И мое сердце не выдержит. Второй сезон «Большой маленькой лжи» стал еще импульсивнее

«Быть взрослым — это иногда врать, чтобы защитить своих близких»

(«Большая маленькая ложь», Зигги)

После оглушительного триумфа «Большой маленькой лжи» второй сезон мини-сериала об испытаниях и невзгодах жителей «калифорнийской Барвихи» был практически неизбежен. Из важных изменений: Жан-Марк Валле уступил режиссерское место британке Андреа Арнольд, снявшей, среди прочего, «Американскую милашку» (2016) — роуд-муви о неприкаянном поколении миллениалов с Сашей Лейн в главной роли. Арнольд бережно отнеслась к заданному Валле тону повествования — важному слагаемому успеха теледрамы, затронувшей темы, в общем-то, уже не новые: изощренная дипломатия женской дружбы, природа и последствия измены, клаустрофобичность элитистских сообществ и гиперопека детей.

Знакомая зрителю еще по «Дикой» (2014) монтажная манера Валле, переключающаяся между сюжетами прямо посреди диалога, иногда — на полуслове, не только создает определенную динамику, но и очень точно передает невротичность «монтерейской пятерки» (так их теперь называют в городе, кишащем сплетнями). Первую скрипку там по-прежнему играет Мадлен (Риз Уизерспун). В первом сезоне она импульсивно изменяет мужу, а во втором — все тайное — упс! — становится явным, и семья, казавшаяся островком стабильности посреди громких семейным драм, тоже начинает трещать по швам. «Какова цена лжи?» — могли бы спросить создатели соседствующего шоу на HBO. Она, к сожалению, может быть бесконечно высока.

НемезидаДревнегреческая богиня возмездия изобретательна: она может разрушить дружную и фотогеничную семью — как в случае с Мадлен. Или лишить девочку из нищей семьи, ставшую CEO в «мире, где по-прежнему правят мужчины», состояния, нажитого непосильным трудом. Причем опять-таки из-за чертовых мужчин: финансовые махинации мужа приводят к тому, что Рената (Лора Дерн) остается без цента в кармане. Навещая его в тюремном изоляторе, она кричит, срывая голос: «Я никогда не буду не богатой!» — нарушая правило двойного отрицания в английском языке, зато артикулируя главное правило собственной экзистенции. Бонни (Зои Кравиц) страдает от мук совести. Селеста (Николь Кидман) — от стокгольмского синдрома и тоски по мужу-насильнику: она мастурбирует, пересматривая видео с ним. Для завершения этой босховской композиции героиням ниспослана жаждущая мести и «ответов» эринияВ древнегреческой мифологии — богини мести и ненависти в образе матери погибшего Пэрри (Александр Скарсгард) — Мэри Луиз Райт (Мэрил Стрип).

Она появляется в Монтерее без приглашения и с большим списком дел. Ее идеальный замечательный сын не мог просто так оступиться, и Мэри Луиз готова поставить весь город на уши, чтобы это доказать. Смертью Пэрри сфера ее интереса не ограничится, хотя именно эта «большая ложь» больше всего сблизила участниц «пятерки» — круговая порука всегда эффективнее, чем добровольная взаимопомощь.

Во втором сезоне русский перевод названия все больше расходится с изначальным посылом: Big Little Lies — это все-таки не одна «большая маленькая» ложь, а много, очень много лжи, складывающейся из «маленьких» недоговорок, сделанных якобы во спасение. Замаскированные под white lies«Ложь во благо», они нарастают как снежный ком, и в конечном счете это приводит к катастрофе.

Во втором сезоне нет скрепляющего, а значит, и сдерживающего фактора «все это должно закончиться убийством». Героини (точнее — сценаристы), опьяненные этой свободой, пускаются во все тяжкие. Тут стало заметно больше психологизма и психоанализа, что, скорее всего, дело рук постановщицы Андреа Арнольд, которая любит (зачастую с натяжкой) найти в актуальном неврозе причину 30-летней давности — абьюз, инцест, гендерную дисфориюНеспособность принять свой гендерный статус, трансгендерность, антоним слова эйфория — прим. ред..

Увеличению эмоционального накала способствует и доктор Райсман (Робин Вайгерт), к которой на психотерапию попеременно ходят героини. Она многократно переступает границу «беспристрастный профессионал — пациент» и практически доводит Мадлен и Селесту до нервного срыва. Когда Мадлен приходит к ней пожаловаться, что старшая дочь Эбигейл отказывается идти в колледж, а значит, «станет никем», Райсман парирует: «А вы-то сами заканчивали колледж? Боитесь, что ваша дочь станет никем, как вы?»

Все эти истерики, исповеди и ссоры проходят под умиротворяющий саундтрек океанского прибоя, который и не такое видел. Вообще, меланхоличная идиллия Монтерея, тихого городка на побережье Северной Калифорнии, — идеальный сеттинг для драмы времен «конца истории»Концепция Фрэнсиса Фукуямы, согласно которой в какой-то момент истории будет достигнута конечная точка бытия, точечно наступившего в благополучных городках нашей планеты. Оказывается, дети в монтерейской элитной школе страдают от «повышенного чувства тревоги», причиной которого является — внимание! — глобальное изменение климата. Дети невротизированы настолько же, насколько их родители (если не больше), и на школьном собрании Мадлен выступает с неожиданным предложением «не приукрашивать действительность»: пусть дети будут готовы к разочарованию с юных лет, а не ждут рождественского чуда. В реальности «Большой маленькой лжи» Санта-Клаус может оказаться не добрым волшебником, а насильником, — и надо быть готовым дать ему отпор.