Гангстерское ретро про папу в командировке: Роман Волобуев о фильме «Проклятый путь» Сэма Мендеса

Сэм Мендес, британский подданный, чье любимейшее занятие — рано поутру играть в крикет со страусом, после триумфа «Красоты по-американски» вполне мог бы навсегда оставить кино и полностью отдаться этому благородному спорту. Упрекнуть его язык бы не повернулся: «Красота» — та самая картина, после которой совершенно не стыдно пасть жертвой синдрома Сэлинджера, уйти до конца дней своих в пасечники, растить детей Кейт Уинслет или, на худой конец, руководить лондонским БДТ. То, что Мендес решился на второй фильм, — большая смелость, а выбор материала выдает в нем и вовсе отчаянного человека.

Гангстерское ретро — жанр абсолютно декоративный, консервированный и потому практически непригодный для каких-либо серьезных авторских свершений. Он подминает всякого, кто берется за него, растворяет в себе без остатка (самый, пожалуй, наглядный пример этому — коэновский «Перекресток Миллера»). Стандартный набор вещей и понятий, связанных с Америкой 30-х — все эти мягкие шляпы, обрезки свинцовых труб, «сухой закон» и полосатые штаны за два доллара — действует убаюкивающе, и для того, чтобы подчинить этот эстетический ряд, заставить его двигаться в каком-то определенном внятном направлении, сила и ясность ума нужны необычайные.

Герой «Проклятого пути» — профессиональный убийца Салливан (Том Хэнкс), в быту — честный и смелый ирландец, чья жизнь подчинена строгому распорядку, а время аккуратно разделено между семьей и работой. Он — человек-машина, от одного имени которого бледнеют и покрываются испариной здоровенные мужики. У него даже глаз нет, как у голема; когда Салливан работает, его лицо всегда покрыто тенью от шляпы. Внутренняя дисциплина и размеренность во всем позволяют ему вместе с тем быть строгим, но любящим отцом и мужем и не вздрагивать, когда младшенький за обедом спросит, кем работает папа. Если Салливану его работа и не по душе, то он ничем это не выдает — так требует устройство мира, в котором все делается по правилам, а если кого-то и убивают, то за дело, а после приходят на поминки с детишками и женами, танцуют ирландские народные танцы и произносят простые, прочувствованные слова. Босс Салливана — некто Руни (Пол Ньюмен) — для него как отец, а звучащее в самые первые минуты фильма сравнение его с богом тоже вполне оправданно. Салливан ему одновременно и сын, и орудие его гнева. Но помимо — во всех смыслах достойного — приемного сына у «бога» есть родной — злой, бездарный, неблагодарный, не признающий никаких правил. Он закручивает какую-то мутную, подлую историю, и ее последствия Салливану приходится исправлять с автоматом в руках, чему свидетелем становится его старший сын, двенадцатилетний пацан, давно догадавшийся, что к чему, но папина работа пока видится ему в романтическом ключе. Распорядок летит к чертям, работа, которой положено оставаться за порогом, входит в дом, где красавица жена моет младшенького. Палач сам становится жертвой и считает священным долгом отомстить за гибель жены и ребенка. И тогда «бог», которому положено быть справедливым, вдруг оборачивается измотанным стариком, «богу» жаль Салливана, как родного сына, и он говорит ему: 

«Смирись, забудь, уйди в тень».

Бунт Салливана против мироустройства приводит к тому, что он с оставшимся в живых сыном пускается в путь, чтобы скрыться от преследования у родственницы жены в мифическом городке Пердиция, название которого в словаре волшебных протестантских иносказаний обозначает «ад» и «погибель». Их по пятам преследует взаправдашний ангел смерти (Джуд Лоу) с крохотным пистолетиком и карманным фотоаппаратом. Путешествие двух Салливанов, старшего и младшего, — это и паломничество, и бегство, и погоня, во время которых выясняется, что спастись самим можно, лишь убив «бога», который перед смертью скажет: 

«Я рад, что это делаешь ты».

«Проклятый путь» необычайно красив. Он, пожалуй, даже красивее, чем самый красивый из ретро-фильмов — «Неприкасаемые» Де Пальмы, и при этом на нем нет каиновой печати декоративности. Красота «Пути» — холодная и странная. Странно и то, что фильм, за которым явно ощущается как минимум 500-страничный роман, основан, оказывается, на комиксе, создатели которого, в свою очередь, вдохновлялись японской мангой. Действительно, ритмом и интонацией Мендес, пожалуй, ближе к раннему Такэси Китано — если вспомнить его «Сонатину» или «Точку кипения», — чем к собственно американской традиции гангстерского кино. Та же общая неспешность, бесшумно вспыхивающее огнем сквозь стену дождя дуло автомата Томпсона, холодные пустые пляжи, залитые белым зимним светом. А главное — абсолютно невозможная сложносочиненная самурайская щепетильность в вопросах гири (долг перед кланом и сюзереном), которая вряд ли была присуща ирландским рэкетирам.

В отличие от «Красоты по-американски», это кино хоть и изысканно, но не лишено изъянов и грешит компромиссами. Фальшиво, как это ни странно, звучит фирменный мендесовский ход: закадровый голос Салливана-младшего начинает и заканчивает фильм почти одними и теми же словами. Если в «Красоте» этот прием срабатывал почти с оглушительной силой, то тут откровенно раздражает. Потому, вероятно, что персонажу Кевина Спейси, прожившему жизнь наперекосяк и лишь перед самой смертью узревшему красоту божьего мира, воплощенную в пупке чирлидерши, было простительно, улетая, слегка заболтаться. А вот сыну «самурая», который за весь фильм не выпустил лишней пули и лишнего слова не сказал, пускаться в какие-то банальные разъяснения, адресованные массовой аудитории, несолидно и даже стыдно. К несолидному и стыдному относится и эпизод, в котором крошка сын зачем-то приходит к папе и спрашивает, кого тот больше любил — его или убитого братика. В этом выпадающем из фильма не только по интонации, но даже по цветовой гамме и операторской манере эпизоде режиссер, видимо, ставил своей целью хоть как-то сгладить крамольное сосуществование ребенка и оружия в одном кадре. Америка к таким вещам относится очень нервно, упорно не желая верить в то, что маленькие мальчики иногда вырастают в убийц, и «Проклятый путь» даже с этим вставным, извиняющимся эпизодом вызвал нарекания. Что, впрочем, вряд ли повлияет на шансы получить свои «Оскары», ибо, как пела Алсу, пусть это странно и смешно, но на небесах давным-давно все решено.

P.S. от редакции: в итоге «Проклятый путь» получил всего один «Оскар» — за операторскую работу.