Франция умерла, Да здравствует Франция: «Суперзвезда» Брюно Дюмона

«Шесть вечера, звонят колокола, цветы на площади — чистая поэзия, совсем скоро из городской ратуши выйдет девушка, которую я поджидаю каждый день, она улыбнется, и я заговорю с ней во чтобы то ни стало, я выражу ей свою нежность».

Так начинается хит на все времена Les mots bleus, написанный в 1973 году певцом Кристофом. Кристоф умер в первую волну пандемии. Его последнее сочинение — саундтрек к новому фильму Брюно Дюмона «Франция».

Главная героиня «Франции» — Франс де Мёр, суперзвезда национального телевидения, сделавшая карьеру на спекулятивных репортажах из горячих точек. Их на карте мира, «нецивилизованной», варварской его части, — предостаточно. Но варвары давно уже вторглись и в священную Францию, родину прав человека, колыбель революции и прогресса, источник света, вернее Просвещения. Варвары это мы, жители Гексагона, как величают родину французские журналисты в своих политизированных колонках.  

Гексагон звучит почти так же, как гексоген — взрывоопасное отравляющее вещество. Инфицированный черной меланхолией, неизлечимой болезнью интеллектуалов, Брюно Дюмон мог бы смело назвать свой фильм «Мадам Гексоген». Ведь Франция — это женщина, Марианна, которой сегодня вряд ли из соображений толерантности и мультикультурализма позволили бы оголить грудь и призвать граждан на баррикады. Сильна фрустрация Франции, в сердце ее бушует пожар. 

Франс де Мёр, не сыскать имени с фамилией, прямее и толще намекавшей бы нам, зрителям, на конец света. Де Мёр — зависит от того, кто произносит, от его акцента — эмигранта или коренного, в пятом колене гражданина, обозначает либо «пребудет», либо «сгинет», либо «о времена, о нравы». 

Франция умерла, да здравствует Франция, Франция, оглянись, ты занята самообманом!

Хоронить Францию — любимое дело парижских интеллектуалов. Брюно Дюмон вместе с Мишелем Уэльбеком возглавляют сегодня их ряды. Уэльбек, скорее, художник, Дюмон, скорее, философ. Оба, совершенно беспощадны. Их Франция почила, хоть и ворочается в могиле. 

Уэльбек уже 30 с лишним лет считает, что дух свободы, равенства и братства и, главное, сексуальной энергии, то есть прокреации, на территории Пятой республики, увы, не витает.

Дюмон считает, что знаменитое картезианство, практически национальное достояние, уничтожено, а граждане Франции и даже — бери шире — европейцы деградировали до состояния несмышленых, перевозбудившихся от постмодернистских игр малых детей. Эти дети не беспризорники, они хорошо самоорганизованы — они надзирают и властвуют друг над другом в тюрьме и клинике. Третьего не дано.

Одной из них является Франс. В блестящем исполнении Леа Сейду, главной актрисы поколения, чья родственная связь с праотцами и практически монополистами индустрии — Пате, лишь усугубляет многообразие смыслов, глубину сарказма, вложенных Дюмоном в картину.

Франс вроде бы счастливо замужем за писателем (Бенжамен Бьолэ), чьи скромные таланты уравновешивают аристократические манеры и происхождение. У нее есть сын, контакт с ним, естественно, навсегда утерян. У нее есть роскошная квартира на площади Вогезов, интерьер которой Дюмон намеренно сложил из гипербол и клише — героика Капетингов с Каролингами соседствует тут с бирюльками Бурбонов, фанатизмом Марата, пустопорожней болтовней Ле Пен. 

В этих пустынных комнатах, заполненных как будто чужими голосами, нигилизм встречается с гуманизмом, сатира с трагедией. Важное, принципиальное отличие Дюмона от Ханеке — он критикует и высмеивает в утешение. Это терапия мраком, цвет настроения черный, но тьма, в которую медленно и верно автор погружает свою героиню, еще и необходимое условие для сна. Вопрос лишь в том, какой это сон, чуткий и прерывистый или вечный?

