Феминизм начинает и выигрывает на Берлинале-2019. Ключевой фильм на тему — «Бог есть, ее имя — Петруния»

Смотрела македонский фильм, едва ли не с первого кадра примеряя рассказанную в нем историю на себя, на нас, и параллельно фиксировала: все архаические общества страдают сходными болезнями энд предрассудками и почти не поддаются реформированию. Я мало что знаю про Македонию, разве что страна эта — православная. И не потому ли история героини фильма запросто могла бы случиться и у нас? Да уже и случалась много-много раз, и будет случаться, просто в иных предлагаемых обстоятельствах. Не со Святым Крестом, как в фильме, так с чем-нибудь другим, совсем не сакральным, стоит лишь женщине ненароком заступить на мужскую территорию.

Сюжет фильма на одном из поворотов едва не сорвался в религиозные распри, и становилось не по себе за судьбу героини, а еще за то, что фильм, не дай бог, уйдет в сторону от наметившейся повестки. Поначалу путало название, рождая ложные ожидания — к примеру, серийного сюжета про самозванных святых и их культы. Героиня 32 лет, незамужняя, безработная, убого одетая и малопривлекательная, при этом светящаяся внутренней силой, вполне могла бы замутить авантюру вокруг своего якобы божественного происхождения и сформировать преданную паству. Но по ходу фильма становится ясно, что название продиктовано программной полемикой режиссера Теоны Стругар Митевской с сексистским миром мужского шовинизма, жестко диктующего женщине, что ей можно и чего нельзя. Собственно, сыр-бор в фильме разгорелся из-за того, что наивная не по возрасту женщина, не зная броду, вступила на территорию, каковая в этих краях считается исконно мужской. И огребла по полной.

Но были и предвестники случившегося громкого скандала. Петруния пошла на швейную фабрику наниматься на работу. Не с улицы, а через знакомых, с подачи матери. Босс, молодой карьерный мужик, ищет секретаря. Домашние решили, что дочь имеет основания попытать счастья. Все-таки у Петрунии высшее гуманитарное образование, она историк. До сих пор она не нашла себе работу по специальности. В этом городке нет спроса на историков. Да и столь нелепым перестаркам, как Петруния, так и хочется отказать.

Актриса Зорица Нушева, не жалея себя, отыгрывает депрессию и несложившуюся молодость: тяжелое тело, тяжелая походка, крестьянская стать. Ее красивое с крупными чертами лицо, не тронутое косметикой, излучает простодушное неведение, что есть множество не таких уж и хитрых способов создать шармирующий образ и произвести позитивное впечатление на работодателя. К примеру, в США искать работу и ходить на интервью — это отдельная индустрия. Одежда, прическа, макияж и даже ручка в кармашке мужского костюма — на все есть недешевые стандарты. Все-таки принимают по одежке — золотое правило еще как работает. А нашей героине никто не подсказал, что наниматься секретаршей к боссу в платье типа «домашний халат» — дело заведомо проигрышное. Зато босс все ей выложил открытым текстом, грубо и даже раздраженно, не щадя женского самолюбия, напротив, желая уязвить и унизить: мол, какого черта ты пришла, на что рассчитывала, коли у тебя нетоварный вид. Он чеканит ей, что выглядит она на десять лет старше своего возраста, ни разу не интересна как женщина. Для убедительности он брезгливо хлопнет Петрунию по толстой ляжке, уверенный в том, что в ответ не схлопочет по физиономии.

Иго мужского шовинизма расцветает об руку с бессознательным женским согласием знать свое место. Прошлогодняя вспышка яростного феминизма, как к ней ни относись, мощно актуализировала движение борьбы за равенство полов. В движение встроились международные организации, кинофестивали — Берлинале в их числе. По реакции публики, да и по личной реакции на фильмы, где тема женского равенства берет полемические высоты, констатирую: женская солидарность, закодированная мемом #MeToo, была не взбрыком запоздало взбесившихся старлеток, как утверждали особо заинтересованные лица. Она перекопала «поле пола», на котором властвуют мужчины и терпят зависимые женщины. Волна, прокатившаяся по мировым медиа, сдвинула с места, перетасовала удобную для мужчин расстановку сил. Гендерная риторика, гендерный подход — актуальный лексикон многие выучили. Но чаще всего игра в слова лишь уловка, кулиса, а за кулисами все катится по привычной модели.

Мужское сообщество в фильме плевать хотело на уловки. Хозяин — барин. Когда Петруния, наблюдая за крещенским ритуалом поиска деревянного распятия в ледяной воде, вмешалась в мужскую забаву, прыгнула в реку и достала крест, мужчины ошалели. Немая сцена вмиг сменилась тотальной агрессией, быстро принявшей форму открытого преследования женщины со всеми выходящими. Ее взяли под арест, над ней глумились, ее унижали, шили ей нелепейшие обвинения. Кто-то в экстазе праведного гнева плюнул ей в лицо. Нет, на костре Петрунию не сожгли. А могли бы, и все к тому шло, мужское беснование принимало опасный оборот. И тут опомнился местный священник. То ли испугался самочинной расправы над женщиной, то ли внял ее поведению и ее словам. Петруния не срывалась на эмоции — она задавала вопросы, просила уведомить ее, какие статьи конституции она нарушила, какие законы преступила. Хаосу всеобщего безумия молодая женщина могла противопоставить только выдержку и личное достоинство, и она сделала это, повинуясь интуиции.

Тут меня кольнуло что-то похожее на когнитивный диссонанс. Конечно, я болела за Петрунию, восхищалась ею, но не могла не заметить литературность режиссерского решения этих сцен. А финал и вовсе показался мне проигранным. Священник отдал Петрунии крест — она его вроде бы выиграла, пусть забирает. А та обернулась к церковнику и бытовым жестом, вполоборота протянула ему распятие: «Возьмите крест, он мне не нужен». Страсти по Кресту в финале требовали, на мой вкус, иной интонации, отыгрывающей патетику названия: «Бог есть, его зовут Петруния». Название тянет за собой комментарии, но я наступаю на горло своей песне, чтобы ненароком не встрять в дискуссию о феминистском толковании Священного Писания.