Все течет: «Форма воды» Гильермо дель Торо

«НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ ПРОИЗВЕДЕН ДОЛИНЫМ АНТОНОМ ВЛАДИМИРОВИЧЕМ, ЯВЛЯЮЩИМСЯ ЛИЦОМ, ВХОДЯЩИМ В СОСТАВ ОРГАНА ЛИЦ, УКАЗАННЫХ В Ч. 4 СТ. 9 ФЗ «О КОНТРОЛЕ ЗА ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ ЛИЦ, НАХОДЯЩИХСЯ ПОД ИНОСТРАННЫМ ВЛИЯНИЕМ», ВКЛЮЧЕННОГО В РЕЕСТР ИНОСТРАННЫХ АГЕНТОВ»

Выйдя на сцену большого зала Венецианского фестиваля за «Золотым львом», Гильермо дель Торо начал благодарственную речь с подведения итогов: «Мне 52 года, я вешу 300 фунтовОколо 136 килограммов., я снял десять фильмов…» Самое время перечислить эти цифры.

Впервые за свою жизнь и карьеру режиссер, обладающий уже культовым статусом и армией поклонников, был удостоен по-настоящему значимой награды. К слову, «Форма воды» была всего лишь вторым его фестивальным фильмом-конкурсантом, а предыдущий, «Лабиринт Фавна», остался в Канне неотмеченным. Из аутсайдеров — слишком странный для Голливуда, слишком попсовый для фестивалей — дель Торо вдруг шагнул в фавориты. Возможно, потому что снял свой лучший фильм, впервые отыскав идеальный баланс жанрового и авторского, всеобщего и личного.

I. Оно

Ровно сто лет назад, в 1917-м, молодой американский писатель Говард Филлипс ЛавкрафтОдин из любимых писателей дель Торо, чей шедевр «Хребты безумия» он безуспешно пытается экранизировать в течение последних десяти лет. написал свой первый рассказ, который потом включался во все хрестоматийные сборники его причудливой прозы. Рассказ назывался «Дагон» — по имени древнего божества Вавилонского пантеона, покровительствовавшего рыбакам и морским тварям. В этой новелле будущий основоположник современной литературы ужасов устраивал рассказчику встречу с таинственным существом прямо посреди океана: тот то ли поклонялся неведомым богам, то ли сам был таким богом, случайно дожившим до наших дней.

«Поднявшись над темными водами и вызвав этим лишь легкое, почти беззвучное вспенивание, какой-то необычный предмет плавно вошел в поле моего зрения. Громадный, напоминающий Падифема Имеется в виду, вероятно, циклоп Полифем. и всем своим видом вызывающий чувство отвращения, он устремился, подобно являющемуся в кошмарных снах чудовищу, к монолиту, обхватил его гигантскими чешуйчатыми руками и склонил к постаменту свою отвратительную голову, издавая при этом какие-то неподдающиеся описанию ритмичные звуки. Наверное, в тот самый момент я и сошел с ума».

Лавкрафт умер в 1937 году, не успев дожить до громкой славы своих книг, не увидев ни одной их экранизации. Не знал он и «Твари из Черной Лагуны» — фильма ужасов, сделанного в 1954-м Джеком Арнольдом. Ее заглавный герой, явный потомок лавкрафтовского Дагона (и рожденных им Глубоководных из более поздней повести писателя «Тень над Инсмутом»), являлся из мрачных глубин, чтобы найти человеческую самку и скрасить свое одиночество. Но, разумеется, был остановлен и уничтожен бравыми американскими учеными-суперменами, вооруженными гарпунами. В памяти миллионов зрителей остался образ, вынесенный на афиши: губастый монстр в чешуе пытается утащить в бездну потерявшую сознание блондинку.

Тот же образ — кульминация «Формы воды» дель Торо. Однако в тот момент, когда чудо-юдо берет на руки бездыханное тело, зал вздрагивает не от брезгливости, а от умиления и надежды. Они знают, что монстром движет не инстинкт, а любовь, и любовь эта взаимна. Если говорить совсем кратко, то этот перевертыш — простой на словах, умопомрачительно сложный на деле — и принес режиссеру венецианский трофей.