Франс увлечена интригами. На пресс-конференции в Елисейском дворце — этой величественной в своем комизме сценой открывается фильм — она подобна тигру в джунглях, прекрасное медиаживотное, даже Макрон ей нипочем. Но информационный пузырь — естественная для Франс среда обитания — лопнет при первом соприкосновении с реальностью. Случайная авария, виновницей которой Франс станет, продемонстрирует ей другую Францию, состоящую не из хештегов и мемов, а из нищеты и безработицы. Однако и реальность дана Дюмоном в карикатурном виде, в ощущении тотального абсурда. Реальность состоит из уродов, фантазия — якобы из людей, и то и другое — результат многовековой болтовни левых и правых, обслуживающих народных избранников беспринципных медиа. Джунгли — клетка, и тигру внезапно в клетке очень одиноко.

Жертва аварии — эмигрант, конечно, араб, отделавшийся легким испугом. Но не всяк пострадавший является жертвой. Тяжелейшим стрессом отделается и Франс. Вплоть до лечения в швейцарском рехабе. Там, на фоне живописных гор, отсылающих к Томасу Манну, Франс как будто бы наконец-то познает себя — через любовь к другому, через моменты истины, проступающей четче в насыщенном кислородом воздухе.

Но и этот катарсис окажется обманом. Как и горы. Даже ближе к Богу дышать нечем. Все в нынешней Франции ложь. Океан лжи, а пресса — верхушка айсберга.

Дюмон слишком умен, чтобы снимать в XXI веке «Телесеть» или «Джокера», выгораживать правду и честь, сокрушаться по навсегда осушенным истокам гуманности. Правда бесполезна. Честь тем более. Гуманность — слово из трудов устаревших классиков, но не из дней современников. Как и Уэльбек, Дюмон занят лишь одним, но самым важным — он убаюкивает своих героев, спи, мое несчастье, усни. Интонация «Франции» идентична той, что взята Уэльбеком в «Серотонине». 

Безволие, слабоумие, всепоглощающая жалость. К себе. Неслучаен долгий, совсем не лестный для красавицы Сейду план в автомобиле. Когда лицо актрисы превращается постепенно в гримасу — она рыдает сперва от каприза, затем от настоящей боли, камера фиксирует это кафкианское превращение снизу, из-под руля. Он брошен. Франции некуда плыть и некуда грести. Таково оно — романтическое кораблекрушение 2021 года, плот Медузы — малолитражный автомобиль, застрявший в пробке на том самом мосту, в туннеле под которым когда-то разбилась принцесса Диана. Принцессам здесь не место. Как и всем остальным. 

Задумывавшаяся как вольное переложение «Мистерии о милосердии Жанны Д’ Арк» Шарля Пеги, погибшего в 1914 году, в самом начале Первой мировой, «Франция» Дюмона стала притчей об апатии Франс де Мёр. О ее летаргическом сне, который может стать причиной Третьей мировой или Новой гражданской. 

В финале картины случается другая авария, гораздо страшнее нелепого инцидента со скутером в начале. Но Франция безмолвствует, завороженная этим макабром в рапиде — летит в обрыв на фоне головокружительных корсиканских пейзажей, словно в детском воспоминании Наполеона, — настоящее. Становясь прошлым. 

А в будущем лишь сумасшедший люмпен, заблудившийся в роскошных кварталах 16-го аррондисмана, яростно и беспричинно ломает любезно предоставленный муниципалитетом велосипед.

«Нет больше той церкви и тех колоколов, на площади поникли все деревья, я возвращаюсь ночным поездом домой и вижу на перроне ту, что меня ждет, во чтобы то ни стало она должна понять, что слова мои полны нежности, а не обиды и презрения».