Отбивная гения: фильм «Свинья» — философский кулинарный блог с Кейджем

Утро в орегонском лесу. Мимикрировавший под среду отшельник Роб (Кейдж) наслаждается однообразным бытом. Слушает кассету с голосом покойной жены Лори, драит в речке сковороду, дышит свежим воздухом, выискивает вместе со свиньей-медалисткой трюфели, готовит деревенский пирог, укладывает свинью спать — и так по кругу. Каждый четверг к Робу приезжает юный пижон Амир (Алекс Вульф из «Реинкарнации» и «Времени»), покупает грибы, задает вопросы, на которые не получит ответов, выламывается — и уезжает восвояси на желтом «Шевроле Камаро» под зловещий аккомпанемент «В пещере горного короля» Грига. Это было навсегда, пока не кончилось: ночью к Робу врываются незнакомцы и крадут его трудолюбивую компаньонку. Он, конечно, будет преследовать мерзавцев на бирюзовом пикапе — до самого Портленда, а там и до ада, если понадобится.

Дух леса и смурной Кейдж, каждую реплику выплевывающий так, будто за ней последует удар, поначалу могут обмануть, пообещав разудалый сюжет о мести, как в «Мэнди» (2018), — только во имя свиньи. Хряк там плавал: если кто и будет получать по лицу, так это старина Роб — не орегонский Робин Гуд, сбежавший от цивилизации с развитым (еще и цифровым) капитализмом, а Орфей, который действительно спускается в преисподнюю. Из рая в шалаше, где солнце ласкает былинки над опрятной шерсткой свиньи. Роб почти достиг гармонии с природой, о которой так мечтал Генри Торо: у него нет телефона, из модных девайсов — старый кассетник, а колымага, отвыкшая от поездок, испускает дух в самый неподходящий момент. В этой жизни Роб ни на кого уже не рассчитывает, но ради свиньи готов положиться даже на балбеса Амира, который первое время увлечен бизнес-страшилками: у меня репутация, пойдут толки, это опасное дело, старик…

Дебютант Майкл Сарноски использует одиссею Роба по Портленду не для того, чтобы поразить зрителя оправданной жестокостью. «Свинья» делает больно иначе, проводя экскурсию по тропе ресторанной экономики: от фермера до главы бизнеса. Погоня за свиньей — лишь повод: для Амира — увидеть, как на самом деле устроен пресловутый рынок, для Роба — когда-то легендарного местного шеф-повара — окунуться в воспоминания, увидеть город, который он покинул 15 лет назад; город, где у него когда-то были семья и имя.

Миф об Орфее всплыл неслучайно: вслед за мифическим музыкантом Робин убедится, что иллюзия нередко лучше знания; то, что страшно потерять, надо потерять. Его могущественный оппонент — по совместительству злой двойник — вышел, скорее, из версии Теннесси Уильямса, в 1957 году поместившего Орфея и Эвридику в декорацию американского Юга. Чтобы нарастить культурный слой, Амир всю дорогу мучает аудиокнигу о классической музыке, в которой мудрый диктор пытается убедить слушателей, что «классика» — это не искусственно сформированное понятие, а некая объективная величина, одинаково очевидная 200 лет назад, сегодня — и через 200 лет.

Сарноски как раз на контрасте масштабов и работает: огромный бизнес против амбиций одного человека, величественная панорама — через склейку со взглядом свиньи, вечность — в соседстве с лаконичным воспоминанием. Каждый раз, когда Робин Фельд открывает рот, он изрекает что-то мудрое: о скоротечности времени, о скромном месте человечества в экосистеме и вечности, наконец, о том, что увлекаться социальной игрой бессмысленно — всем, в общем, плевать — на тебя, на твои концепции, прошлое и будущее. Есть призрак статуса — величина, с которой «нужно считаться», — но дальше поклонов и уважительных взглядов дело не пойдет; при необходимости Бизнес отберет у тебя последнюю свинью — в общем, просто так. Потому что может.

В одной из ключевых сцен — впрочем, в середине фильма на этот статус претендует почти каждая — шеф-повар в самом модном заведении Портленда объясняет Робину и Амиру, что сегодня популярна «деконструкция». Превращение знакомых (локальных) продуктов — в незнакомые, нечто совершенно иное. И это справедливо для самой «Свиньи», которой позвоночник фильмов о мести помогает не отвлекаться от разоблачения эпохи франшиз, брендов и моды на натуральное и локальное. Стивен Содерберг, регулярно выступающий в этом жанре (его недавний нуар «Без лишних движений» рассказывал о причинах детройтского краха), наверняка бы одобрил.

И именно на контрасте с Содербергом заметны истинные амбиции дебютанта, который дворами обходит фактуру и историю Портленда — одного из самых белых городов в Америке (сильные позиции ку-клукс-клана и скинхедов прилагаются). «Свинья» — это многозначительная хемингуэевская проза, даже повествование поделено на три главы с гастрономическими названиями. Старик в мире высохшего моря и победившей рациональности капитала. Сарноски не допускает ни слова в простоте, награждая супругу Роба непростым именем Лорелея — речная дева-чаровница.

Робин Фельд, вероятно, всю жизнь посвятил Делу — пускай не такому масштабному и безжалостному, как его состоятельный оппонент. Он помнит каждое блюдо, каждого клиента — никакого поточного производства. Только настоящие эмоции и мастерство, вкладываемые одним для уникального экспириенса другого. Это нонконформистский навык — реже трюфелей, которые Фельд способен находить и без помощи пятачка. Возможно, он раскрыл этот дар Амиру. Возможно, воистину Портленд скоро затопит — и все окажутся, как встарь, на дне морском. Однако, рассказывая об откровении, возможном между поваром и едоком, Майкл Сарноски увлекается наслоением больших категорий. Акциями корпорации смыслов. Затертыми фрагментами классической музыки.

Солидный аккомпанемент для истории о нехватке отцовского внимания, которое перепадало акциям, муке, свинье — только не тебе. Но этот кризис (электроэнергии) уже емко описал Борис Гребенщиков:

«В сердце немного света, лампочка в 30 ватт,

Перегорит и эта — за новой спускаться в ад».

Пусть Кейдж сидит спокойно.