Если же вновь удариться в подробности, то придется вернуться в 1970-е, когда в Гвадалахаре десятилетний Гильермо дель Торо запоем смотрел в стареньком кинотеатре хорроры студии Universal — «Франкенштейна», «Мумию», «Дракулу», «Человека-волка» и, конечно, «Тварь из Черной Лагуны», рисунками с которой он заполнял свои тетрадки. Ко многим из этих страшилищ режиссер потом возвращался не раз Чаще всего к вампирам: «Хронос», «Блейд-2», «Штамм».. Первый родич водной Твари явился в «Хеллбое» — экстрасенс-амфибия Эйб Сапиен помогал заглавному герою сражаться с нечистью, обладая чутким сердцем и миролюбивым нравом. Уже в «Хеллбое-2» ему было дано влюбиться, и не в кого-то, а в прекрасную эльфийскую принцессу. Монстры и любовь для дель Торо — две вещи нераздельные. Об этом он тоже сказал со сцены в Венеции. Однако «Форма воды» — первая в его творчестве полноценная love story.

Безымянное существо привозят в 1962 году в секретную правительственную лабораторию в США. Его нашли в Латинской Америке (кто бы сомневался), туземцы Амазонки поклонялись ему как богу. Теперь он сидит на цепи в огромном бассейне, и ни у кого нет доступа к сверхсекретному объекту, кроме нескольких ученых и охраны. А еще уборщиц. Одна из них, главная героиня фильма Элайза (Салли Хокинс), и влюбляется в чудовище. Сначала называет его в среднем роде — «это создание». Потом уже в мужском — «он». Впрочем, разделить определения трудно: Элайза нема от рождения и говорит со своими немногочисленными конфидентами на языке жестов. Амфибия тоже не владеет никаким языком, и, только общаясь с ним, Элайза впервые осознает: немота — форма свободы. Как и безымянность.

Амфибию играет Даг Джонс, артист-талисман дель Торо: он же исполнял роли Эйба в «Хеллбое», Пана и людоеда с руками-глазами в «Лабиринте Фавна». Его лицо мало кому знакомо, но пластика узнается моментально. Костюм амфибии делали несколько лет, чтобы вдохнуть жизнь в выдуманное создание. Даг Джонс вдохнул в него еще и душу.

Душа — понятие христианское. Бездушность лавкрафтовского Дагона и других Глубоководных делала их бессмертными и в то же время отвратительными. Писатель, симпатизировавший идеям фашизма, остро чувствовал любую инаковость, видя в ней угрозу человеку и построенной им цивилизации. На этой же идее отторжения нечеловеческого естества строились ужастики Universal, да и большинство фильмов ужасов с мистической или фантастической подоплекой. Убежденный и последовательный антифашист См. «Хребет ­дьявола», «­Лабиринт Фавна», «Хеллбой». дель Торо относится к монстрам иначе. Он встает на их защиту. Идентифицирует себя с одними из них (например, с созданием Франкенштейна), восхищается совершенством других (вампиров), безответно влюбляется в третьих — одиноких, отверженных, полных тайн и сюрпризов, как Амфибия в «Форме воды».

Почему ему удалось рассказать историю любви, один из героев которой чешуйчатый, скользкий, с жабрами и перепонками? Не потому, что Амфибия увлечен кинематографом, любит музыку и котят, одного из них, впрочем, по ошибке сжирает. Не потому, что способен творить чудеса и, как мы выясняем в финале, все-таки является богом. Но потому, что сам автор влюблен в него не меньше, чем немая чудачка уборщица.

