Нежить правит бал: как Андрей Звягинцев в «Левиафане» освоил новую лексику и снял свой декалог

«…Но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх».

Книга Иова

При умелой раскрутке на манер «Сталинграда» (2013), продюсерского продукта Александра Роднянского, «Левиафан» — его же, Роднянского, новое детище — мог бы стать кассовым хитом.

В картине Андрея Звягинцева, произведении штучной выделки, есть все, на что ведется зритель. Острый сюжет с криминальными обертонами, роковая любовь, предательство, измена, таинственная гибель героини — по напряженности действия это классический триллер, где аттракционы и компьютерные примочки ни к чему.

Реальная жизнь в эпоху перемен, если не бояться смотреть ей в глаза, бывает покруче самых жестких придумок. Ее просто надо видеть и чувствовать. Оказалось, это очень сложно — видеть и чувствовать.

Российское кино долго блуждало в поисках реальности. За постсоветское время не было такой радикальной — до мурашек по коже — и одновременно идентичной картины нашей жизни. Боюсь, однако, что убийственное портретирование путинской вертикали в действии — куда входят основные ветви власти, включая, с позволения сказать, и власть духовную, — совсем не то, на что публика валом валит. Вовсе нет. Пусть культовый герой 90-х Данила Багров внятно проповедовал, что «сила в правде», — правдоискателей не прибавилось. Да и публика, ведомая хитроумными дистрибьютерами, давно подсела на попкорн, а «правда жизни» под хруст кукурузы не катит. Кино прочно заняло свое место в том секторе потребительских удовольствий, которое называется entertainment.

Андрей Звягинцев отлично понимает отношения на оси «фильм — зритель», он в курсе нечувствительности нашей публики к социальному. Это отдельный сюжет, однако в нашем контексте нельзя пройти мимо исключительных заслуг отечественного ТВ в создании феномена homo postsoveticus, который все еще осваивают социальные психологи. Машина, подменяющая реальность мифологизированными представлениями о ней, отполировала зрительскую оптику до такого состояния, что сериал, снятый на сюжет прогремевшего бандитского произвола в станице Кущевской, смотрится как очередной криминальный боевик, никак не связанный с громким судебным делом. Жанровое сознание вытеснило сознание социальное. Таков эффект зомбирования.

Андрей Звягинцев решился все-таки пробиться к российскому зрителю. Он остался со своей любимой командой (соавтор сценария Олег Негин, оператор Михаил Кричман) и — что бросается в глаза — освоил новую лексику. Отчего рождается иллюзия, будто автор ради новой художественной задачи решительно покинул обжитую территорию ветхозаветных сюжетов и образов. Очень скоро понимаешь: это именно иллюзия.

Любитель отсылок и нехрестоматийных цитат, ценитель притч, мастер тонких аллюзий, Звягинцев вовсе не отказывается от излюбленных художественных приемов, от иносказаний и недосказанностей, от цезур в монтаже, что лишь усиливает эффект тайны-загадки-чуда, без чего, по Звягинцеву, жизнь неполна, пресна, лишена высшего смысла. Мощная суггестия «Левиафана» — не оторваться от экрана — объясняется вовсе не актуальностью-злободневностью, смелостью-отвагой срывать все и всяческие маски. Тайное оружие воздействия прячется в невидимых глазу слоях фильма. Повествование и дискурс, возможно, где-то и пересекаются, но не совпадают ни в одной точке.

В тексте фильма с названием «Левиафан» мы не услышим этого словаНа самом деле в фильме звучит цитата из Книги Иова «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?» — прим. ред., не увидим, само собой, чудовища, оставившего зловещий след в разных мифологиях. Мы узнаем его по делам его. Именем этим — левиафан — в фильме маркируется власть, воплощенная в первую голову в образе мэра приморского северного городка. Невидный мужик с казенным лицом, блатной ухмылкой и хозяйскими замашками — он и есть гидра. Многоголовая и стозевная.

С этой гидрой вышел на бой герой фильма Николай. Не хочет он отдавать свой дом и свою землю, приглянувшиеся мэру под строительство личного особняка. Суд уже вынес заказное постановление: семье Николая пора на выход. Только досадная заминочка вышла — из-за того, что Николай пригласил для защиты своего армейского друга, ныне успешного московского адвоката. Адвокат нарыл на мэра такой компромат, что видавший виды чиновник слегка вздрогнул — собрал доверенных людей, с ним повязанных, вроде бы посоветоваться, а на деле с целью повязать их еще круче. Снова побывал у местного владыки, дабы укрепить свой дух. Укрепил. И назначил свидание адвокату. Дмитрия вывезли за город, профессионально отделали, разыграли сцену расстрела. И бросили в полной уверенности, что он навсегда забудет и про собранный компромат, и про то, что произошло на небольшом пустыре в стороне от проезжих дорог. В последний раз мы увидим Дмитрия в поезде — он возвращается домой, в Москву, куда еще совсем недавно звал своего друга Николая, обещал помочь устроиться. В ту минуту ему и впрямь казалось, что все поправимо. А на другой день он переспал с женой Николая Лилей в гостиничном номере. А днем позже, на пикнике, ребенок прибежал к матери испуганный, сказал, что дядя из Москвы «душит тетю Лилю». Николай избил обоих. И запил.

