгаузен» (2013) повествует об охваченной приступом гиперопеки матери, подсыпающей своему сыну яд в еду лишь для того, чтобы тот не уехал от нее в колледж.

«Реинкарнация» также представляет собой крайне негативный взгляд на традиционный институт семьи. Повествование, сформированное из затаенных обид героев и их неумения разговаривать друг с другом, из скандалов, вызывающих ненависть, плавно перерастает в сюжет о тотальном непонимании и недоверии. Кажется, что фильм находится в родстве скорее с болезненными отношениями матерей и дочерей из текстов нашей Людмилы Петрушевской, чем с «Ребенком Розмари», сравнение с которым стало общим местом. Женская линия семьи явно патологическая и представляет собой единую непрерывную цепь. Не случайно точным переводом названия фильма Hereditary будет не кардинально искажающая смысл «Реинкарнация», а «Наследственность». Зло в фильме передается исключительно через женщин, наряду с творческими способностями. Мать — художник-миниатюрист, дочь тоже все время рисует и мастерит жутковатые фигурки, бабушка вроде как плела симпатичные придверные коврики с эзотерическими орнаментами и именами друзей и близких. Дочки-матери здесь одно целое, как двухголовая женщина в пьесе «Бифем» той же Петрушевской. Они и есть «наследственность», причем довольно скверная.

Мужчины фильма — откровенно слабые и почти второстепенные персонажи. Муж-психиатр безуспешно пытается сохранить мир и спокойствие в семье, впрочем, вплоть до патологии: даже когда ему звонят с кладбища и говорят, что могила его тещи осквернена и тело ее бесследно исчезло, он предпочитает абсурдно скрыть этот факт от жены, мотивируя это тем, что «не хочет ее беспокоить».

Материнская любовь самая деятельная: кормить, воспитывать, контролировать, дисциплинировать, разрешать жизненные проблемы, карать и одаривать. По части любви у Энни явно наблюдается наследственность, впитанная с молоком матери. Отношения с детьми неосознанно строятся по принципу «вещь — хозяин». Ни в коем случае не в том смысле, что она их не любит. Любит, и даже очень. Но, вероятно, не получив от матери достаточной любви в детстве, она не вполне представляет себе, как ею правильно распоряжаться. Она стремится к созданию столь же идеального управляемого мира, как на ее миниатюрах, а переживания детей, стоящих на пути, ее не сильно волнуют, как хозяина не должны волновать чувства созданной им вещи. С этого и начинается трагедия. Дочь все время твердит, что хочет к умершей бабушке, и говорит, что о ней больше никто не сможет позаботиться. Энни нервно пытается ее убедить, что в состоянии стать для нее опорой. «А что будет, когда ты умрешь?» — спрашивает Чарли. Смерть в планы Энни не входит, и она принимается за упорядочение жизни своих детей.

Старший сын Питер — он в сложном переходном возрасте — собирается на подростковую тусовку и спрашивает разрешения у матери. Мать с плохо скрываемым раздражением разрешает ему поехать, но при условии, что он возьмет с собой младшую сестру (которая не очень-то и хочет). Представить себе большую родительскую подставу для подростка сложно. Но мама всегда лучше знает, что дети должны и что им нужно. Дочери нужно общаться с другими детьми, а сыну необходим дополнительный стимул, чтобы не употреблять алкоголь на вечеринке. Энни явно не стремится признавать за своими детьми право на собственную жизнь, для нее это равносильно потере подконтрольной территории. Интересно, что когда-то она сама смогла временно выйти из манипулятивной сферы влияния матери, прекратив с ней общение на несколько лет, вплоть до рождения дочери. Теперь Энни явно страдает не только от не высказанных матери обид, но и от чувства вины перед ней. Кажется, что, допустив бабушку к воспитанию внучки, Энни принесла нечто вроде искупительной жертвы.