II. Она

Британка Салли Хокинс, сыгравшая роль Элайзы Эспозито, не просто яркий персонаж и выдающаяся актриса, но живая эмоциональная материя, без которой не заработала бы магия картины. Мир открыл ее довольно поздно, по главной роли в «Беззаботной» «Серебряный медведь» Берлинале и номинация на «Оскар» за лучшую женскую роль. Майка Ли: Хокинс было уже за 30. В той картине она играла вечно бодрую и жизнерадостную попрыгунью-стрекозу, чья витальность в какой-то момент начинала раздражать. Ведь всем известно, что окружающая нас реальность таких веселушек резко обламывает, а жизнь — это вам не кино, тем более в картине реалиста Ли. Но зрители «Формы воды» не вспоминали ту героиню — беспечную на грани фола. Им больше нравилась аналогия с Амели Пулен из милой комедии Жан-Пьера Жёне. Может, обаятельная, навязчиво-сказочная музыка Александра Депла сыграла решающую роль.

В чем разница между беззаботной Поппи из Лондона и милашкой Амели из Парижа? Поппи стремится не замечать тех черт действительности, которые недружелюбны к ней, и кажется едва ли не сума­сшедшей. Амели, вероятно, тоже не вполне вменяема; зато она обладает даром реальность видоизменять. Поэтому она симпатичнее нам. Мы стоим на стороне фантазеров лишь в том случае, если автор играет с ними в поддавки. В подтверждение еще одна выдающаяся роль Хокинс — у Вуди Аллена в «Жасмин». Она играет там здравомыслящую сестру невменяемой Жасмин (Кейт Бланшетт), ставящую ту на место и разрушающую ее воздушные замки. И быть такой, как Жасмин, никто из нас не захочет.

Но кто же Элайза, живущая в одинокой комнатке над старым, вечно пустующим кинотеатром и ездящая ни свет ни заря на работу на дребезжащем автобусе? Реалист или романтик? Откуда ее мечтательная блуждающая улыбка? Почему она не боится ни начальства, ни чуда-юда, машущего ей перепончатой лапой из водной мглы?

Возможно, она беззаботная, но это не природа, а выбор. Может, она и наследница Амели или Жасмин, только отличается от них способностью действенно трансформировать окружающий мир, будто протирая его тряпкой от пыли повседневности. В этом смысле она — агент автора. Дель Торо начинает свой фильм (и ее день) с подводного сна, который после пробуждения Элайзы превращается в краткую деловитую мастурбацию в ванне. Но это не эпатаж зрителя, редко видящего что-то подобное в мейнстримной жанровой сказке, а деятельное продолжение сна, который непременно должен воплотиться.

Ключ к характеру и поступкам Элайзы в другой серии сказок для взрослых — трилогии Ларса фон Триера «Золотое сердце». Она похожа на святую дурочку Бесс из «Рассекая волны», одновременно простодушную, волевую и чувственную. Но не меньше — на Сельму из «Танцующей в темноте». Она так же помешана на мюзиклах, танцуя в мыслях и наяву — со шваброй, будто Мари в советском мультфильме «Щелкунчик». Уносится в стилизованные грезы, где ритм и музыка спасают от рутины: черно-белая сцена сна-танца с Амфибией на эстраде кажется прямым оммажем фон Триеру. Наконец, так же, как Сельма, обделена от природы. Только триеровская героиня слепнет, а Элайза нема от рождения, неведомые компрачикосы лишили ее голоса, оставив шрамы на шее.

Дель Торо следом за фон Триером исследует через нехитрую метафору саму природу творчества — оно приносит счастье и боль, компенсирует лишения и одаривает окружающих. Оно помогает конструировать параллельную реальность, куда милосердный мексиканец — не чета беспощадному датчанину — дает убежать своей героине, прямой наследнице Офелии из «Лабиринта Фавна». И наделяет ее волшебной силой характера — недаром же ей дан язык жестов, который непонятен власть имущим и потому способен остаться тайным шифром. Одними пальцами она показывает непонимающему агенту Стрикланду — fuck you, а тому и невдомек, о чем речь.

