В поисках призраков: «Частная хроника» Джанайны Нагаты

В 2018 году выпускница факультета искусств бразильского университета Сан-Паулу Джанайна Нагата решает помочь другу с ремонтом проектора и начинает поиски необходимой запчасти в интернете. Вскоре ей удается отыскать нужную деталь в Рио, однако кое-что в объявлении кажется странным. Продавец отдает катушку вместе с пленкой, названной «частной хроникой». В то время Нагата как раз размышляла о том, чтобы заняться экспериментальным кино и погрузиться в изучение материальности пленки — чужая хроника была как нельзя кстати.

Запись, прибывшая вместе с катушкой, содержит в себе 19 минут воспоминаний белой семейной пары с ребенком, путешествующей по землям Южной Африки. Их одежда подсказывает, что время действия — середина 1960-х годов, а родная страна — Англия. Редкие указатели помогают определить место съемок — перед нами Национальный парк Крюгера, расположенный на северо-востоке ЮАР. По территории семья передвигается на немецком автомобиле, за рулем которого личный водитель. Ребенок часто смеется и показывает пальцем на животных. Его губы шевелятся, но мы не знаем, что он говорит. Возможно, спрашивает, как называется тот или иной зверь. Ньяла, леопард, носорог, буйвол — никто и ничто не ускользает от внимательного взгляда камеры.

Мгновение, и мы перемещаемся в другое место — регион банту Транскей (ныне упразднен, став частью ЮАР). Здесь камера с не меньшим сосредоточением изучает местных жителей, их платья из шкур, украшения из бусин и перьев. Кажется, они дают концерт — движения африканцев ритмичны, на лицах застыла улыбка. Рядом с предполагаемой сценой виднеется флаг, на котором можно разглядеть лого Bakers Ltd — мероприятие организовано по заказу известной местной компании по производству печенья, управляемой Джоном Фредериком Бауманом.

Еще через пару минут камера «просыпается» в городе Дурбан, расположенном в 400 километрах от земли банту. Все та же Южная Африка, но здесь белая семья уже не просто наблюдает за окружающим миром — она становится частью шоу. Герои забираются внутрь небольшого транспортного средства, перемещающегося по дорогам исключительно благодаря силе одного человека — рикши. Водитель хватается за оглобли и с все той же застывшей улыбкой отправляется в путь. Пассажиры выглядят довольными.

Это описание увиденного уже лишено объективности — намеренно выделенные и случайно упущенные детали мешают приблизиться к опыту первичного просмотра, во время которого никто не помогает понять, чем примечателен Транскей, какой человек кроется за именем Джон Фредерик Бауман, где находится Дурбан и почему африканский житель в национальном костюме везет на своих плечах смеющуюся белую женщину. Хроника, которую смотрела Нагата, на первый взгляд была лишь фрагментами чужого отпуска, случившегося много лет назад. Вероятно, англичане приехали в Африку, чтобы отдохнуть и узнать больше о далекой стране. Что здесь могло быть не так?

По истечении 19 минут фильм о путешествии завершается и начинается другой. Экран делится вертикальной линией на две части. С этого момента Нагата начинает работу над пленкой, но вовсе не ту, которую задумала. Вместо физических изменений она прибегает к виртуальным — с одной стороны Нагата помещает оцифрованную копию фильма, а с другой — запись собственного экрана компьютера, на котором большую часть времени виднеется логотип поисковой системы.

Параллельно с демонстрацией в левой части экрана фрагментов из найденного фильма, Нагата словно в режиме реального времени отправляется на поиски ответов (на самом деле создание картины заняло почти три года). Все появлявшиеся в поле зрения надписи попадают под подозрение, каждое слово может помочь определить место, время или имя человека, смотрящего в объектив. Для того, чтобы выделить важные находки, Нагата использует электронный голос переводчика: машине — по крайней мере пока — неважно, какие тексты будут звучать от ее имени. Лишенный всякого эмоционального окраса голос сообщает, что случайно попавший в кадр портрет — это фотография известного южноафриканского политика и «архитектора апартеида» Хендрика Фервуда. Чуть позже, внимательно вглядевшись в лица, Нагата останавливает свое внимание на белом мужчине в дорогом костюме, с видимым удовольствием ведущим беседы во время ужина с другими представителями белой власти. А вот и портрет в движении. Хендрик Фервуд.

