«Последняя капля» — идеальный осенний фильм Софии Копполы

Писательница Лаура (Рашида Джонс) и ее отец Феликс (Билл Мюррей) выпивают и едят мороженое за столиком, где Хамфри Богарт сделал предложение Лорен Бэколл. Тот брак продержался 12 лет: учитывая стереотип маскулинности, который воплощал герой нуаров — неудивительно.

Отношения Лауры тоже трещат по швам — отсюда оригинальное название On the Rocks, обозначающее как сервировку виски и других крепких напитков, так и «любовная лодка разбилась о быт». Она подозревает мужа в неверности и зачем-то решает обсудить это с отцом-бонвиваном, который любит женщин в том же смысле, в каком обычно говорят про предметы роскоши (симптоматично, что Феликс еще и арт-дилер).

И вот ее день рождения. Супруг Дин (Марлон Уайнс, звезда пародийных фильмов вроде «Очень страшного кино») в командировке и дарит многофункциональный миксер, посылая самые теплые слова по видеосвязи. В другие дни он тоже либо в разъездах, либо возвращается поздно ночью. Вдобавок Лаура находит в чемодане косметичку в сердечко, принадлежащую его коллеге Фионе (Джессика Хенвик), потенциальной героине стереотипа «служебный роман». Остальное обрастает подозрительными подробностями: странно вел себя после бессонной ночи, на вечеринке дал пять вместо поцелуя, не хотел разблокировать смартфон, стал называть Фиону «Фифи».

Пока у Дина и его стартапа дела идут в гору (полмиллиона новых подписчиков! переговоры с Голливудом! важная конференция в Мексике!), Лаура бродит по лабиринту быта и кризиса. Приготовить завтрак, собрать двух дочек в школу и детский сад, отстоять в очереди беседу с матерью одноклассника (Дженни Слейт), живущей в сериале о попытках найти любовь после рождения ребенка, потом сосредоточенное сидение в офисе перед пустым листом Word’а, на котором должен появиться второй роман (видимо, успешный первый назывался «Друзья и знакомые»).

Тут-то «спасительную нить» как будто и протягивает вечный денди Феликс, который, несмотря на сомнительные отцовские и семейные качества, знает толк в досуге, не пропускает буквально ни одной юбки, ценит красивую жизнь и способен заговорить зубы полицейским, поймавшим его за превышением скорости. Машина, разумеется, непростая — чистое ретро, красный кабриолет с банкой черной икры и шампанским Крюг 98-го на заднем сидении.

Новый фильм Софии Копполы — обманчивый детектив об измене — продолжает череду ее зарисовок о жизни в стеклах витрин, трудностях перевода с языка отцов на диалект детей, тихих углях дискомфорта, на которых могло бы возгореться пламя торжественной (мело)драмы, если бы стихией постановщицы не был бледный огонь. В случае «Последней капли» — по-настоящему согревающий: биографические штришки (Нью-Йорк, двое детей, творческая стезя), тлеющие конфликты, не переходящие в острую фазу, как в «Роковом искушении» (2017), гармоничная цветовая гамма на стыке оттенков хай-тека и одиночества (что, в общем, сегодня одно и то же).

Три цвета: серый, синий и зеленый — в таком водовороте красок живет Лаура, хотя каждый эпизод можно разбирать на оттенки вроде галереи бордовых помад в сцене ее встречи с матерью и родственницами или красно-желто-пурпурной истерики трипа в Мексику. «Последняя капля» в том числе и фильм о потере общей картины из-за фокуса на деталях, потому циркуляция сюжета заставляет многих критиков говорить о новой работе Копполы как о милом пустячке. Вместе с тем это импрессионистский жест — неслучайно в одной сцене Лаура и Феликс рассматривают «Кувшинки» (1907) Клода Моне.