Мы уже в этот момент догадываемся: есть и другие магические способности у Элайзы, недаром носящей фамилию Эспозито, то есть Сирота. Она не случайно влюбляется в Амфибию, он ей — достойная пара. Ведь дом ее — море, родина — пена морская, а сама она — позаимствованное дель Торо творение другого жестокого датчанина, Ганса Христиана Андерсена. Лишенная речи во имя любви и страдающая на суше, но мечтающая о море русалочка. Можно объяснять ее любовь к земноводному партнеру любопытством, жалостью, нехваткой секса, даже социальной солидарностью. Истина же проще: они одной крови. Изрядно разбавленной соленой водой.

III. Он

Полковник Стрикланд приехал сюда со своей молодой женой. А еще с детьми. Но делу время, семье — час, никак иначе. Стрикланд занят одним: терзать, пытать, допрашивать Амфибию, которого он вытащил на божий свет из неведомых пучин. Он не почувствует себя победителем, пока не увидит трупа поверженного врага.

Анекдотический персонаж выворачивает наизнанку стереотип всех красавцев с квадратными челюстями из фильмов 1950-х («Твари из Черной Лагуны», в частности), воплощая самые отвратительные черты так называемой мужественности. Взаимозависимость — как с «Портретом Дориана Грея»: чем волшебнее и притягательнее подводная тварь, тем ужаснее садист Стрикланд. Конечно же, эту роль мог идеально сыграть единственный американский артист — Майкл Шеннон. Если Салли Хокинс способна создавать персонажей, под эксцентричной внешностью и поведением которых скрыты разум и воля, то Шеннон — виртуоз извращений и психозов, спрятанных под самоуверенной повадкой успешного самца См. «Жучок», «Дорога перемен», «Подпольная империя», «Мой сын, мой сын, что ты натворил» и другие.. Хокинс вносит в «Форму воды» табуированный для Голливуда секс, Шеннон — возмутительно натуралистичное насилие.

Садист Стрикланд для дель Торо воплощает фиаско целого ряда «скреп» классического Голливуда. Прежде всего мужественности как таковой. «Форма воды» — фильм с героиней, но без настоящего героя, на роль которого претендует нарцисс Стрикланд. Не расстающийся с электрической дубинкой, очевидно фаллическим символом власти, он не в состоянии получить сексуальное удовлетворение с собственной кукольной супругой — та слишком болтлива и самостоятельна, на его вкус, поэтому его привлекает (но без шансов на успех) немая Элайза. Стрикланд не способен углядеть за своим нетривиальным подопечным, которого похищают из-под его носа, а потом расследовать его исчезновение, настолько ослеплен высокомерием. Но это лишь сюжетная функция персонажа, есть и метафорическая.

Если для Лавкрафта предвестьем грядущего апокалипсиса было открытие иных —«сатанинских» — религиозных культов и ценностных систем, то дель Торо восхищен существованием нечеловеческих представлений о добре и зле, любви и жестокости, которые в его фильме воплощает Амфибия. Сыплющий ссылками на Писание и отождествляющий себя с Самсоном — недаром второе имя поучаемой им черной уборщицы Далила, — Стрикланд уверен, что он венец творения, созданный по образу и подобию Бога. Его финальное поражение — добровольное признание божественной природы той твари, которую он считал низшей формой жизни. Дель Торо здесь беспощаден не только по отношению к своему карикатурному антигерою, но и ко всей иудео-­христианской цивилизации, картонной и условной, как идущий в кинотеатре под квартирой Элайзы пеплум «История Руфи».

И еще одна ссылка на Лавкрафта. Его персонажи, жители первой половины ХХ века, свято веровали в прогресс, но их планы на будущее разрушали древние культуры, народы, верования, внезапно восстававшие из мглы времен. Точно так же одержим идеей будущего и прогресса Стрикланд. Недаром свое желание подвергнуть Амфибию вивисекции он пытается оправдать научными целями, хотя на самом деле просто хочет стереть с лица земли столь возмутительный атавизм. Продавец автомобилей, впаривая Стрикланду кадиллак, льстит тому: «Вы — человек будущего!» Но пришитые врачами два пальца руки, перед тем откушенные Амфибией, не приживаются на теле Стрикланда, чернея от гангрены и распространяя зловоние. Будущее инфицировано смертью, оно гниет заживо, само того не замечая. Дель Торо в этом противостоянии на стороне древности, неистребимого и бессмертного прошлого; будущее видится ему лицемерным, поверхностным и жестоким. Безусловно, здесь и критика трамповских США с их причудливым гибридом прошлого (мифического) и будущего (обещанного) величия: Let’s make America great again.

