Европейская сказка, советская жуть: почему «Гипноз» Валерия Тодоровского не станет «Донни Дарко»

Зимняя сказка в панельной Москве. Тихой ночью Миша (Сергей Гиро) поднимается с кровати, не одеваясь, открывает дверь квартиры, спускается по лестнице и выходит на улицу, где его догоняет мать. Лунатизм пугает родителей, но сильнее — самого 16-летнего подростка. Ему жутко оказаться «ненормальным», не владеть собой. Когда психологи и таблетки не помогают, мама определяет его к светилу психотерапии, гипнологу Волкову (Максим Суханов).

На первом же сеансе выяснилось, что Миша негипнабелен. Что само по себе занимает профессора: обычно как раз лунатики хорошо поддаются внушению. Юноша становится постоянным посетителем сеансов Волкова как вольнослушатель и — лелеет надежду Миша — как первый ученик чародея. Гипнолог — видимо в рамках художественного допущения — работает с разными клиентами одновременно. Люди в трансе агукают как дети, пожирают крыс, визжат от ужаса и делают другие смешные вещи. Радикальная терапия, уверен Волков, помогает скорректировать личность, убрать неприятные воспоминания и нежелательные склонности — короче, перекроить человека ближе к идеалу.

Во время бесед Миши и профессора в кресле постоянно спит симпатичная девушка Полина (Полина Галкина), страдающая от панических атак. Постепенно Миша начинает провожать ее до дома. Но история юной влюбленности с прогулками по заснеженным парковым аллеям драматически обрывается. В отличие от юноши, Полина, как в песне поется, опять теряет контроль. Герой начинает подозревать профессора в страшных манипуляциях и сомневается в своей цельности. Может быть, с первых минут фильма Миша продолжает лунатическое путешествие? Может быть, жизнь — только сон, увиденный во сне?

Бывший ученик бросает вызов профессору. После чего, излечившись от недуга и потеряв любовь, он проспит два дня, символически воскресая на третий. История наследует традициям мистического романтизма XVIII-XIX веков. Заблудившийся путник, темный маг, предлагающий герою прекрасную девушку, а заодно власть над волей, умами, мирами. Фигура гипнотизера или «месмериста» оттуда, из литературы и театра эпохи, когда наука в глазах масс сливалась с оккультизмом. И Тодоровский в первой части фильма более-менее удачно погружает в атмосферу этой волнительной дремы сегодняшнюю Москву с ее обитателями.

В XX веке Томас Манн превратил миф в мрачную политическую аллегорию в новелле «Марио и волшебник». Социально-политический подтекст определенно есть и у фильма Тодоровского. Это, конечно, не история псковских подростков-самоубийц, стрелявших в полицейских, которую снимает Александр Хант. Хотя парня, который перед прыжком с балкона говорит свое «Я обвиняю» на телефонную камеру, режиссер явно подсмотрел где-то в соцсетях. Главное же — тема внушения, манипуляции и пропаганды. Ее обсуждают студенты-психологи на семинаре Волкова. Кто главный источник доверия для объекта? Ответы: «телевизор», «врачи», «священник». Лучший студент (на самом деле еще школьник) Миша встает с правильным ответом:

«Человек сам себе лучший обманщик».

Тема наследует еще одной традиции, сугубо местной. В постоттепельные годы советскую интеллигенцию лихорадило от увлечения магией, замаскированным под разного рода «научные» изыскания. Телепатия, телекинез, астрология, прошлые жизни. Гипноз понимался как волшебство: с его помощью в тогдашнем культовом документальном фильме «Семь шагов за горизонт» (1968) Феликса Соболева людям помогают за секунду выучить иностранный язык или начать рисовать, как Пикассо. Миша показывает фильм брату с планшета. Кстати, эпизод гипноза — также якобы документального — открывает «Зеркало» (1974) Тарковского. Метафора (неудачной) попытки овладеть самим собой во времена распада.

Миша сам похож на киноперсонажа из прошлого, из бесчисленных школьных фильмов эры застоя. Сергей Гиро, 16-летний дебютант из Красноярска, играет не всегда уверенно, но очень обаятельно. Изнеженный вид, стержень внутри, вежливое себе на уме, независимость, переходящая в наглость. Это уже не «взъерошенные» (оттепельный штамп), а без напоминаний причесанные подростки, анатолий-алексинские мальчики. Как и, например, экранный сын Олега Табакова в «Розыгрыше» (1977), Миша злится на безалаберных родителей с их поколенческой инфантильностью («И шкафы научитесь закрывать за собой!»).

У более архаичного месмериста Волкова с Мишей нашла коса на камень. Тот мог бы стать неплохим наследником колдуна, не сделай, по законам жанра, в один момент «правильный выбор». К финалу бы хоть полунамеком совместить европейскую сказку и советскую жуть. Да, ученый маг хрущевско-брежневских времен к перестройке деградировал до опереточного чертика Кашпировского. Только в следующие десятилетия он незаметно размножился и еще прочнее обосновался на телеэкранах. Гипнотизирует пассами рук в лоснящемся пиджаке, из рукава которого вот-вот выпрыгнет крапленая карта.

Тодоровский не делает шаг до такого обобщения и вообще, в конце концов, не делает шаг. Как один из персонажей фильма, который под гипнозом воображает, что плывет, стоя на ковре. Это проявляется и на общем уровне, и в частностях истории. Например, в фильме есть захватывающая сцена, где Миша в шутку показывает брату Ваське, как надо гипнотизировать, пока не понимает, что Васька уже и правда в глубоком трансе. Совершенно непростительно, что это ружье ни разу не стреляет. Миша не пользуется возможность загипнотизировать родителей, врагов, любимую. Ни корысти ради, ни под угрозой, ни случайно. Что, Миша отложил дар, чтобы не уподобляться злому волшебнику? Но этого не должно происходить за кадром!

Многие отметили шьямалановский твист, спрятанный почему-то в середине фильма. Реально же «Гипноз» — это как бы наш «Донни Дарко». Герой Джилленхола тоже был лунатик, ходил к психологу, боролся с неофашистскими гипнотизерами, хотел спасти девушку и совершить для этого чудо. И чудо возникало в простых декорациях американской субурбии. У Тодоровского чудо растворяется в повседневном московском унынии. Чтобы как-то завершить историю, приходится прибегать к «чудесам» уже чисто кинематографическим. Раз — и бог из машины. Конец фильма. Что это было? Кажется, я не гипнабелен.