Как бы то ни было, для любого нормального подростка вечеринка с сестрой в нагрузку лучше, чем остаться совсем без вечеринки. Брат с сестрой садятся в машину и отправляются навстречу веселью, проезжая мимо столба, на котором начертан тот же таинственный символ, что был на подвеске покойной бабушки. Быстро оставив Чарли на милость шоколадного торта, Питер отправляется курить траву вместе с вожделенной одноклассницей. В торте оказываются измельченные орехи, на которые у Чарли аллергия. Она впадает в анафилактический шок, и вечеринка для нее и брата заканчивается. Задыхаясь на заднем сиденье мчащейся в больницу машины, Чарли открывает окно, высовывает голову и лишается ее после удара о столб, стоящий на обочине, — скорее всего, тот самый, на котором был начертан таинственный знак, идентифицируемый в интернете как печать короля Пеймона, одного из князей ада.

Дальше все, как говорится, дело техники. Борясь с депрессией, Энни думает вернуться в собрание скорбящих, специализирующееся на групповой терапии для тех, кто потерял близких. Она уже была там после смерти матери. Припарковавшись неподалеку и раздумывая о правильности своего решения, она встречает дружелюбную, но несколько навязчивую женщину по имени Джоан (Энн Дауд). Джоан недавно потеряла сына и внука. Они сближаются. После одной из случайных встреч Джоан приглашает Энни домой, где устраивает спиритический сеанс, на котором, кажется, контактирует со своим мертвым внуком. А потом просто вручает шокированной Энни доску для вызова умерших и набор заклинаний. Перебирая личные вещи усопшей матери, Энни натыкается на книгу по спиритуализму и вложенную в нее записку, в которой сказано, что «наши жертвы померкнут на фоне нашей награды». Наряду с периодически попадающими в кадр странными надписями на обоях это одна из подсказок, одна из примет всех грядущих событий, на которые никто не обратит никакого внимания. Не по причине недальновидности, а просто потому, что человек в принципе не способен считывать окружающую его реальность. Да и смысла в этом нет. Все давно предрешено.

Подчеркивая роковую безысходность, Астер играет со зрителями в неглупые, но не самые изящные поддавки: во время школьного урока обсуждаются трагедия Софокла «Трахинянки» и ее главный герой Геракл, в силу своей гордыни игнорирующий знаки судьбы. В другом эпизоде, когда во время урока телом Питера завладевают демонические силы, режиссер вновь прибегает к мифологическим подсказкам. На сей раз мы слышим фрагменты лекции об Ифигении, которую ее отец Агамемнон должен был принести в жертву Артемиде в обмен на попутный ветер во время похода на Трою.

Рок, судьба, Мойра, Айса, Тихе, Ананке... Всё и все имели в античной Греции двоякое значение. С одной стороны, пассивное предопределение каждому смертному доли, участи, изрекаемой оракулами, с другой — любой герой древнегреческих трагедий неизбежно сам становился исполнителем услышанного пророчества, стараясь его предотвратить. Так, Персей случайно убил собственного деда, стремившегося избежать предсказания, а Эдип в попытках избежать участи отцеубийцы и кровосмесителя убил своего отца и женился на своей матери. Каждый грек был убежден, что в несчастьях виноват не столько он сам, сколько тесная взаимосвязь всех членов рода, в основе которой лежит идея необходимости искупления потомками вины предков. Достаточно вспомнить «Орестею» и все предшествующее ей проклятие рода Атридов, фактически берущее свое начало с Тантала, накормившего богов мясом своего сына.

Примерно ту же картину можно наблюдать и в «Реинкарнации». Пытаясь исправить непоправимое, Энни принимает от Джоан спиритическую доску и, зачитав заклинание на смеси иврита и «языка Еноха», пытается вызвать дух Чарли, не осознавая, что осуществляет часть более зловещего и давно спланированного ритуала.

