Присцилла, или Туда и обратно

Когда офицера ВВС Пола Болье в очередной раз переводят на новую военную базу, следует за ним и вся его семья: за плечами у них Коннектикут, Нью-Мехико, Мэн, Техас, впереди — немецкий Висбаден. Присцилла, старшая дочь, особенно удручена, ведь совсем недавно, в Дель-Валье, ей наконец-то удалось обрести популярность в школе и даже обзавестись друзьями. А теперь вот: математика, немецкий и семейные вечера в доме, который на поверку оказывается бывшим борделем (единственное жилье, которое могут позволить себе Болье). Но это Присцилла еще не знает, что попала в сказку. Это Присцилла еще не начала ее писать. Очень скоро бордель превратится в высокую башню, а Присцилла все чаще будет подходить к окну в ожидании BMW возлюбленного.

В 1959 году в армейском дайнере незнакомец примечает Присциллу и приглашает ее на вечеринку Элвиса Пресли — он тоже тут, на службе в Баде-Наухайме. Так вот просто. Присцилла приходит и весь вечер глядит, как зачарованная, на Элвиса (оно и понятно, он — звезда). Но вот какая штука, и Элвису от Присциллы глаз не оторвать. Эта кроха идеально сочетает в себе и тоску о доме, и мечты о маленькой хранительнице очага, которую тотчас и берется растить для себя Элвис. Присцилла быстро понимает, что быть с королем рок-н-ролла — сильно круче, чем королевой средней школы Дель-Валье, и висбаденскую тоску сменяет любовная истома. Сказка начинается, только выглядит как-то жутковато.

Высокий парень 25 лет, с широкими плечами, пухлыми губами и толпами поклонниц (Джейкоб Эллорди) обнимает тонкую школьницу, которой только-только исполнилось 14 (Кэйли Спэни). София Коппола беззастенчиво нагнетает страх. Медленные кадры искрятся напряжением: вот двое в машине, вот он завел ее к себе в комнату, вот они в темноте кинотеатра. Но ничего так и не происходит. Элвис трогательно целует Присциллу в щеку, делится личными переживаниями или просто увлеченно смотрит кино. Не тронет он Присциллу ни во время их висбаденских свиданий, ни в Штатах, куда привезет свою девочку, когда ей исполнится 17. Тут уж Присцилла и сама потребует телесной близости, но Элвис останется неприступен: все должно быть идеально, он сам ей скажет — когда. 

В конечном итоге из потенциального насильника он превращается в настоящего абьюзера, а Коппола получает еще одну возможность порассуждать на свою любимую тему депривации близости и чувственности. Посвящен этой теме ее дебютный фильм «Девственницы-самоубийцы» (1999) о пяти сестрах-подростках, которые становятся жертвами семейного абьюза. Томится ото всего разом — собственной юности, социального напора и чувственной неудовлетворенности Мария-Антуанетта в одноименной картине 2006 года. Стремятся к финальной близости герои фильма «Трудности перевода» (2003) — между ними, кстати, тоже солидная разница в возрасте. Даже «Роковое искушение» (2017), пусть, скорее, в ключе девстенниц-воительниц, разбирается с этой темой. У Присциллы, конечно, случается секс, но словно бы только для того, чтобы она выполнила свое «старое-доброе» женское предназначение — стала матерью. Она особенная, а значит, и секса, который для Элвиса обыден и сопряжен с работой, Присцилле не достанется. Зато достанется нечто большее — вранье и забота короля.

Экранизировать мемуары Присциллы Болье Пресли — задача не из простых. Авторка не то чтобы привирает или недоговаривает, она старательно создает видимость той жизни, в которую они с Элвисом так беззаветно и глухо поверили когда-то. В этой видимости много лоска, но и дыр там предостаточно. Сквозных, с неровными краями, уродливых, дыр-умолчаний, за которыми — полный мрак: годы ожиданий, измены, ревность, гнев, наркотическая зависимость, патриархальные фантазии… Оставляет эти мрачные дыры и Коппола, только нет в них больше никакой черноты, хуже — умолчания эти разлиты по бежевому ворсу ковра, лаковой отделке деревянных панелей или бликующим водам бассейна. Коппола стилизует все не просто до блеска, до удушения. Может, поэтому Присцилла большую часть времени не может произнести ни слова — ей даже дыхания не набрать. 

Очень схоже работали во второй половине 1920-х художники Новой вещности — четко выводили контуры, облегчали фактуру, прописывали сколь угодно прекрасные бутоны цветов или отделку мебели, которые соседствовали с отсутствующими выражениями лиц на портретах Кристиана Шада или Хайнриха Даврингхаузена. Все эти детали нужны были не для любования, хотя его, конечно, никто не запрещал — каждый контур, каждый цвет, который кочевал с жакета на щеки или ширму, нужен был для создания герметичного пространства, из которого герою было не убежать. Мир и герои были в равной степени непроницаемы и сделаны из очень схожих материалов — то ли резины, то ли ткани, то ли отшлифованной древесины. Экспрессионистский послевоенный крик, стон, плач, рев вибрирующих линий сменили предельно четкие силуэты и стеклянный взгляд. Именно его выбирает Коппола для свадебной фотографии Элвиса и Присциллы. Вместо того чтобы скопировать существующие снимки, такие же формальные, но все же не скрывающие улыбок молодоженов, она цементирует в свадебном сатине очередную непроговоренную травму, которой обернулась мечта.

