Вся наша жизнь — «Неудачный трах, или Безумное порно»

Учительница истории Эми (Кати ПаскарюПаскарю — театральная актриса и постановщица, дебютировавшая в кино ролью монахини у Кристиана Мунджиу в «За холмами» (2012) — прим. А.Ф.) занимается сексом с мужем, а он снимает это на камеру для семейного архива. За стеной кто-то орет, но это не перебивает страсть: фингеринг, минет, шлепки по попе, снова минет — уже в розовом парике; ничего такого, что вас касается.

Экран заволакивает розовый, как с открытки Уэса Андерсона, фон. Насмешливо барабанит двусмысленная песня Eh Toto Боби Лапуанта. «Неудачный трах, или Безумное порно», — сообщает титр, разлегшийся на пространной цитате из 12 тома «Махабхараты», «Книги умиротворения».

«Трах» будет состоять из трех глав:

• квазидокументальной комедии наблюдений, сообщающей, что видео утекло на PornHub и стало достоянием общественности; Эми в это время мечется по Бухаресту, который кипит ненавистью;
• сатирического алфавита румынской нетерпимости, проиллюстрированного хроникой, любительскими видео и ксенофобскими анекдотами;
• абсурдистского суда над учительницей на родительском собрании, который увенчается тремя финалами: фонетическим, фанатическим и фантастическим.
  

Новый фильм Раду Жуде — самого разностороннего режиссера румынской новой волны — идет на зрителя в штыковую атаку, стартуя с трехминутного порноролика, а затем выбрасывая на злые улицы Бухареста. Здесь пенсионерка предлагает оператору сделать ей куннилингус, водитель джипа, перегородившего тротуар, обещает Эми изнасиловать ее мать, а взвинченная женщина в супермаркете посылает к чертям парня в костюме Супермена и окружающих. Все нехотя носят маски, хотя некоторым, кажется, пригодились бы намордники. Как шутили в России десять лет назад:

«Выглянув в окно, случайно посмотрел фильм «Левиафан».

Впрочем, эти десять лет не Андрей Звягинцев и разбежавшиеся «новые тихие», а как раз румынские режиссеры снимали кино, понятное в России практически без перевода и воспроизводящее интерьеры и ритуалы постсоветского мира с такой документальностью, что холодок бежал по коже. Если из первой главы — то ли концентрированной, то ли гротескной — неочевидно, что улица наносит школьникам больше психологических, а порой и физических увечий, чем домашнее видео учительницы, у Жуде есть второй аргумент.

Едкий и убедительный словарик «анекдотов, знаков и чудес» атакует правдой маткой с исторической перспективы. Напоминает о вкладе Румынии в Холокост (этому посвящен фильм «Мне плевать, если мы войдем в историю как варвары»), как армия жестоко подавляла восстания собственных граждан, а церковь всегда поддерживала власть, не пуская на порог революционеров 1989 года, которым грозила смерть. Пересказывает анекдоты про цыган, евреев и старика, чья правая рука онемела в тоске по зиге. Жалуется на проблемы в области стоматологии и культуры чтения. Сообщает, что шесть из десяти детей подвергаются избиению дома, а 55% людей, согласно опросам, уверены, что жертва изнасилования, возможно, сама виновата, так как дала повод словами, нарядом или тем, что подвернулась под руку человеку в синюшном неадеквате. Сравнивает румынский кинематограф со щитом, который Афина дала Тесею перед боем с Медузой Горгоной: фильмы показывают зрителям лишь отблески ужаса, который может настичь их в реальности. Приводит статистику, что самый популярный поисковый запрос — «минет» (на втором месте — пауза — «эмпатия»). Демонстрирует лифт, чьи створки образуют занимающуюся сексом пару, и школьные утренники, где дети разыгрывают казнь или поют нацистские песни.

Когда в третьей главе к этому добавятся реплики о «пропаганде гомосексуализма» и «еврейском заговоре», раскрашенные сюрреалистичным свечением школьного двора — красным, синим, зеленым, сиреневым, — эффект узнавания достигнет пика. В России тоже учителям и женщинам в особенности не прощают наличие тела — родители пишут молодым специалисткам, чтобы они не выкладывали в инстаграм фото из бассейна (вдруг изгиб плеч, по завету Бродского, разбередит юную фантазию). Милитаризм, бытовая нетерпимость, духовные и семейные скрепы, ура-патриотизм, вспоминающий лишь героические страницы истории и блюрящий все остальные, сексуальная безграмотность — you name it.

Жуде, год назад «зачитывавший» в Берлине имена жертв ХолокостаРечь о трехчасовом документальном фильме «Отправление поездов», посвященном погромам в городе Яссы в 1941 году, — прим. А.Ф. и рассказывавший, как режим Чаушеску замучил школьника, веселясь в телевизоре на пороге краха, за время пандемии, кажется, совсем отчаялся.

Революция 1989 года, от которой во многом и плясала румынская новая волна, окончательно ушла в песок. Потому последние фильмы других ее апостолов — философа Пую и абсурдиста Порумбою — резко отказались от привычного реализма кухонь и гостиных в пользу костюмной притчи об Апокалипсисе и нуара на языке свиста. В «алфавите» Жуде язвительно показывает, как Великая французская революция обратилась брендом круассанов, а румынская — вина. В Бухаресте развелись граффити, тоскующие по Чаушеску, и набирает обороты риторика, близкая к салютам Сталину. Национальный поэт Михай Эминеску остался в истории как имя на самолете и лицо с купюры в 500 лей. Пилот, поднимающийся на борт его имени, уверен, что минет делают только секс-работницы, и не в курсе, что безгрешный классик писал стишки эротического содержания (как, скажем, и Пушкин).

То, что начинается как подтрунивание над дурным курьезом, в котором Эми же пытаются выставить виновницей и развратницей, к финалу оборачивается откровенной злобой. Как бы Жуде ни подмигивал и хихикал, как бы ни пытался рассмотреть за масками людей, а не напуганные предубеждения, итог — практически — один.

Вариации тройничка финалов, в общем, мало чем отличаются — разве что в последнем Эми, пользуясь площадной магией кино, преображается в Чудо-женщину с разящим дилдо, которым будут наказаны все обладатели бесценных мнений. Тут, правда, «Трах» и проигрывает: два часа талдыча о том, что самый усвоенный румынским обществом язык — это язык насилия (исторического, религиозного, военного, бытового, мужчины над женщиной, родителя над ребенком), он сам, пускай как бы в шутку, к нему и прибегает.

Бьет, значит, любит?