IV. Они

Три главных персонажа «Формы воды» преувеличенны, чрезмерны, гротескно живописны, чего требует сам жанр сказки. Однако дель Торо заботится о том, чтобы наполнить свой фильм повседневной жизнью, приметами того самого 1962-го — эпохи холодной войны, запретов, эвфемизмов, охоты на ведьм и просыпающейся сексуальности. У Амфибии, Элайзы и Стрикланда есть спутники, или двойники, низводящие архетипический масштаб до повседневных габаритов.

Рядом с Элайзой — ее коллега Зельда (колоритная оскаровская лауреатка Октавия Спенсер), угнетенная бездельником мужем и неудовлетворенная, также сирота и также уборщица. Она бесконечно говорлива, но владеет языком жестов. Ей бы не пришло в голову влюбиться в чудовище или противостоять начальству, но в решающий момент она готова стать на сторону подруги.

Рядом со Стрикландом — подхалим Флеминг (Дэвид Хьюлетт), начальник службы охраны лаборатории, также захваченный идеей будущего. Над ним генерал Хойт (Ник Сирси), жестокий солдафон и карьерист. Оба действуют по инструкциям и не способны уверовать в чудо, хоть и лишены фанатичной агрессивности Стрикланда.

Но интереснее всех двойник Амфибии. Это пугливый, вечно скрывающийся ото всех сосед Элайзы по лестничной клетке — гей-художник Джайлс (одна из лучших ролей Ричарда Дженкинса), издалека вздыхающий по красавцу-бармену из кондитерской неподалеку, носящий парики на преждевременной лысине и безуспешно пытающийся встроиться в мир победившего будущего. «У меня такое чувство, что я родился или слишком рано, или слишком поздно», — доверяется он Амфибии, сидящему рядом с ним в ванной комнате.

Из этого не следует, будто «Форма воды» — просто политическая аллегория США полувековой давности. Скорее, матч-реванш, в котором режиссер подыгрывает своим фантазиям и позволяет всем запретным чувствам и репрессированным желаниям вырваться на волю, прорасти буйным цветом. Так начинают вдруг расти волосы на лысине Джайлса, к которой прикоснулся Амфибия.

Остается еще один необычный персонаж — виртуозно сыгранный Майклом Стулбаргом очередной «серьезный человек», ученый по имени Роберт Хоффстетлер, появившийся в лаборатории для исследования амазонского феномена. Он ведет двойную жизнь, являясь на самом деле глубоко законспирированным агентом КГБ по имени Дмитрий (прилагается несколько очень смешных «клюквенных» сцен с «Очами черными» и суровым резидентом-куратором по фамилии Михалков). Он колеблется между долгом и чувством и в конечном счете выбирает чувство, помогая Амфибии выбраться на волю, обманув как американских, так и советских вивисекторов. Этот герой — нет сомнений, самый близкий дель Торо — эмоциональный ответ режиссера на сотни образов «безумных ученых», второго жупела кинематографа ужасов после монстров. Самопожертвование Хоффстетлера — реабилитация за все преступления Франкенштейна, Мабузе и Калигари.

V. Мы

В 1962-м, году действия «Формы воды», на советские экраны вышел фильм Владимира Чеботарева и Геннадия Казанского «Человек-амфибия» — лидер проката и картина, ничуть не менее важная и знаковая для СССР, чем «Тварь из Черной Лагуны» для США. В нем прекрасный, как сон, юноша Ихтиандр с жабрами и легкими акулы влюблялся в красавицу Гуттиэре. Действие было перенесено в Латинскую Америку, откуда родом и Тварь, и дель Торо, никогда не слышавший о советском фильме. А снят он был по одноименному роману Александра Беляева, написанному в конце 1920-х синхронно с новеллами Лавкрафта о расе Глубоководных.

