Тема предателя и героя: «Иуда и черный мессия»

Фильм «Иуда и черный мессия» как будто не вполне может определиться, что же он такое и в какой оптике его следует смотреть. Сначала может показаться, будто перед нами необычная разновидность фильма-нуар. Антигерой сюжета Билл О’Нил (Лакит Стэнфилд), за которым в основном и следует повествование, в первой сцене появляется в плаще и надвинутой на глаза шляпе; позже он сам сравнит этот образ с Хамфри Богартом. Билл промышляет кражей автомобилей, используя для маскировки фальшивую корочку ФБР, перед которой робеют жители чикагского гетто. Тем вечером, с которого начинается фильм, план Билла идет наперекосяк, и вскоре он оказывается в обществе настоящего фэбээровца (Джесси Племонс). Тот предлагает ему сделку: избежать тюремного срока, став осведомителем федералов в чикагском отделении «Черных Пантер», которое возглавляет 20-летний харизматик Фред Хэмптон (Дэниел Калуя).

Конфликт нуара — всегда моральный: его типичный герой идет на компромисс и сам себя за это презирает. Именно это происходит с Биллом — втянувшись в жизнь черных революционеров, он, разумеется, начинает им сочувствовать. Но этот драматургический импульс «Иуды и черного мессии» постепенно сходит на нет. Мир нуара в принципе аморален и циничен, его естественное состояние — война всех против всех, в которой нужно быть святым, чтобы оставаться честным человеком. Но в нуаре святых не бывает, а в фильме Шаки Кинга — имеются, что недвусмысленно заявлено в заглавии. Жизнь заставила Билла пойти на предательство, но не потому, что в мире правды нет, а потому, что в противном случае ему грозит пять лет, ну а еще ФБР платит деньги. Моральная дилемма, развернутая в первые полчаса из двух, так и не получит новых подробностей. Так что термин «черный фильм» здесь имеет другое значение.

И вот другое возможное прочтение, намеченное в картине: «Иуда» — кино не о личности, а о сообществе. «Черные Пантеры» здесь похожи на монашеский орден, где все называют друг друга братьями и сестрами. Солидарность и политизацию (и радикализацию) здесь полагают необходимостью и неизбежностью для тех, кого лишили права на достоинство. Иначе, как в избитой фразе, политика придет за вами. При этом важно заметить, что сообщество угнетенных здесь принципиально открыто, что отличает «Иуду и черного мессию» от большинства фильмов об освободительной борьбе любой угнетенной группы. Фред Хэмптон, а за ним Шака Кинг, мыслит шире, чем предполагает повестка собственно черного национализма. Поэтому лидер «Пантер» без лишних сомнений готов объединяться не только с бандитами на районе, но и с пуэрториканцами и даже с боевой ячейкой белых реднеков, которые проводят собрания на фоне огромного флага рабовладельческой Конфедерации.

«Черный фильм» здесь — не просто «фильм о черных», а шире — особый тип кинематографической чувственности, взгляд миноритария, возможный только из точки солидарности (об этом писал Денис Рузаев в своем подробном обзоре этого феномена). Кинг не так заостряет внимание на межрасовой розни, как можно было бы ждать от подобного сюжета, но — по сравнению с многими коллегами — последовательно проводит линию классовых различий. Встречи Билла с его куратором Рэем проходят сначала в гостиной фэбээровца на фоне коллекции виски, потом в дорогих ресторанах. Билл приходит на эти встречи, надев вместо кожаного плаща и берета костюм с галстуком, обязательно раскуриваются сигары; последний их диалог начинается с крупного плана стейка. Все это резко контрастирует с жизнью в гетто, притом что Кинг не хочет манипулировать зрителем и не нагнетает эмоции картинами нищеты.

Ну а в диалогах между «Пантерами» риторика звучит прежде всего марксистская. Фред Хэмптон определяет себя как пролетария и грезит мировой революцией. Мао Цзэдун и Че Гевара цитируются через запятую с Малькольмом Икс и Мартином Лютером Кингом, самого Фреда величают «председателем», как Мао; звучит даже выражение «партийная линия». Фред известен прежде всего как превосходный оратор, его выступления составляют эмоциональный центр «Иуды» и размечают его ритм. И сама картина в целом устроена по принципу ораторской речи. Начало «Иуды», помимо грехопадения Билла, отведено под политинформацию — основные тезисы изложены в диалогах, монологах и цитатах, а уже после того, как зритель теоретически подготовлен, начинается экшен.

В этом отношении «Иуда» представляет собой не просто фильм о политике, но фильм, снятый политически (в обозначенной Годаром и не устаревающей дихотомии). Кинг стремится сохранить строгость и критический настрой и потому старается воздерживаться от сентиментальности. Но и здесь, увы, картина останавливается на полпути. Для фильма о личностях и индивидуальном моральном выборе здесь слишком много политического, слишком много подробностей революционного процесса (вся середина двухчасовой картины — сплошной кинотеатр военных действий). Для фильма о политической воле масс — слишком много индивидуального. Оба ведущих артиста на «Оскар» были выдвинуты как актеры второго плана, что как будто значит, будто в фильме нет главных ролей. Но все же Кинг — не Эйзенштейн и не готов к тому, чтобы отменить роль личности в сюжете — голливудская система производства, в которой он работает, не терпит иной драматургии. Так что будут и актерский психологизм, и любовная линия, и диалоги восьмерками со взволнованными крупными планами. Все это снято и сыграно на уровне хорошего жанрового кино. Но логика голливудского фильма вступает в противоречие с политическим импульсом: Фред не может не быть героем, потому что в сюжете должен быть герой.

Так Фред Хэмптон становится пленником драматургии, причем не только драматургии Шаки Кинга. Как в рассказе Борхеса «Тема предателя и героя» об ирландских республиканцах, большая история способна задним числом менять смысл событий: частные люди превращаются в исторических персонажей, подчиняясь логике большого нарратива. Хэмптон не хотел быть мессией, а хотел строить больницы, — и не стал бы им, если бы рядом не оказалось Иуды. Роль личности в истории была определена снаружи и навязана ему, ведь само определение Хэмптона, вынесенное в заглавие фильма, в самой первой сцене произносит не кто иной, как глава ФБР Эдгар Гувер. «Мы не хотим еще одного черного мессию», — говорит он, и только поэтому Фред становится таким мессией: смертию смерть поправ, из городского партизана превратившись в икону, плакат с Че Геварой в берете, голливудского героя, за роль которого дают призы Киноакадемии.