Мой топор зарыт в листву: «Легенда о Зеленом Рыцаре» Дэвида Лоури

Пентаграмма — символ, созданный Соломоном,

Символ безупречности и совершенства.

Пять вершин у прекрасного знака,

Прямая линия пересекается с предыдущими,

В неразрывном пятиединстве соединяясь.

Как слышал я, это в землях английских

Зовется узлом без конца и начала.

(Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь / Пер. с англ. В. П. Бетаки. — М.: Наука, 2003.)

Пентаграмма-медальон висит на благородной шее стареющего короля Артура (Шон Харрис), собравшего под Рождество своих верных рыцарей Круглого стола. Седобородый монарх любит перед Новым годом послушать истории подданных и в этом году назначает рассказчиком своего племянника Гавейна (Дев Патель), которому и рассказать-то нечего. Но это лишь пока в Камелот не заявится незваный гость с человеческим телом и корообразной кожей — Зеленый Рыцарь. Он предлагает всем желающим веселую игру — тот, кто нанесет ему удар, получит в дар внушительный топор. Но через год победитель обязан явится в Зеленую Часовню, где уже Рыцарь ответит равным ударом. Безрассудный Гавейн срубает голову странного гостя, а тот как ни в чем не бывало поднимает ее, садится на лошадь и с жутковатым хохотом уезжает в дальние земли. А кровь расплывается по каменистому полу, узор которого сложен как пентаграмма.

«Легенда о Зеленом Рыцаре» — это один из витков «узла без конца и начала». Новый фильм Дэвида Лоури, режиссера «Истории призрака» (2017), в которой космическое одиночество можно было постигнуть, лишь накинув комичную посмертную простыню с прорезями для глаз, — и здесь камера периодически поглядывает куда-то в мерцающую звездную бездну. Мрачная средневековая притча — скорее «Седьмая печать» (1957), а вовсе не «Игра престолов». История о трусости и желании сойти с проторенной тропы — под конец фильма Гавейна посетит лукавое видение, словно он герой в «Последнем искушении Христа» (1988). Очередной продукт А24, опознаваемый не только по модному дизайну и креативному промоушену, но и по своеобразному маскоту дистрибьютера — в первых сценах в камеру смотрит козел, напоминая о хоррорах «Ведьма» (2015) и «Оно приходит ночью» (2017). Экранизация важной части артуровского цикла — анонимной поэмы XIV века, которую интерпретировали несчетное множество раз. И так далее.

Пентаграмма в поэме «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь» — едва ли не самая важная деталь, настолько подробно средневековый автор описывает этот символ и постоянно к нему возвращается. И по схожему принципу выстраивает свой фильм Лоури — где начало, там и конец. А еще встраивает в экранизацию почти все существующие интерпретации поэмы. Это произведение о кризисе рыцарского романа: Гавейн-Патель не благородный герой в доспех, а суетный трус. О постколониализме: Зеленый Рыцарь прибывает из Уэльса. О разветвленности средневековых мифов: Гавейн встречает Винефриду (Эрин Келлиман), которая лишь косвенно упоминается в поэме (но связана с ней темой обезглавливания). О гомосексуальности и гибкой гендерной системе: фильм начинается с того, что герой просыпается в постели с коротковолосым(-ой?) простолюдином(-кой) Эссель (Алисия Викандер), позже встречает прекрасную длинноволосую Леди (тоже Викандер) и принимает поцелуй ее мужа (Джоэл Эдгертон) — в поэме рыцарь тоже был холоден к дамам. О феминизме: здесь матерью Гавейна и теневым кардиналом рождественской игры оказывается женщина-колдунья (Сарита Чоудри), в которой легко узнается Фея Моргана из артурианы. И так далее.

«Легенда о Зеленом Рыцаре» рискует показаться прилежной экранизацией поэмы, но только на первый взгляд. Едва ли не половина фильма — причудливые фантазии по мотивам. Великанши бредут через долину, юродивый падальщик (Барри Кеоган) обманывает заносчивого Гавейна, триеровская лисичка становится спутником-зеркалом рыцаря. В самой поэме эти промежуточные приключения укладываются в несколько довольно абстрактных строк («Редко день проходил, чтоб не встретить врага»). Но главное достоинство фильма Лоури — это не попытки заполнить лакуны или концептуальные связки между веком XXI и XIV, а визуальная эквилибристика. Панорамирование на 180 градусов (и обратно) становится более искусным аналогом флешфорварда/галлюцинации — искусный трюк без видимых склеек позволяет показать мертвого и одновременного живого Гавейна. Лесистые холмы — почти до полной объектной неразличимости — заволакивает густым туманом (кадр, достойный медитативного хоррора «Сон объял ее дом» Скотта Барли). Рыцарь ныряет за головой Винефриды в пруд — и на миг оказывается снаружи всех измерений. И так далее.

Пентаграмма и ее совершенное строение — это и главное проклятие фильма Лоури. Он лаконичен и скуп на слова, предпочитает выращивать мох на камне, а не показывать, как из него достают меч. Все строго расчерчено и подчинено форме — от движения операторской тележки до музыкальных номеров (есть и угрожающие карпентерообразные синтезаторы, и хоралы на среднеанглийском языке, и нежные переливы лютни). Все это слишком медитативно для мейнстримного хита и разительно отличается от привычных «средневековых» фильмов. Для статуса культового кино ему явно не хватает шероховатостей и внутреннего несовершенства. Лоури снял фильм, который трудно любить, но легко восхищаться (и, предположим, ненавидеть) — живая и буйная природа, закованная в мертвые и грузные латы пентаграммы.