Да и вообще, не мечта это никакая, а самый настоящий фетиш. Присцилла находит себе парня-идола, а Элвис… «В те вечера, когда он особенно расположен, он описывает свой идеал женщины и то, как удивительно точно я под него подхожу», — пишет Присцилла в мемуарах. Еще бы. Ведь Элвис прикладывает все усилия для этого. Говорит, как подводить глаза, укладывать волосы, делать педикюр, какие носить платья и какие ставить зубы (только керамические!). Присцилла лишена собственного тела — вся она, деталь за деталью, создается по воле своего короля. Но ведь и Элвис его лишен. Она принадлежит ему, он — шоу-бизнесу. Оба заправляются таблетками на все случаи жизни и едва ли помнят, что там было, по ту сторону этого бесконечного лоска. Этой удушающей видимости счастья. 

Присцилла все меньше улыбается, а Элвис все никак не споет. Ему тоже не хватает воздуха, по крайней мере, пока Коппола держит его в кадре. И все-таки, в отличие от Присциллы, Элвис не вмурован композицией и цветовым решением в многочисленные интерьерные построения; к тому же он работает (Присцилле работать запрещено) и благополучно сбегает из фильма Копполы в свою параллельную реальность — в турне или на съемки музыкальных картин. В отличие от Пола Болье, тащить за собой жену Элвис не собирается, потому что жена — это не жизнь, это мечта о возвращении домой. Он так еще в Баде-Наухайме придумал, да и Присцилла давно уже это поняла. И хотя Коппола на удивление прозрачно описывает взаимную несвободу супругов, несвобода эта не равна, у Присциллы тут куда меньше прав. И об этом ей еще только предстоит узнать.

В своей недавней книге «Тело каждого: книга о свободе» Оливия Лэнг пишет: «…ей потребовалось время на шокирующее осознание того, что проявления несправедливости, которые ей пришлось пережить и наблюдать, были не частью реальности, не естественным и вечным порядком вещей, но системой, умышленно построенной на неравноправии и превосходстве…» Слова эти написаны не о Присцилле Пресли, Лэнг описывает момент, когда Нина Симон решает присоединиться к движению за гражданские права. Но репрессивные механизмы до боли схожи — в том, как лишают права на свободу слова; в том, как лишают права на собственное тело. 

Присцилле Пресли, если верить ее мемуарам, тело помогают вернуть тренировки по таэквондо и роман с тренером. Именно в этот период она начинает ходить без тяжелого макияжа. Марии-Антуанетте помогали бесконечные наряды (которые та выбирала сама). Девочки из «Девстенниц-самоубийц» идут самым давнишним путем киногероинь — возвращают себе свои тела через самоубийство (так героини поступали еще в 1910-е годы). Воительницы из «Рокового искушения» убивают сами. И везде до «Присциллы» Коппола позволяет себе с разной степенью деликатности, но все же в открытую говорить об угнетении и абьюзе. Тут же, поминутно сверяясь не только с текстом мемуаров, но и с мнением их авторки, единственное, что может Коппола — угнетать идеальными декорациями и обрушивать на зрителей безукоризненное совершенство Присциллы.

Вот Присцилла во всем своем великолепии ходит беременная, вот отправляется рожать, и все тут выглядит не так. Неправильно, измышленно, сказочно. Таким оно быть и должно, ведь женщине здесь выделено очень конкретное пространство, где ее деятельность не выходит за границы воли другого. Симона де Бовуар называла такое состояние имманентностью и противопоставляла ее трансцедтной свободе мужчин. Присцилла вместе с Копполой лепят куда более привычный образ пассивной принцессы, простите, королевы, в вечном ожидании своего возлюбленного. Разумеется, никаких родов в сказках не жди — удивительно, что Лиза Мари, дочь Элвиса и Присциллы, не прилетает к ним с аистом. 

Сцена за сценой, Коппола словно бы заводит зрителя в тупик, не оправдывая ожидания и надежды, возложенные им на Присциллу. Кажется, что Присцилла должна быть современнее, действовать самостоятельнее и хоть как-то отстаивать свое мнение, может, даже отомстить. В казино же она с Элвисом ходит и в лизергиновые трипы отправляется. Но Присцилла гнет свое. Хочет соответствовать тому идеальному образу, по которому лепит ее Элвис. Она свое решение приняла давно, еще в 14. Прямо как Бильбо под волшебные манипуляции Гэндальфа, Присцилла, ведомая Копполой, отправляется в путешествие туда и обратно, но, дойдя до порога, понимает, что ходила кругами — из родительского дома перескочила в мужнин, и теперь свое путешествие намерена начать сначала. На том фильм и заканчивается. На экзистенциальном хеппи-энде, который безошибочно намекает на одно — это coming of age. Это история взросления одной очень решительной девочки, которая успела побыть дочерью, женой и матерью, прежде чем наконец стать собой.