Их едят — они гудят: ветхозаветная дичь и экономика насекомых в хорроре «Рой»

«Ты когда-нибудь слышала о политических взглядах насекомых? Я тоже нет. У насекомых… нет политики. Они очень… жестоки. Никакого сочувствия, никаких компромиссов. Мы не можем доверять насекомым. Я бы хотел стать первым… насекомым-политиком».

Программный монолог Сета Брандла из «Мухи» (1986) Дэвида Кроненберга мог бы стать эпиграфом к «Рою» Жюста Филиппо. Даром что французский дебютант равнодушен к политике и «новой плоти» — его больше интересует, как в мире победившего рынка и «видеодрома» (тотальной цифровизации) выживает плоть заурядная, даже архаичная.

Вирджиния (Сулиан Брахим) живет с дочерью Лорой (Мари Нарбонн) и сыном Гастоном (Рафаэль Роман) в домике на удалении от города и зарабатывает фермерством — разводит саранчу, чей хитиновый покров перемалывает в муку и продает. Супруг, делавший ставку на мелкий рогатый скот, скончался какое-то время назад в окружении коз. Памятью о нем на ферме осталась непоседливая козочка Югетт.

Малый бизнес держится с трудом, со сбоями — как сердце юного Гастона, который очень хочет играть в футбол, но быстро устает на поле. Спорт же требует выдержки — не носиться сломя голову, но поспевать в открытые зоны и за соперником. На поле, уже обычно, так же за всем не поспевает Вирджиния, для которой вопрос выживания стал медленно поедать остальной лайфстайл. Дела пойдут в гору после жутковатого открытия: саранча начинает охотнее плодиться, если дать ей несколько капель простой французской крови. Или не обязательно французской — и даже человеческой. Ну и не то чтобы несколько капель.

«Рой» начинается со взгляда облака — или саранчевой тучи. Даже в нынешние времена повышенной светскости этот образ напоминает о восьмой казни египетской и гневе божьем, ну или как минимум неизбежном экологическом коллапсе. Тревожная музыка обещает навести хтонь на Бретонь, камера медленно разглядывает жилой комплекс для саранчи, напоминающий то ли иглу, то ли исследовательскую базу на Марсе. Тем контрастнее будет стремящаяся к реализму обыденность Вирджинии и ее семейства, которые даже не подозревают, что их вообще ждет.

С точки зрения животрепещущих тем сценаристы Жером Женевреи и Франк Виктор расписали все как по сотам (sic!). Жизнь прогрессивной матери-одиночки муторна и казнеподобна — даром что она использует солнечные батареи и зарабатывает более экологичным способом, чем скотоводы. Клиенты — злокозненны, постоянно брать в долг у влюбленного винодела Карима (Софиан Каммес) — унизительно, пахать не разгибая спину, в конце концов, — банально тяжело. Еще и тинейджерски вспыльчивую Лору задевают одноклассники, посмеиваясь и над семейным бизнесом, и даже над смертью папы. Мечтательный Гастон больше времени проводит с Югетт или наблюдая за комнатным инсектариумом, где бодро карабкаются по коряге несколько домашних насекомых. Куда ни кинь – всюду тлен.

Удачная отправная точка, расположенная на пересечении гендерного, эколого-библейского и экономического, как будто мешает «Рою» улететь дальше синопсиса, который, в общем, раскрывает все карты. Молох рынка, который способен заразить ненасытностью даже не мегаполисы с корпорациями, но маленькое фермерское хозяйство. Даже если речь о производстве с повышенным КПД (в 100 граммах саранчи, информирует Вирджиния, столько же белка, сколько в 150 граммах мяса). Тревожное звучание «Пер Гюнта», которое должно мотивировать насекомых к размножению, рифмует «Рой» с другим дебютным триллером об ужасах потребления и ресторанных сетей — «Свиньей» Майкла Сарноски, где предупреждающим знаком выступало «В пещере горного короля». Наконец, Вирджинию окружают неуступчивые или даже назойливые мужчины вроде коренастого разводчика уток или пожилого соседа, чья собака нет-нет да и прибежит послушать оркестр саранчи.

Как и ее бунтующая дочь, Вирджиния отказывается принимать позу несчастной и поверженной, поддавливать на жалость или педаль газа, отправившись в поездку за новой работой и мечтой. Она не любила бизнес мужа, но осталась на этой земле, вцепилась в нее, как египетская пирамида, и готова пить соки хоть из себя, хоть из окружающих, чтобы оставалось как завелось. Сетап в духе хичкоковских «Птиц» (1963) избегает фрейдистской смуты — скорее, методично разоблачает паразитическую суть так называемой цивилизации. Без затей и хитиновой брони хоррор-метафор.

Дебюту Филиппо вообще как будто не хватает топлива или воли к жизни. Начинаясь как многообещающий французский слоубёрнер, он переходит к делу аккурат в конце первой трети, а затем лишь раз в десять минут подбрасывает зрителю повод для беспокойства (любителям животных стоит немного подумать перед просмотром). И хотя в финале взовьется пламя, неожиданно связывающее французский морок с великой иллюзией корейского «Пылающего» (2018), — как и нетеплокровная саранча, «Рой» останется с холодным носом. Словно следуя просьбе клиента, предпочитающего помол покрупнее. У Жюста Филиппо все перетерто довольно габаритно. Хотелось бы сузить.