Испокон веков люди сочетались узами брака с чудовищами и волшебными созданиями — русалками и водяными в том числе. В этом и внутренний сюжет лавкрафтовской «Тени над Инсмутом», герой которой открывает в себе наследника такого противоестественного союза. Его финал трагичен: он должен оставить людей и шагнуть в пучину. Условие хеппи-энда в таком сюжете непреложно. Монстр должен обрести человеческий облик, быть расколдован при помощи любви. Чудовище станет принцем, когда его поцелует красавица «Красавица и чудовище» Жана Кокто в списке любимых фильмов Гильермо дель Торо.. Русалочка обретет утраченный голос и желанные ноги (по меньшей мере, в диснеевской версии андерсеновской сказки). Царевна-лягушка сбросит кожу. Рыбка Поньо выберет земного мальчика и откажется от волшебных способностей. Ихтиандр вкусит любви с Гуттиэре, но та должна убедиться, что он не монстр, а полноценный человек, хоть и с жабрами. И будут они жить долго и счастливо.

Из этого правила есть лишь одно исключение в новейшей истории культуры — парадоксальный «Шрек», герой которого посредством поцелуя превратил красавицу принцессу в зеленую тролльчиху, такую же, как он сам. Но это же мультфильм, сказка; ее мир многовекторен и неантропоцентричен. Гильермо дель Торо идет дальше. Амфибия дает Элайзе то, чего не мог бы дать ни один мужчина, — даже его половые органы устроены иначе. Эта инаковость — именно то, что прельщает и влечет ее. Волшебные и радикальные для такого жанра сцены секса в «Форме воды» — своеобразная точка невозврата. Эмоциональное здесь неотделимо от физиологического, как и в реальных отношениях. «Я и ты — вместе» — этой фразе Элайза учит Амфибию прежде, чем сбросить одежду в ванной комнате и закрыться с ним от нескромных глаз занавеской.

Эротические эпизоды по своей сюрреалистической силе перевешивают криминально-авантюрный сюжет фильма. Единение Элайзы и Амфибии невозможно и потому столь волшебно. Обнаженная актриса и актер в костюме немыслимого чудовища, сплетенные в объятии, на постере и на экране. Это случается — и зрительный зал замирает, не проронив ни одного неловкого смешка. Если не это победа режиссера над реальностью, то что?

Неторопливые движения камеры Дэна Лаустсена, будто замедленные сопротивлением водной стихии, поэтичный цветовой дизайн Пола Д. Остерберри, весь выдержанный в зеленых и синих цветах, тихо вальсирующая музыка — все это с первых кадров картины погружает зрителя под воду. Элайза и Амфибия любят друг друга в воде, под водой. Там не способен дышать человек, и человеческие ограничения тоже теряют силу и власть.

Финал «Формы воды» рифмуется с финалом «Лабиринта Фавна». Но в той картине победа героини над многократно превосходящими силами зла воспринимались вполне однозначно — как ее предсмертная галлюцинация, милосердный подарок автора расстроенной публике. В «Форме воды» тот же ритуал трансформации и оживления в ином мире, чужеродной системе координат — безусловный триумф любви и фантазии, которые согласно нехитрой метафоре дель Торо не имеют собственной формы, но заполняют любой сосуд. В данном случае сосуд зрительского доверия. Некоторые истории немыслимы на нашей Земле. Но вода не земля, она милосерднее, мягче, терпимее. И попросту сильнее.

В VI веке до нашей эры один из первых философов в истории человечества Фалес Милетский объявил первоосновой бытия воду: в ней, по его мнению, формировалась и жила душа.

В VI веке нашей эры на островах Венецианской лагуны начали строить первый город. Удивительный, невозможный город на воде.

В 1932 году по инициативе Бенито Муссолини в Венеции открылся первый международный кинофестиваль.

В 2017 году Гильермо дель Торо и его «Форма воды» на нем победили.