Кто написал четыре миллиона доносов? Отвечает эффектный фильм Раду Жуде «Заглавными буквами»

1981 год, Румыния. В ночь с 12 на 13 сентября 16-летний 11-классник Мигур Калинэску (Сербан Лазаровичи) написал синим мелом на стене комитета Румынской коммунистической партии в городе Ботошани обращение к согражданам, призывавшее их бороться за свои права, обращаясь к опыту товарищей из Польши. О польских профсоюзах он узнал из эфира радио «Свободная Европа», много думал — и решился на такой жест. Рассказал родителям и друзьям — те не поверили.

«Граждане! В нашей стране сложная экономическая ситуация. Внешний долг достиг $10 миллиардов, а в прессе идет дождь с «розовыми лепестками». «Мы хотим демократии».

Вскоре, однако, Мигура вычислили члены Секуритате — департамента госбезопасности — и всем пришлось писать объяснительные, что, как и когда говорил Калинэску перед своим призывом. Мигура и его мать изолировали, и он, не дожив до 20, скончался от лейкемии через четыре года. Еще через три пал режим Чаушеску — событие, от которого во многом разливается кинематографическая румынская новая волна, к которой относится и режиссер «Заглавных букв» Раду Жуде. Калинэску посмертно объявили борцом с тоталитарным режимом.

Историю Мигура Калинэску в начале 2010-х превратила в пьесу и спектакль Джанина Карбунариу — для проекта «Параллельные жизни — ХХ век глазами секретной полиции». Постановка строилась через документальный текст: доносы граждан, увидевших надписи, записанные Секуритате ответы самого Мигура, его родителей и друзей. На сцене всегда также присутствовал человек с записывающим устройством, демонстрируя острую вовлеченность надзирающего органа в Румынии Чаушеску, а Карбунариу стремилась работать не столько с образом тоталитарного государства и его юной жертвы, но и с полицейской эстетикой, которая оказывала влияние на культуру страны, а также с идеей постпамяти, описанной Марианной Хирш в 1992 году. Феномен постпамяти проявляется в том, как травматические воспоминания становятся частью жизни и мировоззрения людей, которые не были свидетелями исходного события. Впоследствии эту идею подтвердили ученые, обнаружив, что структура ДНК ребенка может быть более уязвимой к травматическому опыту, который прошло поколение его бабушек и дедушек. Для современного искусства, повторяющего и осмысляющего прошлое, это понятие и вовсе чуть ли не ключевое.

Раду Жуде — один из ярчайших представителей румынской новой волны — разрозненной группы кинематографистов, которые в начале нулевых заставили говорить о феномене национальной кинематографии. Смесь реализма, острых углов истории и почти неизменного экзистенциального измерения сделали новое румынское кино одним из заметнейших явлений начала века, внимание к которому не ослабевает и сегодня.

Жуде раньше других лидеров «волны» — Кристи Пую, Корнелиу Порумбою и Кристиана Мунджиу — начал отходить от смутно общей эстетики в сторону: в 2015-м снял черно-белый драмеди-вестерн «Браво!» о модернизации в Валахии XIX века, а в 2016-м — стилизованную под рентгеновский снимок драму «Истерзанные сердца», демонстрирующую на примере туберкулезного санатория, как тело Европы начинал поражать фашизм.

Два года назад Жуде также гремел с картиной «Мне плевать, если мы войдем в историю как варвары», где театральная постановщица решила на День города напомнить согражданам о роли Румынии во Второй мировой и жестокости в отношении «еврейского вопроса». Для этого она устроила представление на центральной площади — с маршем солдат и несколькими убийствами. Однако современные румыны радостно встречают «героев» прошлого, подтверждая тем самым историческую забывчивость цивилизации, а сама постановщица, погрустив о возрождении консервативности, уезжает заниматься другим проектом подальше от родины.

Отличительная черта фильмов Жуде — не только любовь к сложным историческим периодам и острым вопросам, но и ироничная трезвость, позволяющая не выписывать ситуацию черно-белой. Этим же свойством обладает и «Заглавными буквами».