Мать Энни была не просто манипулятором и вздорной старухой, подверженной деменции. Она была Королевой Ли, главой захолустного демонического культа, стремящегося к вызову демона Пеймона, который сулит своим почитателям несметные богатства. Пеймон впервые упоминается в книге заклинаний «Малый ключ Соломона» (или «Лемегетон», Lemegeton Clavicula Salomonis). Первое же упоминание самой книги встречается в труде немецкого алхимика и оккультиста Корнелия Агриппы «О неопределенности и суетности всех наук и искусств» в 1531 году. «Малый ключ Соломона», по преданию, состоит из заклинаний, придуманных самим царем Соломоном. Книга включает в себя пять частей: «Гоетия» (или «Арс Гоетия»), «Теургия Гоетии», «Арс Альмадель», «Арс Паулина» и «Арс Нотория». В «Арс Гоетия» существует список, насчитывающий 72 демона, игравших важную роль в магии и теургииМагическая практика, направленная на то, чтобы вызывать богов и духовных существ — и взаимодействовать с ними — прим. ред. средних веков. Каждый из них отвечал за определенную сферу бытия, и его призыв можно было использовать для достижения соответствующих целей — обретения знаний, предсказания будущего и так далее. Так вот: Пеймон, девятый дух, великий король, восседающий на одногорбом верблюде, может обучить тайным искусствам и дарует власть над людьми.

Эллен Ли рожала своих детей специально для ритуалов. Не сумев подселить Пеймона в тело сына, она начинает старательно обрабатывать собственную дочь, круша границы ее личного пространства и буквально заставляя ее рожать Питера, несмотря на ее желание сделать аборт. Эта травма еще отзовется ночным кошмаром, в котором Энни произнесет горькое, но честное: «Я не хотела быть твоей мамой».

Благодаря прерванному общению с матерью Ли не смогла поселить Пеймона в тело своего внука. Временным пристанищем демона становится Чарли. Но, разрушая ее тело изнутри, Пеймон в нем плохо приживается. Поэтому последователи Королевы Ли просто переключаются на тело Питера. Ввиду банальной алчности, в конечном итоге.

Конечно, фильм под названием «Наследственность» никак не мог обойтись без мощных фигур предков, стоящих за спиной. Можно выделить несколько явных, но, возможно, бессознательных отсылок. У картины действительно есть несколько точек соприкосновения с «Ребенком Розмари». Так же как Розмари Вудхаус, которую участники сатанинского культа избрали в качестве матери антихриста, члены семейства Грэм становятся не более чем необходимыми атрибутами давно спланированного ритуала по вселению Пеймона в человеческое тело. Так же как и у Поланского, основная угроза исходит не столько от потусторонних сил, сколько от стремящихся служить этим силам милых соседей по дому, по улице, по городку. От тихих американских пенсионеров, контуры обнаженных тел которых проступают из тьмы. Так же как и у Поланского, проводником зла, приходящего в мир, становятся жадность и тщеславие самых близких членов семьи. Розмари становится жертвой своего мужа, вступающего в сделку с дьяволом ради сценической карьеры, а почтенная бабушка Эллен приносит ради обещанных богатств в жертву Пеймону все свое семейство.

Близкие как источник смертельной опасности присутствуют и в «Сиянии» Кубрика, где зло принимает образ бегающего по отелю «Оверлук» с топором наперевес мужа-алкоголика, ставшего жертвой то ли призраков, то ли белой горячки. Потеря ребенка как отправная точка спуска в кошмар спиритизма и таящейся за углом гибели является определяющим звеном в триллере «А теперь не смотри» Николаса Роуга. Наконец, мрачный мир сатанинских обрядов, черной магии и ритуалов вуду, притаившийся за благополучным фасадом американской глубинки, явно отсылает к «Сердцу ангела» (1987) Алана Паркера.

Но при всем богатстве отсылок, с любовью собранных прилежным учеником Астером, у «Реинкарнации» есть одно существенное отличие. Это полное отсутствие свободы выбора. В большинстве хорроров все в конечном итоге зависит от воли главных героев. Даже если они проигрывают, то это говорит лишь о том, что они плохо подготовились и не учли ряд нюансов в борьбе со злом. В «Реинкарнации» все действия героев лишь иллюзия этой свободы. Захочешь сжечь источник зла — либо сама начнешь гореть, либо спалишь мужа дотла. Здесь работает иная логика. Ты ничего не можешь сделать. Лишь исчезнуть, раствориться, как и было предопределено.