«Заповедник»: Не влезай — споет

«На каждом шагу я видел изображения Пушкина. Даже возле таинственной кирпичной будочки с надписью «Огнеопасно!». Сходство исчерпывалось бакенбардами. Размеры их варьировались произвольно. Я давно заметил: у наших художников имеются любимые объекты, где нет предела размаху и вдохновению. Это в первую очередь — борода Карла Маркса и лоб Ильича...» (Сергей Довлатов, «Заповедник»)

В мокьюментари авторства Кейси Аффлека «Я все еще здесь» 2010 года выпуска амбивалентный артист Хоакин Феникс тщетно (от слова «тщета»), но упорно притворялся, что сошел с ума и всерьез захотел стать рэпером. Он провел в этом идиотском образе целый год: раздавал интервью о творческих планах, даже сходил на шоу Дэвида Леттермана — и никто за весь год не догадался, что это все ради фильма, исследующего феномен популярности.

Что ж, Сергей Витальевич Безруков тоже все еще где-то тут, и его игра в музыканта уже вышла за рамки фильма. Примерно в том же образе, что и в картине «Заповедник», которую сняла его супруга Анна Матисон, Безруков отыграл целый рок-концерт с собранной по такому случаю группой «Крестный папа», где исполнял песни, написанные сценаристом фильма Тимуром Эзугбая. Запись этого концерта показывали на канале «Культура» (к чести канала — поздно-поздно вечером). Выступал новоявленный рокер в Crocus City Hall; это, надо признать, огромный зал, но все же — сидячий. Рок, под который приходится сидеть. Фильм, который приходится смотреть. Он закрывал конкурс «Кинотавра»-2018.

«Заповедник» — формально экранизация Довлатова, но книжку не опознать в гриме. Главное изменение, впрочем, — даже не осовременивание деталей, а смена точки зрения. В «Заповеднике» Довлатова лирический герой, который, как известно, самим Довлатовым не являлся, но был поразительно на него похож, служил скорее наблюдателем, чем актором, вмешивался немного, но строго по делу. В «Заповеднике» Матисон весь мир безруковоцентричен, вселенная, как в фантазиях солипсистаСолипсизм — философская позиция, представители которой сомневаются в возможности объективной реальности, а потому полагаются исключительно на индивидуальное восприятие мира, прогибается под его желание быть рокером. Хоть в формальной экранизации Довлатова, хоть в рамках перепридуманного сюжета. Пусть даже придется стать тезкой Кинчева и петь для массовки, — главное, что рокер. Там, где Довлатов аккуратно исследовал реальность, больше похожую на выдумку, и выдумку, упорно мимикрирующую под реальность, Матисон лишь тщательно исследует геометрию узора безруковских морщин в уголках глаз.

Для роли рокера Константина народный артист снаряжен по-джаредлетовски: черная кожаная куртка, цветные линзы, накератиненные волосы почти до плеч. Он много лет пьет, жена с ним развелась. Сейчас монстр рока в завязке и готов работать. Подворачивается вакантное место в Михайловском. Там давно не сочинявший песен рокер становится экскурсоводом и вновь хватает музу за юбку: одна за другой у него рождаются композиции на стихи Пушкина, Довлатова и даже свои.

«Здесь все дышит Пушкиным. Кажется, что он вот-вот появится из-за угла», — проговаривает сердобольная директриса заповедника (Анна Михалкова). И с этого момента фильм погружается в магический реализм, но какой-то не очень магический и не такой уж реализм. Первым делом из-за каменной скульптуры знаменитой Головы из «Руслана и Людмилы» выезжает Александр Семчев на сегвее, любитель поцитировать Омара Хайяма по-арабски. Дальше они с Константином и еще одним собутыльником едут на карете и пытаются в ночном лесу убить зайца, кидаясь в него банками со сгущенкой. Одна банка напарывается на ветку. С ветки в рапиде стекает сгущенка.

Сергей Безруков собирает электрогитару из лопаты. Сергей Безруков сидит по-турецки на крыше ветхой избенки и слушает по телефону, как дочь поет ему «Хоп-хей-ла-ла-лей». Сергей Безруков в аэропорту встречает самого Агутина. Сергей Безруков, напялив краденый русалочий хвост золотого цвета, лежит в лодке посреди озера, курит, под ним плавают русалки, с неба без объявления войны начинают падать коты в большом количестве, а пролетающий самолет вычерчивает: «Непоправима только смерть».

Кроме этого кислотного неистовства, Матисон обильно и совершенно бессистемно цитирует Довлатова, словно брались только понятные сценаристу реплики, а остальные беспощадно вымарывались. Прекрасные в своей естественности довлатовские диалоги кое-где сокращены до тавтологичных реплик: «А вы жутко опасный человек. Полюбить такого, как вы, опасно». Неотъемлемый фоновый элемент прозы Довлатова, запой, показан так, как его представляют исключительно воинствующие трезвенники. Вдобавок в этом фильме уже нет разницы между Довлатовым и условным Пушкиным. Безруков тысячерук, словно Шива. Безруков — Высоцкий, Пушкин, Довлатов. Он триедин.

В повести «Заповедник», кажется, совсем никто Александра Сергеевича искренне не любит, хотя многие пытаются. Шатаясь по пушкинским местам, они совсем ничего не чувствуют. Пересказ биографических подробностей выдается горе-экскурсоводами за пушкиноведение и понимание. В одном из эпизодов, где Константин кричит на ленивых и глупых туристов: «Это полезно, с ним одним воздухом подышать», — он выдает себя. Пушкин, как и Довлатов, здесь — это такая мантра. Их тексты читают безо всякого понимания, так же, как читают и экстатично перечитывают, например, Ницше. Как древнее заклинание, значение отдельных слов в котором давно утрачено, но произносить его все равно необходимо, чтобы с неба снизошла если не всевышняя благодать, то хотя бы семейное счастье.

Наконец, Матисон ставит на титрах запись того самого концерта с канала «Культура». Безруков-рокер перешагивает плоскость экрана, как девочка в «Звонке» вылезает из кинескопного телевизора. Он не все еще здесь. Он уже здесь.