Хот-доги и супрематизм: «Заступник» и жанр «боевик с Нисоном»

Жанровое кино в кинотеатрах, согласно совету филолога и писателя Андрея Аставцатурова, следует смотреть таким образом. Задерживаешься минут на 15, заходишь в темноте, ищешь место под грохот пуль. Смотришь. Ничего непонятно? Прекрасно! Как многое предстоит додумать самому. Какое пространство для толкования и интерпретаций!

Иначе говоря, как молила дама в комедии о бульваре Капуцинов, — сделай мне монтаж. Перед просмотром было ощущение, что Лиам Нисон на афише «Заступника» (в оригинале The Marksman — меткий стрелок, ну да, конечно, почти то же самое), пригорюнившись, просит примерно об этом же: ну придумай что-нибудь, ну что тебе стоит. Смонтируй в голове так, чтоб стало интересней.

Лиам Нисон в последнее время погряз в особом поджанре «боевик с Лиамом Нисоном», где возрастной мужик стреляет в однотипных злодеев и учит жизни. Но когда-то он был Квай Гон Джинном из «Звездных войн», а такое не забывается. Как отказать джедаю?

В кино с добровольным опозданием на полчаса. Лиам на американском пикапе едет с мальчиком по бескрайним просторам киношных США. Мальчик:

— Как думаешь, мне понравится в Чикаго?

— В твоем возрасте я провел там лето. Там было очень… зелено. А еще я ел хот-доги. Ты любишь хот-доги? Тебе понравится. Чикаго славится хот-догами. Без кетчупа. Горчица и огурчики. Нигде таких больше не делают.

Завязку, начало взаимоотношений героев и их мытарств, восстановить труда не составит. Но это, может, важно, но не очень-то и нужно. Неновый контекст американо-мексиканской границы, беженцев, картеля с головорезами и непременная приправа из свободы, братства, гендерно-национально-возрастного и какого душе угодно равенства — это не сам фильм. Это общественный договор между зрителем и кинобригадой. Автор «Марксмена» — начинающий режиссер, зато опытный продюсер Роберт Лоренц. Он знает золотой закон кинобизнеса: зритель платит за оправданные ожидания, и он свое получит. Но искусство кино — не в нравоучительном перевоспитании бандитов и не в образцовой дружбе юного нелегала с пожилым консерватором. Оно в том, как двое, беседуя о хот-догах, едут по бескрайним просторам земли с ласкающим слух названием типа Вайоминг или Айова на брутальном американском грузовичке.

В самих Штатах это, конечно, должно смотреться иначе. Но мы не в Штатах, а в далекой восточной стране, где Псой Короленко так обрисовал нашу формулу счастливого эскапизма: «[Хреново] мне, братец, [хреново], уеду я в штатец Айова». При сегодняшних закрытых границах что может быть более манящим? А гамбургеры? А магазин оружия, где двое ветеранов Вьетнама трут за жизнь, и что «можно и пострелять для благого дела»? А в конце концов, прерии, декорации к вестернам, о которых Тарковский говорил, что зря «голливудчане» снимают тут про индейцев, надо-то про Бога. Но не уточнял, что Бог у каждого свой, и в «Марксмене» он буквально появляется «из машины». Все герои гоняют исключительно на габаритных грузовиках с крестами «Шевроле» на радиаторах. Этот крест хочется зарифмовать с тем, который на прощание мама дает мексиканцу, и который возвышается на холме у дома старины Нисана, и под которым в маленькой белой церкви молится старый чернокожий священник, сотканный по образцу Моргана Фримана, а потому право имеющий даже ковбою-джедаю прочесть небольшую мораль с хлопком одной ладони по плечу.

Важно, впрочем, не только где ты смотришь фильм, но и когда. Еще в памяти весеннее отлучение от большого киноэкрана, и теперь, когда он вновь при нас, особенно сладкой кажется восхитительная ерундистика со стрельбой, похожая на игровой стрим (только без занудного бубнежа стримера). Потому что, когда есть время не только на «главное», но и на боевик с попкорном, возвращается ощущение нормы. Да и что, в конце концов, может быть острее, чем выстрел снайпера, и что светлее, что ярче, чем взрыв вражеской тачки? И все — игра, где только вы, Лиам Нисон и те, кого надо завалить. Даже не так: вы — это и есть Нисон. Стреляйте — не промахнетесь. Все предсказуемо, и это прекрасно. Как же не хватало (и до сих пор не хватает) этой комфортабельной «договорной» предсказуемости.

Герои и сами знают в ней толк. Фильм в фильме — в мотеле по телевизору идет что-то с молодым Клинтом Иствудом или одним из его двойников. Лоренц продюсирует кино Иствуда с 2002 года и, возможно, просто передает ему привет. Но в этом видится нечто большее, когда дама с Иствудом с экрана излагают романтические клише, а мальчик спрашивает Нисона:

— Они поженятся?

— Не знаю, — Нисон не видел или не помнит. — Наверное, да.

И выключает телевизор. Он угадал финал — а если вдруг и нет, какое это имеет значение, если мы уже видели самое главное: блондинка, Иствуд, поцелуй. Мало? Ну что ж, ковбой бережет нежную душу несовершеннолетнего друга. Мальчуган и так, поглядев перед сном кинострасти, с улыбкой выдает фрейдистское: «Когда доберусь до Чикаго, съем самый большой хот-дог».

Проводив героев в хотдоговый Эдем — Чикаго, где, как мы знаем по все тому же кино, никогда не скучно, ведь это оазис лихих гангстеров, отважных героев и мюзиклов про гангстеров и отважных героев, — покидаем зал, чтобы вскоре вернуться и все-таки поглядеть начало как отдельно взятую короткометражку. Первый кадр — статуя Христа. Для картины с названием «Заступник» довольно претенциозно. На фоне чирикают птицы и жужжат мухи. Уже интересно: дескать, мир населяют самые разные существа, но создатель глядит на тех и других одинаково, а стало быть — все равны. Дальше встречаем нашего мальчугана — он жует мармеладных мишек, одного из них прикладывает к лицу и через него глядит на солнышко. Прямо «Человек идет за солнцем» Михаила Калика! Там тоже парнишка перед дальней дорогой глянул на солнце одним глазком, только не в мишку, а в стекло. Значит, все у него будет хорошо.

Правда, вместо Валентина Зубкова с трубой здесь Лиам Нисон с винтовкой, а вместо бюрократов и строгих милиционеров — наркокартель. Но в каком-то смысле все одно, и что было — то будет, и нет ничего нового под солнцем. И самый главный враг вдруг окажется симпатичнее, когда гример ему после первой стычки почему-то налепит пластырь в виде идеального квадрата. Так он и ходит весь фильм с белым квадратиком на лице, будто «Белое на белом» Малевича. Художник, кстати, писал о своих квадратах, что если черный — знак экономии, а красный — революции, то белый — светлое начало, чистота и творчество. Хорошо носить такое на щеке: ударили по левой, подставил правую, а там супрематизм. Светлый, как солнце, мечты о хот-доге, штатец Айова и мармеладные мишки.