«В земле» Бена Уитли: синдром поиска глубинного смысла и хтоническая светомузыка

«И возвратится прах в землю, чем он и был» (Екклесиаст 12:7)

Название «В земле» — очень точно схватывает суть новой картины Бена Уитли и парадоксальным образом напоминает о равноправии фраз «Чайник долго остывает» и «Чайник долго не остывает». Только «Клад зарыт в земле» и «Розы растут в земле» — рукопожатие явлений, пересекающихся на таможне предлога. Вот и фильм Уитли — в той же мере возвращение к корням, в какой и совершенно новый плод его исканий, символично зафиксированный между необязательным ремейком «Ребекки» и предстоящим сиквелом фильма «Мег», где Джейсон Стэйтем борется с доисторической акулой.

«В земле» — труд одновременно по морфологии киноязыка — он проверяет, насколько укоренены (!) «части речи» в своих жанровых параграфах, — и опыт терраформирования хоррор-ландшафта, где парад-алле знакомых ситуаций в непривычном ареале куда важнее формальной сноровки (хотя с ней все в порядке). Оттого и на фестивале Sundance, и в последовавших за ним рецензиях ощущается шлейф смущения: это старый странный Уитли, вернувшийся к «Списку смертников» (2011) и «Полю в Англии» (2013), или новый — сорвавший резьбу и не отличающий ремейка от ревизии, сиквела от синтетики?

Может быть, прогулка по лесу его нового фильма и осложнена визуальными корягами или неразборчивой речью, разносимой эхом фантазий, но Уитли совершенно точно знает, что делает. Просто пандемический сай-фай из, в общем, говна и палок фолк-хоррора — предприятие настолько же экстравагантное, насколько и завораживающее, если поддаться режиссерскому задору и рассмотреть в заговорщицком микрокосме еще и черный юмор постановщика.

Первый кадр фильма — камень в лесу, глыба с отверстием в полукруглой «башке», недвусмысленно рифмующаяся с Монолитом из «Космической одиссеи» (1968). Если не чисто визуально, то благодаря сопутствующей сцене молотьбы по камешку поменьше. Следом — знакомство с человечеством, которое тоже переживает пандемию, но, судя по всему, более летальную. Биолог Мартин (Джоэль Фрай из Yesterday) чуть не сбрендил дома за несколько месяцев карантина, а теперь, в сопровождении рейнджерицы Альмы (Эллора Торчит из «Солнцестояния»), должен разыскать в лесу под Бристолем коллегу и бывшую возлюбленную Оливию (Хейли Сквайрс из «Маленького красного платья»). Та изучала повышенную плодородность местной почвы, вызванную, вероятно, обильным присутствием микоризы — синтеза гриба и растения.

«В земле» синтезирует каждый свой элемент — визуальный и сюжетный, подчеркивая их антонимичность резкими звуками и едкими оттенками красного, зеленого и желтого — цветами трипа, дискотеки, откровения и кошмарного сновидения. Два дня пути, две ночи страха; городской теоретик и неженка Мартин будут раз за разом попадать в капканы дикой жизни, а Альма — выручать его: то с установкой палатки, то из лап безумца; героев ждет встреча с фотографом Заком (Рис Шерсмит), который общается с лесом через снимки и загадочные ритуалы с оттенком жертвоприношения, и, собственно, Оливией, которая пытается выйти на контакт с местной Зоной при помощи диджей-сета, каждую ночь звучащего из исполинских колонок, привязанных к деревьям.

Лес, разумеется, примечателен не только грибами: древние обитатели этих мест поклонялись некоему духу/сущности под именем Парнаг Фегг, чье имя расшифровывается как «Звук» (Parnag) и «Свет» (Fegg). Зак и Оливия сначала пытались сообща воспроизвести первородные ритуалы при помощи высоких технологий, но разошлись во взглядах, как некогда Адам и Ева, — и продолжили изыскания по отдельности. Так религиозное сознание поругалось с догматами науки, а люди — с природой, которая напомнила о своей мощи пандемией, заставив человечество вариться в собственном соку на протяжении нескольких месяцев карантина.

Собственно, высокий градус беспокойства, который приносит в сумрачный лес Мартин, земную жизнь прошедший до половины и волнующийся о здоровье родителей, высвечивает особый статус местечка под Бристолем. Подобно земной версии Соляриса, лес пеленгует душевные запросы тех, кто до него добрался, и трансформирует их в видения и сверхидеи. Впрочем, Оливия в какой-то момент решает, что мысль об этом исследовании сама проросла у нее в мозгу: мол, загадочная сущность приманила ее, чтобы выйти на связь и открыть планете радость тотального синтеза — грибную версию «первичного супа» из «Евангелиона».

«В земле» довольно ловко скачет между очередным урожаем нью-эйджа и забродившим наукоподобием, чередуя плетеные фигуры фолк-хоррора и космические трипы-тропы сай-фая, озвученные музыкой Клинта Мэнселла (15 лет назад он писал саундтрек для «Фонтана» Аронофски с похожим синтезом неба и земли). Если рассматривать фильм как остроумный комментарий на тему синонимичности цивилизации и дикости, науки и поверий, то можно вспомнить неординарную ЛСД-драму «Другие ипостаси» (1980) — тоже о поединке человеческого со слишком человеческим. Тогда не Тарковский и Кубрик, Робин Харди или Ари Астер, а неистовый Кен Рассел оказывается путеводной звездой и духовным наставником Уитли, который, при всей разности методов, тоже обожает залезть туда, где его не ждут.

Так, на фоне карантинных драм, снятых в уюте ноутбуков и даже коттеджей, он предпочитает жизнь в лесу, нежданную встречу «Аннигиляции» (2018) и «Ведьмы из Блэр» (1999), рифму библейской трактовки света и звука — с формулировками из учебника физики. Отчаянный поиск глубинного смысла, особенно актуальный в период ковидных ограничений и паранойи, выведен Уитли не без черного юмора. Чего стоит хотя бы сцена ампутации пальца, где саспенс нарушают неудачные попытки Зака прицелиться. Вместе с тем Уитли напоминает, что человек отчаянно хочет во что-то верить, даже если это волшебный лес или миф о том, что Ленин вообще-то (тоже?) гриб. Ну и конечно, нельзя забывать, что свет и звук — два апостола кинематографа. И верить в кино куда безопаснее, чем биться головой о монолит в надежде на земную благодать.