Вероятно, Копполе нельзя сказать короче, потому она выстраивает 96-минутный фильм по принципу «тысяча мелочей», но это пресловутая дорога в тысячу ли. Душащее многообразие как будто бы одной длиннющей нью-йоркской улицы, напоминающей одну как будто бы бесконечную жизнь. Канонада трагикомичных эпизодов, маскирующих напряжение, от которого в ключевой сцене гаснет свет. Один многолетний разговор, который Лаура ведет с отцом — о природе мужчин и женщин, — который, конечно, не идеологический, а, скорее, прикладной: неужели и ее брак расстроится так же, как у родителей?

В одной из сцен фильм Копполы оказывается созвучен дебюту Вигго Мортенсену, в чьем «Падении» отец (Лэнс Хенриксен) обвинял сына (ВМ) в развалившемся браке.

«Она отдавала свой свет только мне»,

— серьезнеет Феликс, озвучивая то, что герой Хенриксена не смог артикулировать. И Лаура понимает, что для него вся эта слежка и прочие увеселительные поездки — приятный досуг с дочерью, игровая сторона семейной жизни, которая всем нравится гораздо больше запутавшихся волос, разбросанной обуви и очередей в школе. Достаточно взглянуть, как по-разному они едят мороженое: Рашида Джонс подходит к этому со всей ответственностью, зачерпывая с горкой; Билл Мюррей лениво ворошит сливки, словно в поисках клада, лучшего кусочка.

Актерские работы тут тоже оттеночные, но мастерски вписанные в визуальную и сюжетную канву: сдержанная клоунада Мюррея, который и должен затмевать все и вся своей пенсионерской харизмой, отсылающей к былому величию (тут очевидная аналогия со «Сломанными цветами» Джармуша); состоящая из 62 способов внимательно смотреть на собеседника, пустой экран, шумную улицу игра Рашиды Джонс; присутствующий на уровне символа «идеальный муж» Марлон Уайнс, чье дурашливое амплуа так же заслоняет его от зрителя, как Дина от Лауры — ее беспокойные мысли.

Конечно, все закончится тем, что нужно было просто поговорить, но сам факт, утверждение, развязка не служат выводом из фильма, как последнее слово не венчает разговор. В «Последней капле» — очень предметной, хотя и похожей на приукрашенные снимки реальности — есть два важных невербальных диалога, помимо диспутов Лауры с отцом, самой собой и семейной жизнью.

Рефреном через весь фильм проходят сцены, в которых у Лауры не получается свистнуть — она неожиданно разучилась, как только появились дети. И пока беззаботный Феликс, птица-говорун, неунывающий гедонистический соловей, насвистывает мелодии, она только складывает губы трубочкой. В этом жесте сливаются ее писательский кризис (проклятый белый лист) и откровение отца, мол, последнее время что-то со слухом — слышу все, кроме женских голосов.

Творческая и социальная интенции тут сливаются: индустрия и историки кино сейчас заняты именно поисками «женских голосов» — в прошлом и настоящем. «Теоретически подкованный» сексизм Феликса, отсылающий к «законам природы» и устойчивым патриархальным ритуалам вроде браслета как «напоминания о том, что женщины были собственностью мужчин», красноречиво архаичен. И по иронии именно «птичий язык» оказывается тем, на котором Лаура может говорить с отцом напрямую, после беседы на повышенных тонах. По сути, она возвращает себе голос.

Второй важный момент понравился бы Квентину Тарантино — и касается часов, которые Феликс дарит дочери на день рождения. Обошлось без вьетнамского плена — это напоминание о первой закрытой сделке. Первая песчинка в бесконечных часах завоеваний — в торговле, в приключениях, в сексе. Однако часы не просто красивый — сейчас, возможно, чуть старомодный — аксессуар, но физическое воплощение пульса времени, метроном наследственности. И этот программирующий на ошибки маячок Лаура тоже меняет в итоге на — буквально — собственное время, свой ритм.

Тихий нью-йоркский трип, начатый панчлайном-эпиграфом из стендап-концерта Криса Рока о кончине секса в семейной жизни, в итоге предлагает избавиться от чужих установок, выдавить из себя семейные проклятья и завышенные ожидания до последней капли. Чуть ли не фирменный кадр Копполы — пробуждение — здесь отложен на кульминационный отрезок. Это была долгая ночь, пора вставать.