Филиппины, вы одурели: «Прекращение» — новый длинный фильм Лава Диаса о сумасшедшем президенте

Все разговоры вокруг филиппинского режиссера Лава Диаса неизбежно сводятся к тому, что его фильмы слишком большие, а мы же не нанимались столько смотреть. В целом, что бы ни показывал Диас, его кино сокрушает, изводит и мучает, притом нарочно. Апологет медленного кино, идейный сторонник грандиозного хронометража, неспешного повествования и длинных, как жизнь, сцен — продолжительность его фильмов такова, что не каждая птица долетит до середины нового Лава Диаса. Смотреть его фильмы — всегда медитация, отречение и служение. Что ж, словно в ответ на немые мольбы Диас с годами снимает все короче и все разнообразнее: последние его фильмы идут меньше пяти часов и припудрены разными жанрами — мюзикл (предыдущая его картина «Время дьявола») и фантастика (новая, «Прекращение»). 

Лоу-фай сай-фай, темное будущее в низком разрешении. Дистопия, подозрительно похожая на современность. В начальных титрах упоминается, что во всей Юго-Восточной Азии воцарилась вечная ночь вследствие природных катаклизмов, поэтому фильм снят в темное время суток (и, традиционно для Диаса, в цифровом ч/б, и частенько ничего не видно). Чтобы изобразить недалекое будущее, Диасу достаточно запустить в кадре пару квадрокоптеров с камерами, символизирующими тотальную слежку в Маниле 2031 года. Во главе страны — пародия на Родриго Дутерте (эксцентричный президент Филиппин, по его заверениям, истребляющий наркодилеров с помощью вертолетов с пулеметами), Ким Чен Ына и других самодержцев новой эпохи. В интервью с зарубежной журналисткой он цитирует Рильке и утверждает, что с ним общается Бог, в свободное время бегает в женском платье, раскидывает по дому вещи, топчет во дворе книги, разговаривает словно бы с мертвой мамой (а потом оказывается, что она не мертва, но тоже нездорова, как и он), извиняется перед страусом в личном зоопарке, скармливает крокодилу головы оппозиционеров. Прислуживают ему две серые кардиналки-лейтенантки (очень похожи на тех русских женщин, которых предпочитал Муаммар Каддафи), они кормят вождя уверениями, что «нас любят больше людей, чем ненавидят». У них есть и любовная связь, но одна из них как-то прикипела к секс-роботессе по имени Модель 37. Она на самом деле живая женщина, просто для нее не находится нормальной работы (она историк), вследствие чего героиня побочного сюжета мучается и ходит к психотерапевтке, которая специализируется на человеческой памяти (упоминается, что она написала книгу «Нация без памяти», очередное прямое и адресное воззвание Диаса к маленькой, но наверняка упорной аудитории на родине). Протест же чахл и несвеж: один из главных его деятелей и спасителей нации — полуслепой с рождения и в итоге ослепнет, но сам не заметит. В медицине это называется анозогнозия: прямо как у парализованных, которым кажется, что они могут шевелить конечностями, а на самом деле нет. Правда, затем сам же герой и объясняет, что анозогнозия не только у него, а у всей страны. Но режим в итоге сам себя подорвет: словно по заветам Тайлера Дёрдена, самые основы государственности должны быть разрушены, чтобы свергнуть последнего тирана проклятых земель.

Никогда Диас не говорил так прямо и конкретно: он избегает поэтической странности «Времени дьяволов» и эмоциональной глубины «Женщины, которая ушла», и в его всегдашнем политическом высказывании, которое присутствует в любом его фильме, четко видна памфлетная интонация правдорубца. Он конструирует, сам того, возможно, не зная, советскую эпоху застоя, где каждый день — копия копии, все реплики уже произносились: герои по-советски обсуждают, где в тоталитарном государстве прикупить муки и риса; у власти — геронтофильский фарс. Впрочем, на протяжении без малого пяти часов его патетичная речь все же иногда напоминает те сталинские, что сопровождались бурными продолжительными аплодисментами: вместе с репетативностью приходит и скука (нарочно вызываемая, впрочем), и ощущение, что Диас глаголет очевидностями в духе говорухинского фильма «Россия, которую мы потеряли» (примерно такое же кино, но без кинематографических изысков, сейчас пытается снимать Алексей Красовский, автор «Праздника»). Но, с другой стороны, любой фильм длиной пять часов обычно впечатляет, что бы в нем ни показывали, и хронометраж здесь работает в том числе на доходчивость.

В плане стиля Диас себе не изменяет: оставляя зрителя наедине с неспешно разговаривающими героями, Диас возвращает кинематограф к литературным истокам, конструирует большие кинороманы с оглядкой на Толстого («Женщина, которая ушла» снята по его рассказу «Бог правду видит, да не скоро скажет»), причем романы самопишущиеся: по ощущениям, просторечные диалоги в его фильмах часто сымпровизированы (да и почему бы не импровизировать, если один дубль может идти час, в котором просто два человека разговаривают перед статичной камерой и произносят километр пространного текста). Режиссер кино как сновидческого, так и снотворческого (на Берлинале «Время дьявола» словно специально поставили на вечер, в итоге впервые на моей памяти на пресс-показе спало больше половины зала), он при этом отрицает эзотеричность и психоделичность, дает материалу говорить самому за себя.

Наконец, ни один разговор о медленном кино не обходится без анализа работы автора со временем. Любая фантастика придумывается не о будущем, а о настоящем и том, что взрастет, по мнению авторов, из повседневности. Диас уверен: с одной стороны, ничего не меняется, и жернова истории, как кажется уже сейчас, скрипнули последний раз и замерли, возможно, навсегда; с другой, если все же что-то и меняется, то, несомненно, к худшему. Время здесь и правда течет как в жизни (так же долго), потому что в кадре не будущее и не прошлое, а наше с вами настоящее. Лав Диас тянет время, а время в отместку тянет нас. И ведь не скажешь, что эти пять часов пролетают незаметно и, мол, ни в одном глазу, но, как остроумно замечают синефилы с Letterboxd, если кто-то высидит весь фильм, то остается еще надежда избежать апокалипсиса.

Читайте также:

• Неспешнее Рефна: как медленное кино ушло с фестивалей в онлайн и победило