Вскоре удается распознать и еще одного — оккультного целителя Фервуда — Хоцо Сетунца. Ради подробной информации о нем Нагате приходится оплатить доступ к архиву издания, специализирующегося на распространении материалов эротического содержания. Все маленькие детали, обнаруженные Нагатой, со временем помогают понять, какие события запечатлела чужая пленка. Информация полностью меняет восприятие — красочные панорамы парка приобретают зловещий оттенок, богатые ужины теряют всякую привлекательность, а улыбки перестают казаться искренними. Совершенно другое значение появляется и у музыкальной дорожки фильма — ее интенсивность становится тревожной попыткой дать голос забытой трагедии. Созданием мелодии занималась подруга Нагаты — Мариана Карвалью. Запись стала тоже своего рода экспериментом — это было живое выступление во время первого просмотра фильма. Карвалью, словно тапер, внимательно следила за происходящим на экране, чтобы предугадать дальнейшие действия, увидеть то, что неподвластно поверхностному взгляду.

Фильм Нагаты, с одной стороны, напоминает работы ветеранов found footage документалистики Эрванта Джианикяна и Анджелы Риччи Лукки, а также некоторые работы Кена Джейкобса, а с другой — радикально от них отличается. Например, фильм Джейкобса «Том, Том — сын дудочника» представляет собой детальный разбор пленки 1905 года, в котором хронометраж ленты увеличен с восьми минут до почти двух часов. Джейкобс то замедляет, то ускоряет воспроизведение, приближает детали и навсегда меняет их восприятие (например, кусочек обуви или шляпки со временем начинает казаться растением, грибом или попросту абстрактным узором). Но «Том, Том — сын дудочника» — это размышление о просмотре кино, в то время как «Частная хроника» — расследование, опирающееся на исторические факты и обнаруженные подтверждения маркеров времени.

Чуть более похожим на эксперимент Нагаты можно назвать фильм Бьянки Стигтер «Три минуты: Удлинение» (Three Minutes: A Lengthening), в котором постановщица внимательно изучает короткую запись, сделанную на площади неизвестного населенного пункта. Постепенно, благодаря попытке реконструкции испорченных временем кусков пленки и голосам героев, которых удалось найти после публикации оригинального видео в интернете, зрителю открывается история, от которой становится, мягко говоря, не по себе. Иногда Стигтер, как и Нагата, обращается к электронному голосу, но большую часть хронометража мы можем слышать, как говорят те, кто нашел себя на пленке — постановщица как бы помогает давно забытым образам снова начать говорить. «Три минуты: Удлинение» — это расследование, но его создатели оставляют за рамкой сам путь, приведший к итоговому материалу. «Частная хроника» же становится единением черновой и чистовой версии, одновременно заметкой к документальному фильму и его финальной редактурой.

Одним из главных преимуществ фильма является наличие в нем детективной линии, поэтому рассказывать, как и с каким изяществом Нагата пробирается сквозь паутину головоломок, не стоит. Как и подавляющее большинство screenlife фильмов, «Частная хроника» мгновенно захватывает внимание, но в конечном счете шокирует не столько расследованием, сколько самим методом работы с найденной пленкой. Объединив демонстрацию оригинального фильма с записью процесса работы над ним, Нагата приоткрывает дверь в мастерскую, которая обычно оказывается закрыта для стороннего зрителя, и объявляет охоту на призраков. А сколько еще таких хроник все еще ждут своего часа?