Обнуление интуиции: «Предчувствие» Бертрана Бонелло

Действие фильма происходит в трех периодах времени: начало XX века, середина десятых XXI века и 2044 год. В будущем, после неизвестной катастрофы, власть была передана ИИ, а люди стремятся избавиться от эмоций. Главная героиня Габриэль (Леа Сейду) устала от постоянного ощущения угрозы, преследующего ее долгое время. Она намерена пройти процедуру очистки ДНК от прошлых жизней, также стирающей любые эмоциональные отклики. На сеансах просеивания генетической памяти она знакомится с Луи (Джордж Маккей), другим «пациентом», колеблющемся в своем решении. Их встреча предопределена — в своих прошлых воплощениях они также сталкиваются друг с другом. Неважно, светский бал прошлого века, клуб со светомузыкой знакомого настоящего или же бутафорный бар будущего — везде между ними возникает необъяснимое притяжение.

Бонелло в привычной для него броской манере исследует чувственные настройки человека в антураже ближайшего будущего. Нелинейная структура повествования, смешивающая три периода, поддерживается полижанровостью. Романтическая драма, психологический триллер и научная фантастика сливаются в причудливом образе. Появление второй временной арки в середине фильма несколько сбивает ритм повествования, однако ближе к концу режиссер примиряет фрагменты между собой. С умелым расчетом Бонелло соединяет манеры аристократического рода и холодную речь искусственного интеллекта. И даже в таких, казалось бы, противоположностях, он отыскивает узлы, связывающие между собой декады и века. В них автор находит то, что и определяет природу человека. Магнетизм любви, страх перед будущей катастрофой и желание создать собственного двойника — идеи, присутствующие как в период активной индустриализации, так и в эпоху искусственного интеллекта. Возможно, технологии 2044 года помогут разрешить эти вопросы изобретением аппарата по удалению эмоций и чувств. После такой процедуры разница между человеком и куклой (в фильме мы видим ее краткую эволюцию) будет исчерпана.

Кукла — частый мотив в фильмах Бонелло. В недавней «Коме» мы наблюдаем за сексуальным актом игрушек «Барби», в «Доме терпимости» девушки становятся объектами для получения удовольствия. Сам по себе манекен напоминает человека, но вместе с тем вызывает недоверие и страх. Это то самое фрейдовское жуткое — что-то знакомое, родное, но имеющее при этом искажение, вызывающее сомнение в своей одушевленности:

«Это все, что должно было оставаться тайным, сокровенным и выдало себя».Фрейд З. Жуткое

Будь это нейтральное лицо куклы или же эмоциональная кастрированность синтетического андроида — везде присутствует нехватка чувственной глубины. Ее заменяет плоский и скучный автоматизм. 

Но говорит ли это о том, что кукла менее реальна, чем человек? Что она не настоящая, в отличие от нас, соприкасающихся с телом матери еще до рождения? Этот статус имитации жизни кукла-андроид приобретает лишь в сравнении с чувственной иррациональностью человека — такого, как Габриэль. Мы можем сопоставить их и ощутить родство с человеком, который еще способен плакать. Но это лишь вопрос времени, когда люди исчезнут, смешаются с собственными копиями. Когда те самые 0,7% закончат свою жизнь, а остатки человечества дезинфицируют собственные эмоции и ДНК, тогда реальным станет симуляция жизни.

«В мире, где уничтожены старые инфекции, в идеальном клиническом мире появляется неосязаемая, неумолимая патология, рожденная самой дезинфекцией».Бодрийяр Ж. Прозрачность Зла

Это походит на процесс уничтожения возбудителей заболеваний. Чувство, интуиция, иррациональность — патоген; привязанность, внезапность, любовь — эпидемия. Если в первой изображаемой в фильме эпохе чувство утонченно и осторожно, во второй — физиологично и опасно, то в третьей оно уже ошибочно в силу своей катастрофичности.

Бонелло постепенно сводит линии живого и неживого, манекена и человека, чтобы в конце продемонстрировать их пересечение в лице Луи, ставшем живой куклой. Лице абсолютно прозрачном, стерильном, выражающем окончательно безразличие, иллюстрирующим весь 2044 год. В Луи мы можем видеть сочетание противоположностей живого и мертвого, человеческого и технического.

Само пространство города — это место без различий; все реакции и действия в нем сведены к сплошной одинаковости, четкой прямой линии, устремленной в очевидное будущее. Технократия сделала его слишком светлым, слишком «хорошим», а из-за этого менее человечным. Причем в буквальном смысле — город будущего заметно опустел, да и дышать в нем человек больше не может; словно все указывает на то, что ему теперь здесь не выжить. Столь актуальная сегодня экологическая проблема находит место в фильме: катаклизмы в виде затопления Парижа или землетрясения в Лос-Анджелесе были исключены из новой природы города ближайшего будущего.

Все известно наперед, а значит, неверного выбора не существует. Это одна из естественных задач науки — на основе известных данных смоделировать событие и предсказать результат. Математические расчеты и формулы стали настолько точны, что создают будущее на компьютере, делая тем самым само понятие будущего бессмысленным. Есть в этом что-то от эзотерики и магии, что подтверждает гадалка на онлайн-встрече с Габриэль:

«То, во что сегодня верят только некоторые мистики, вскоре будет научно доказано».