Блестяще придуманная защита обернулась предательством защитника и любимой жены. Дело проиграно, все несчастны, и вроде бы все, хватит, куда больше… Не знает Николай, что случится на его веку. Он потеряет жену, будет обвинен в ее убийстве и получит срок, после которого не возвращаются.

Звягинцев в нескольких интервью говорил про Книгу Иова, про параллели между судьбой ветхозаветного праведника и современного грешника, который, кстати, вряд ли верует в Бога, вряд ли агностик или сознательный атеист. Да Николай вообще в эту сторону не думал никогда. Кто такой Иов, откуда знать нашему герою, симпатичному и безотказному терпиле советского замеса, человеку без особых амбиций, буйному во хмелю, тайно нелюбимому любимой женой. А ему уготован путь Иова, путь праведника, одаренного душой-вещуньей, ведающей, где добро, где зло, без подсказки пастыря, и в домоисеевы времена, когда не было Закона и не было заповедей.

Ближе к финалу есть эпизод случайной встречи Николая с местным батюшкой на выходе из магазина. Батюшка укоряет Николая: мол, в храм не ходишь, не исповедуешься, не причащаешься… На что пьяненький Николай отвечает задиристо: стану в храме поклоны бить, так вы что — жену мне вернете? Зато тот, кто убил Лилю, обобрал Николая и всю округу, тот, кто сошлет свою жертву на 20 лет, только бы с глаз долой и концы в воду, коррумпированный госслужащий районного масштаба, ворюга ненасытный — он-то примерный прихожанин. По выходным в церковь ходит, то и дело навещает местного иерарха, вместе с ним водочку закусывает семужкой и внимает сладостным речам его: всякая власть — от Бога.

В чем смысл этой антиномии? Уж точно не в том, что «Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказания Вседержителева не отвергай» (Иов, 5–18). Николай не понимает своего избранничества, да и не примет его, как ни растолковывай его удел. И не получит воздаяния от Господа своего за утраты и потери, как получил их сполна Иов. Потому как терпел все и не богохульствовал.

Авторы фильма обрушили на своего героя страданий немеряно, но не подчинились логике притчи — сказочной, то есть чудесной, логике. В фильме правит логика жизни — неумолимая, жестокая, скупая на счастливые развязки. Жизни, где Бог и вера давно подменены ритуа­лами и риторикой. Но и в обезбоженной реальности случаются судьбы и события, остро напоминающие нам про десять заповедей, словно для того только и записанных на скрижалях, чтобы каждого хотя бы иногда посещала мысль: что-то он делает не так.

В круге персонажей «Левиафана» Николай единственный, кто не совершает зла. Да, он серьезно пьет, он совсем не ангельского темперамента. И этим виноват, чтобы весь мир ополчился против него? Включая близких друзей и любимых женщин?

Главные фигуранты этой истории, исполненные лучших намерений, только и делают, что преступают. Мэр… ну что о нем говорить: там пробы ставить негде. Пожелал чужой дом, чужое добро к рукам прибрать — и пошло-поехало. Судьи послушно лжесвидетельствуют против Николая. А приехавший его защищать Дмитрий прелюбодействовал с женой друга. Соблазнила Дмитрия она, Лиля. Не любит она мужа, скучно ей с ним, тошно жить в этой дыре, день за днем стоять возле ленты транспортера, бросая на него разделанную рыбу.

Адюльтер — дело житейское, не такой уж тяжкий грех по нынешним представлениям. Николай — тот прощает Лилю, сына уговаривает: «Прости ее, она хорошая». Но не из-за этого ли случайного романа захлебнулось судебное разбирательство и слабая надежда выиграть дело обернулась для Николая новым, тягчайшим обвинением?

Звягинцев, на мой взгляд, не моралист. Эпиграф великого романа об адюльтере: «Мне отмщение, и Аз воздам» приходит на память оттого, что режиссер постоянно находится в поле культурных реминисценций.

И все-таки есть в этом фильме урок. А может, и не урок даже, а комментарий на полях нашей жизни. Декалог, десять заповедей, — вовсе не предписания Создателя, записанные на скрижалях, а суммированный опыт жизни человечества задолго до явления Христа. Поставив над собой Закон, люди стали сообществом, способным продвигать процесс жизнетворчества и жизнестроительства. Но время от времени — по крайней мере, с тех пор как они научились кодировать в библейских притчах хронику жизни человечества, — приходит сатана, дьявол — короче, абсолютное зло в разных воплощениях, нередко прельстительных, и пытается сокрушить Закон, поломав все десять главных механизмов жизни. И тогда нежить правит бал.

Мне кажется, выбирая натуру для съемок, подыскивая тихий провинциальный городок, Звягинцев облюбовал берег Баренцева моря не за экзотическую дикую его красоту. Разумеется, северные морские пейзажи в исполнении Михаила Кричмана придали исключительность изобразительной фактуре фильма. Фишка — в сохранившейся первоз­данности этих мест, снятой так, будто мы застали Вселенную в дни первотворения, когда в морской стихии безраздельно властвовал левиафан.

P.S. Об актерах не пишу намеренно. Эта глава не ложится в короткое эссе. Все исполнители так хороши и так уместны, так точно ведут свои партии, что надо бы подробно поговорить о каждом, о том, что такое режиссура роли, как работает каждая партия в общем замысле. Несколько детских портретов в фильме, даже неозвученных, — без них, без их ясных ликов, не сложилось бы целое.