P.S. В контексте темы фильма любопытно, что фамилия режиссера созвучна со словом «жудец» — административной единицей в Румынии, произошедшим от латинского слова iudicium (судебное заседание). В сущности, каждый фильм Жуде на него и похож: со всей строгостью фактов и вопросов, а также легкой трагикомичностью, напоминающей о человеческом факторе любых подобных процедур.

Роль Николае Чаушеску в румынской истории пугающе велика: почти 25 лет пробыл у власти, в финале его вместе с супругой расстреляли в прямом телевизионном эфире. 1989 год во многом отправная точка и для кинематографа румынской новой волны. В частности, об этих событиях размышляют герои «12:08 к востоку от Бухареста» (2006) Корнелиу Порумбою. Однако в случае «Заглавных букв» интересны не работы непосредственных соратников Раду Жуде, а документальное трехчасовое полотно Андрея Ужицы «Автобиография Николае Чаушеску» (2010), где из официальных (то есть подобострастных) хроник правления сложена история краха румынского социалистического проекта. Зазор между реальностью телевизионной/официальной и будничной/настоящей является и одной из тем «Заглавных букв».

«Заглавными буквами» Жуде кажутся соединением двух названных проектов — спектакля Джанины Карбунариу и фильма Андрея Ужицы: минималистичный спектакль, который можно представить, например, в театре «Практика», состоящий из безэмоционального зачитывания кляуз, реплик и записок, перемежается с эфиром румынского телевидения образца 1982 года. Реклама холодильников и автомобилей, детские передачи и оптимистичные репортажи с производства или из магазинов, где прилавки ломятся от продуктов, которых рядовые граждане давно не видели.

Жуде словно бы ткет реальность, где официозный телевизионный мир — настоящий, а все, что находится по сю сторону экрана, — ирреально, фальшиво, постановочно, вымышленно. Ложная действительность выталкивает подлинную, хотя порой и обрывается на полуслове, выдерживая паузу перед каждым новым отчетом. Неслучайно фильм начинается с курьеза: трое артистов, зачитывающих торжественную речь для румынского народа, сбиваются — и ждут, пока текст на суфлере запустят по новой, чтобы они смогли его с выражением воспроизвести.

Этот комичный зазор, это ожидание отмашки и эту готовность говорить заученными фразами Жуде и изображает в фильме, где сам язык разговора диктуется форматом объяснительной или доноса. Фильм начинается издалека — с дежурных жалоб жителей Ботошани, например, на то, что кто-то громко выбивает ковры. «Заглавными буквами» не противопоставляет живого человека Системе (тм), а изымают его, оставив для общения лишь два языка идеологии — внутренний и внешний (телевизионный и протокольный соответственно).

Благостное телевидение поддерживает иллюзию единства языка государства и языка человеческого, что в простонародье называется «промывкой мозгов», но на самом деле этот процесс более сложен. Он, как и показано у Жуде, вытесняет реальность, подменяя ее ожидаемым или мнимым благополучием. Иными словами, важность качества жизни и ее реальный уровень расходятся, но у зрителей есть ощущение локального сбоя, ошибки, которую можно исправить сообща. Заложниками этой матрицы оказываются все герои фильма, отпечатавшиеся на официальном бланке Секуритате. Эта дистанция подчеркивается манерой чтения, которая минимизирует уровень человеческого, живого в кадре.

Смерть констатирует уже первый после пролога эпизод — с подсвеченной неоном могилой на сцене; ею же и заканчивается фильм. В сущности, «Заглавными буквами» рассказывает о призраках — благополучия и свободы; а призраки появляются только после смерти носителя некой идеи, причем настолько сильной, чтобы она приковала его к месту погребения. Продолжая исследовать правый поворот в румынском обществе, Жуде извлекает из последнего десятилетия правления Чаушеску маленького народного героя — Павлика Морозова наоборот. Речь, конечно, не о реальной фигуре Морозова, а о мифологизированном образе, который стал как апостолом новой власти, так и синонимом «предателя» (в обоих случаях — незаслуженно). Так и Мигур Калинэску — мальчик, выросший в распавшейся семье, любивший то же, что и все его ровесники, и мечтавший о свободе, выступает тут нейтральным образом. Он порожден румынской культурой и реалиями 1980-х — ими же и загублен.