Погружение в генетическую память в фильме имеет сходство со спиритическим сеансом, в течение которого нынешняя Габриэль может наблюдать за исчезновением своих прошлых жизней. Такое научное ясновидение в очередной раз демонстрирует шаткость наших схем, где друг другу противостоят живое и мертвое, научное и магическое, настоящее и поддельное.

Находясь в этом пространстве равнодушия, расчетов и механических процессов, человек теперь вынужден подстраиваться под машину, а не наоборот. Андроиду не нужно имитировать наши жесты и реакции, чтобы сохранять иллюзию схожести с человеком. Это последнему необходимо стать куклой: как снаружи (различные телесные модификации, берущие начало в пластической хирургии), так и внутри. Наличие эмоций и привязанностей — слишком «человеческие» черты, от них нужно избавиться, чтобы чувствовать себя своим среди чужих, отлаженно функционировать. Ведь в таком мире есть только аппараты, сочетающие в себе различные возможности использования:

«У меня множество разных функций, пользуйся мной. Я могу рассказывать истории, играть в игры. Может, ты хочешь заняться любовью?»

Сама надобность предчувствия как предостережения здесь отпадает. Предчувствовать больше нечего, так как чувства обезврежены, а опасность любого рода исключена. Подтверждением этому служат тоскующие дамы в клубе, заявляющие, что «все катастрофы уже в прошлом». Это снова про объективность, чистоту и точность вычислительных машин. Главная катастрофа произошла уже в день испытания метода по очистке ДНК. Теперь выжившие вынуждены бродить по пустыне новой, расчетливой и безошибочной реальности. Экзистенциальный страх ушел в прошлое, прихватив с собой значение жизни, ее наполненность и страсть — остались лишь нелепые карикатуры.

Чем же еще являются все эти клубы 70-х и 80-х, если не безжизненными конструкциями, пытающимися доказать, что человек все еще существует? Попыткой воссоздать не столько эпоху, сколько ностальгию по ней. Костюмы, музыка, напитки — все вроде бы соответствует заданному периоду времени. Но детали не собираются в единое целое — это выхолощенные знаки. Стимуляция организма «пробирочным» опытом и чувством, пытающимися заполнить пустоту настоящего момента, лишенного какого-то выбора и событийности. Это лишь затянувшийся розыгрыш, успокаивающая имитация эпох, убеждающая человека в том, что у него когда-то была История. В этом переулке мы можем побывать в Америке 60-х, в том доме посетить Францию XVIII века, а в здании напротив ощутить себя в послевоенной Италии. Человек, делегирующий свои обязанности машине, ощущает собственную ненадобность и фрустрацию. Единственное, что ему остается, — сидеть перед процессором-монолитом и измерять его температуру. Да и это выглядит как злая издевка над Создателем, не способным нести ответственность за собственный вид.

Интуиция у Бонелло представлена как характеристика живого. Скрываясь где-то в глубине человеческой природы, она проявляется как осознание неизбежности смерти. Режиссер связывает саму возможность существования чувств с памятью. Человек живет в постоянной связи между прошлым и настоящим, в то время как будущее ему недоступно. Машина же удаляет подобные временные статусы, что вызывает угнетение «эмоциональной функции». Время для нее не имеет значения в силу постоянного прогресса и вечного самообновления операционной системы. Будущее испаряется вместе со способностью предсказать мир. Человек же — неважно, в 1910-м, 2014-м или же 2044-м, — всегда будет осознавать собственную конечность, что само по себе уже является его основополагающей характеристикой. Это то, что отличает человека от манекена, что проскакивает в диалоге между Габриэль и куклой Келли:

— Я не хочу стать такой, как ты.
— В смысле такой, как я?
— Как ты. Ты даже не умрешь.

Столкнувшись с пустой оболочкой Луи, Габриэль видит не только его смерть, но и всего человечества вообще. В этот момент чувство оказывается даром и проклятием одновременно. Танец влюбленных оборачивается истеричным криком, отражающим невозможность противостоять монстру новейших технологий. Но вместе с тем это крик осознания своего заточения в спирали Истории. Луи и Габриэль обречены примагничиваться друг к другу сквозь время в вечном повторении. Сколько бы раз они ни столкнулись, они останутся недоступны друг другу.

Как и на фабрике начала XX века, Бонелло собирает свою куклу из разных эпох и жанров. Соединяя аристократическую драму прошлого и постгуманистическую антиутопию будущего, он в очередной раз фиксирует разочарованность эпохой и временем. Если в «Ноктюраме» мы видели невозможность революции, то в «Предчувствии» — невозможность любви и даже собственного Я. XXI век — это время композитинга, когда CGI-обертка поглощает тело человека, постепенно удаляя его из рамки кадра. Постоянные гличи, артефакты, зацикленные фрагменты — все это искажения цифровой природы, прорывающиеся в нашу жизнь. Сцены на фоне хромакея говорят о том, что все это лишь рисунки, созданные компьютером. Уже сегодня реальное происшествие заменяется его имитацией. Единственная оставшаяся реальность — женщина в кадре и ее эмоции. Но даже они находятся под угрозой исчезновения.