«Кино с балкона»: животворящий поток

Кто-то вне нашего поля зрения переворачивает камеру, устанавливает ее так, чтобы была видна широкая часть дружелюбного тротуара. Изредка снуют мимо прохожие, чаще или реже — в зависимости от сезона и погоды. За окном уютный, тихий район Варшавы. Не согласитесь ли поговорить со мной для моего фильма? А о чем фильм? О жизни. А, о жизни? Тогда, наверное, нужно поговорить с кем-то другим. Ведь в моей жизни, пан, поверьте, нет решительно ничего интересного.

Человек, расспрашивающий других о смысле жизни, любви, смерти, вере и правде, — это Павел Лозиньский, известный польский документалист. Просидев на своем балконе два с лишним года, из которых лишь малая часть времени пришлась на пандемию, Лозиньский собрал из двух тысяч разговоров портрет современной Польши.

Прежде чем поступать в Лодзинскую киношколу, Павел Лозиньский испробовал многое: работал столяром на Варшавской студии документальных фильмов, на складе в продовольственном магазине, красил стены. Затем начал делать кинокарьеру и устроился ассистентом на съемочную площадку к великому Кесьлёвскому. Все эти виды деятельности, видится, неизбежно приводят отдельно взятого человеческого индивида к острому осознанию необходимости всечеловеческой цепкости, обостряют способность ощущать себя рядом с кем-то и внутри чего-то, осознавать себя через это сцепленное живое пространство. Лозиньскому с его обостренным чутьем этой людской сплоченности и раньше не нужно было далеко уходить от родимого дома, чтобы рассказать свою и/или чужие истории. Он уже снимал фильмы, которые, например, ограничивались пространством одного двора. И вот новый эксперимент: чтобы узнать что-то важное о мире, достаточно иметь терпение, много терпения, удобный стул — и цепкий взгляд. В одном из интервью 1999 года режиссер признавался, что его больше всего привлекает просто быть с людьми, ходить за ними с камерой, слушать то, что они говорят. Что ж, за 20 лет в творчестве Лозиньского мало что поменялось — другие могут рассказать многое о тебе самом, если ты умеешь слушать.

Мимо балкона Лозиньского за время съемок прошло огромное количество людей. Кого-то он не знал, с кем-то был шапочно знаком. Люди разного гендера, молодые и старые, с работой и без, с любовью в сердце или страдающие от одиночества. Интересно одно: совершенно никто из проходящих мимо не считает себя подходящим героем для его фильма. Все — как минимум поначалу, в первые минуты спонтанного знакомства, — отсылают к другим: ну что конкретно я могу рассказать? Пожилым смысл жизни вроде как понятен, но сказать о нем решительно нечего, жить и есть смысл — а что еще вы хотите услышать, пан Павел? Молодые проходят мимо с книгами, пара импозантных старичков катят тележку для продуктов, попутно ссорясь о мелочах, еще один мужчина вдруг откровенно рассказывает Лозиньскому о том, как потерял партнера, с которым они десятки лет прожили вместе. Из реки банальностей, лениво текущей мимо режиссерова балкона, вдруг показывается полная жизни рыба, которая до последнего будет искать океан.

В «Кино с балкона» Лозиньский меняет классические правила игры, которые привычно использовать документалистам. Он не ходит по улице, выбирая себе героев, — может даже показаться, что теперь герои выбирают его, соглашаясь поговорить с ним или коротко бросив: «Мне надо бежать». Само словосочетание «балконный фильм» как еще один возможный перевод названия вообще может увести куда-то в категорию лени — какой же это документалист, который сидит себе на балконе и разве что задает вопросы всем подряд?

Но это, конечно, обманка. Творческую задачу такой подход Лозиньскому никак не облегчает, даже наоборот. С одной стороны, он сознательно возвращает самого себя в те далекие времена, когда братья Люмьер устанавливали громоздкую камеру и ждали, как она запечатлеет поезд или выходящих с фабрики рабочих. Не обязательно ждать чего-то из ряда вон выходящего, чтобы сделать это ценным для потомков. С другой — даже сами прохожие подмечают то, что Лозиньский «просто сидит на балконе»: ну какой же это получится фильм? Нет бы написать великий сценарий для игрового кино! Сама простота этого действия, мнимое отсутствие обязательности происходящего для героев Лозиньского отнюдь не на руку режиссеру. Но именно сама жизнь в кадре, поставленная на поток, способна подарить важные смыслы тому, кто умеет ждать. И Лозиньский умеет.

Еще о мнимой простоте. Пространство разговора режиссера и его собеседников строго очерчено. Оно разделено не только забором между домом режиссера и тротуаром, на котором оказывается случайный прохожий. Фильмическое пространство разделено еще и по горизонтали — ведь Павел находится на втором этаже, он всегда смотрит на собеседника сверху вниз, это его выбор. Одна из режиссерских задач — это построить разговор на равных, который при данных вводных этого равенства лишен. И разговор за разговором Лозиньский отменяет искусственные границы с помощью своего собственного вторжения в фильмическое пространство. Именно этим его фильм отличается от картины «Тише!» (2003) Виктора Косаковского, которая сразу же приходит на ум. Косаковский не вторгался в фильмическое пространство, он был как бы вне его, хотя полное отсутствие режиссерского вторжения в документальном кино — это такой же миф, как и то, что оно находится гораздо ближе к реальности по сравнению с игровым. У Косаковского гремели отбойные молотки и тяжелая техника, которая должна была преобразить Петербург к трехсотлетнему юбилею в пышные нулевые. У Лозиньского вместо грома экскаваторов, вспахивающих асфальтовое нутро, — живые голоса и его собственный голос, который делает его полноценным героем фильма. Из его вопросов, сцен с собственной женой, собакой, другими родственниками можно собрать фигуру режиссера. Косаковского в первую очередь интересовала безалаберность и бестолковость системы, Лозиньского интересует живой человек.

Сам Лозиньский говорит, что выбрал самые оптимистичные разговоры из всех, что случились за эти два года. Однако «Кино с балкона» — это, конечно, не портрет исключительно счастливых людей в счастливой стране. Вот мужчина по имени Роберт, только что вышедший из тюрьмы, жалуется на то, что не может устроиться на работу. У него нет документов, нет планов на будущее, и даже достойную рубашку для фото ему дарит сам Лозиньский, бережно передавая ее с балкона с помощью микрофона. Но у Роберта есть своя собственная история, и теперь, после стольких лет мытарств, ничто не может помешать ему ее рассказать. Два брата в День независимости Польши кричат о патриотизме, размахивая флагом. Случайная пара признается режиссеру в том, почему разошлась: «Он мне изменил, вот такая простая история. Отличный будет у вас материал для фильма». Все несчастные семьи несчастны одинаково.

А в целом, конечно, рассказывать о жизни нечего, ведь жизнь — дерьмо. Говорит это обыкновенный с виду поляк средних лет. Это мироощущение, если как следует разобраться, не меняется от страны к стране. Спроси такого же русского, американца или корейца — с большой вероятностью услышишь похожее. Фильм Лозиньского, несмотря на самых разных героев с их самыми разными судьбами — рабочих, уборщиц, дипломатов, певиц, курьеров, бывших заключенных, детей, мам, пап, их собак, — которые далеко не всегда готовы радостно отзываться о происходящем в собственной жизни, удивительно светел. Он пропитан неподдельной любовью и благодарностью к тем, кто по доброй воле стал его участником. И ближе к концу картины все больше героев начинают доверять Павлу. Человеку всегда нужен человек. Особенно тот, который так хочет услышать чужой одинокий голос.