Верхом на звезде: «Рокетмен» про Элтона Джона в полете за «Оскаром»

Это рецензия на каннскую версию фильма «Рокетмен», в российском прокате картину подвергли цензуре.

В отличие от Фредди Меркьюри, Элтон Джон жив, здравствует и более чем доволен, что о нем фильм сняли, даже примчался в Канны петь с исполнителем главной роли. Он изначально придумал, что о себе любимом хочет кино, спродюсировал его и точно знал, какие откровения его устроят, а какие нет. И пусть жанр «Рокетмена» — мюзикл-автофикшн (то есть додуманная, где-то приукрашенная, где-то поприжатая частичная автобиография), пусть мотив для этого мюзикла стереотипен — из грязи в князи, с бедных улиц в лос-анджелесские дворцы, — но все же байопик об Элтоне имеет на такой мотив куда больше права, чем фильм о ком угодно другом.

Главная неожиданность: в «Рокетмене» Джон предельно искренен, там показывают такие вещи, которые и маме (Брайс Даллас Ховард) не всегда расскажешь: например, про саму разведенную и довольно равнодушную маму и его к ней отношение, про самые глубокие провалы наркозависимости, утешительный гетеросексуальный брак, предательства любовников (с которыми до этого Элтон в кадре сходится эротично и страстно; сразу после показа пошли слухи, что в русском прокатном варианте фильма ничего такого не будет) и припадки самой гнусной жадности (а такие припадки особенно мучительны, как известно, у долларовых миллионеров, а вовсе не у каких-нибудь несчастных героев Кена Лоуча). Самое большое признание Элтона себе — что вся его музыка примерно похожа, он весь звучит как несложная мажорная фортепианная импровизация, наигранная, глядя на лист со стихами в руках (собственно, так наш герой все хиты и сочинил, судя по фильму).

Поэтому центральный элемент сюжета — Элтон Джон в традиционно грандиозном сценическом костюме дьявола сидит на группе поддержки, видимо, происходящей у него же в голове, потому что говорит на ней только он и пересказывает всю биографию, начиная с младенчества, первых проблесков гениальности в музыкальной школе и вплоть до самого конца (финальные титры победоносно сообщают, что хоть от наркозависимости Элтон избавился, но скупать всякие шмотки перестанет только в могиле). Выходит, это даже и не байопик вовсе, а растянувшийся на два апологичных часа разговор с самим собой.

Это именно что не биография, а полуэротическая музыкальная фантазия перед зеркалом, где года и десятилетия пропускаются так же легко, как неприятные воспоминания. Мелодии Элтону приходят мгновенно и сами собой, на фортепиано его научил играть сам бог, и даже свои золотые диски и миллионы Элтон получает вроде бы по инерции, и сам не замечая, как с ним это произошло. Для фрейдистов заготовлена убедительная теория, что таким образом король жанра хотел лишь впечатлить отца, ушедшего из семьи и предпочитавшего степенный джаз взбалмошному рок-н-роллу. Но и его фигура вскоре тонет в чертогах разума, остается лишь несчастный, который пытается понять, как чего-то захотеть, если забыл, чего хотел изначально, зачем нужны были белые рояли, пайетки и подтанцовка; если вышел на стадионную сцену, но не помнишь, в какой город на каком континенте приехал. Кроме того, в анамнезе певца и каминг-аут, на который эгоцентричный Элтон клинически долго не решался (а «из шкафа» и выходят не для кого-то, а прежде всего для себя). И, наконец, Элтон Джон, пусть даже 70-летний, пусть даже напяливший очки самой дикой формы и расцветки, — это подросток, который просто хотел играть песни на стихи случайно встреченного лучшего друга, брата от другой мамы Берни Топина (его играет Джейми Белл), с которым его разлучают в какой-то момент кокаин и эмоциональное выгорание.

Категорическая удача — молодой и пока еще чуть смазливый Тэрон Эджертон («Kingsman»), которого сближает с Элтоном что-то большее, чем выпяченная верхняя челюсть (см. «Богемская рапсодия»), и речь не только о нехилом портретном сходстве: он куда сильнее отдается своему герою и его амбивалентности, куда больше секса вкладывает в каждое движение, чем в самые вызывающие моменты — ненастоящий Меркьюри. Эджертон, по аналогии с Рами Малеком отныне в полном праве претендующий на «Оскар», выдает весь квир, весь кэмп, в самых диких фантасмагорических танцевальных номерах вокруг его тела недвусмысленно извиваются голые мужчины. Никаких недоговоренностей «Рапсодии», которую Декстер Флетчер, автор этого фильма, доснимал и переснимал: «Рокетмен» наотмашь бьет ханжей по лицу расклешенным рукавом со стразиками. Вообще, в своей сексуальности «Рокетмен» больше всего походит на работы Боба Фосси и особенно на пугающе автобиографический «Весь этот джаз». Тем примечательнее, что новый главный американский мюзикл года снял британский режиссер с британским же актером в главной роли, причем о командоре ордена Британской империи.

В то же время Элтон настоящий и следом за ним экранный, как истинная селеба, не допускает себе ни раскаяния, ни извинения: предфинальный визит в рехаб — лишь наиболее логичный эпилог для череды все более саморазрушительных опытов. Это он — rocketman, человек, ракетой взлетевший вверх, умеющий жить роскошно лучше нас (поэтому ему и платил весь мир, чтобы он дальше мог беситься с жиру так, как умеет только он). Виноват он лишь перед собой, и поэтому, сам себя простив, он уже отплясывает в соломенной шляпке по каннской набережной Круазетт, любовно воспроизводя собственный клип I’m Still Standing. Наперекор всем хейтерам, супротив предательствам, как последний волнорез в океане вселенской грусти, все еще стоит Элтон Джон, улыбается и трясет плюмажем из павлиньих перьев. И вам того же желает.