Адреналиновый террорист: почему музыка в фильмах Квентина Тарантино безупречна

Квентин родился в 1963 году в Ноксвилле, Теннесси, а вскоре переехал с матерью (отца он никогда не видел) в Торренс — городок, входящий в Большой Лос-Анджелес (Greater Los Angeles Area). Он обожал ходить в кино, но не мог заглядывать туда так часто, как хотел, — его мать работала простым администратором в фирме, оформляющей медицинскую страховку для бедных. Чтобы вновь пережить удовольствие, испытанное от просмотра фильма, и проиграть его у себя в сознании, он записывал микстейпы — кассеты с треками из кино, — располагая их строго в том порядке, как они звучали в фильме. Потом он перематывал кассету на начало, закрывал глаза, нажимал play и слушал, представляя одну за другой сцены из фильма. Когда Квентин стал режиссером — уже не просто Квентином, а Квентином Тарантино, — все начало происходить наоборот: сначала микстейп, потом — фильм. На момент съемок саундтрек к нему уже готов: звучание предшествует визуализации.

Тарантино — «луддит», он до сих пор работает с аналоговыми носителями: кассетами, винилом. На дворе 2019 год, а он делает микстейпы и собирает пластинки, причем одержим поиском именно оригинальных изданий. У него даже есть свой джук-бокс (музыкальный автомат), который, кстати, можно увидеть в фильме «Доказательство смерти» (сцена в баре).

 То, что музыка в его фильмах безупречна, — трюизм. У режиссера есть условно проходные фильмы, но нет ни одного проходного саундтрека. Эпитет «тарантиновский саундтрек» не нуждается в расшифровке: сразу понятно, о какой музыке речь, даже если она не звучала в фильме самого Тарантино. Если бы нужно было записать рецепт музыкального коктейля «Квентин», то он выглядел бы примерно так: несколько композиций Эннио Морриконе, Луиса Бакалова/Джека Ницше, бабблгам-поп (под который желательно происходит очень театрализованный и неожиданный акт насилия); тема из старого ТВ-шоу, несколько треков в жанрах кантри и хип-хоп, пара каверов на «старые песни о главном».

Основной критерий для характеристики и градации фильмов Тарантино — клевый (cool). К этой мысли пришли еще кинокритики 90-х и первые биографы режиссера — Джефф Джоусон, Джейсон Белли, Уэнсли Кларксон. Причем, как отмечает киновед Александр Павлов, когда мы говорим о Тарантино, cлово cool следует переводить именно как «клевый», а не «крутой»:

«Круто» — не то же самое, что «клево», хотя понятия могут иногда быть синонимами. «Круто», как правило, может иметь значение «мачистский», «маскулинный», в то время как «клевый» чаще означает «прикольный» или «классный», что отсылает нас к понятиям «интерес», «увлекательность», а не «успех», «брутальность» и т.д.»См.: Павлов Александр. Бесславные ублюдки, бешеные псы. Вселенная Квентина Тарантино. М., Издательский дом «Дело», 2018 — прим. автора.

«Клевость» фильмов Тарантино распространяется и на саундтрек. Тут сочетаются два фактора: то, какая музыка используется, и то, как она используется. Тарантино блестяще владеет техникой контрапункта — именно поэтому музыка в его фильмах так хорошо работает, а некоторые ассоциации настолько глубоко вгрызаются в память, что ни о чем другом, кроме как о сцене из фильма, думать при прослушивании трека уже нельзя. Получится ли у вас, например, поставить Stuck in the Middle with You (Stealers Wheel) и не вспомнить сцену из «Бешеных псов», где Майкл Мэдсен отрезает полицейскому ухо? Или песню Girl You’ll Be a Woman Soon (Urge Overkill) и не представить героиню Умы Турман, которая вот-вот получит передоз и чуть не умрет? Музыка в тарантиновских фильмах не просто важная часть повествования, но гораздо большее: она формирует параллельный нарратив, и именно поэтому мы потом можем слушать ее отдельно, воспринимая не как «сопровождение к фильму», но как самостоятельное произведение.

Тарантино, если перефразировать выражение «адреналиновый наркоман», — адреналиновый террорист: он одинаково хорошо умеет растрогать зрителя и повергнуть его в шок. Первое выражается в его навыке создать в кадре меланхолию: это меланхолия тех мест, где он рос, — южной Калифорнии с ее трассами, пустынями, горами, копами и близким дыханием Мексики. Это меланхолия людей, находящихся в сложных отношениях с законом. Практически все «меланхолические» сцены в фильмах Тарантино проходят под «латиноамериканский» саундтрек: это либо песня на испанском, либо инструментальная композиция в стиле фламенко. Что касается шока, то тут мы тоже прекрасно знаем все его трюки: резня под бодрый саундтрек как будто со школьной дискотеки для фильмов Тарантино — привычное дело. Квентин интуитивно очень хорошо чувствует точку синхронизации, как назвал это композитор и теоретик экспериментальной музыки Мишель Шион в своих исследованиях звука и голоса в кино: момент, когда визуальная составляющая и музыкальная вступают в синергию и производят гораздо более мощный эмоциональный эффект, нежели по отдельности или в простой сумме. Часто эти сочетания настолько неочевидны, что ловишь себя на мысли о том, что такое могло прийти в голову только Тарантино: например, когда в «Бесславных ублюдках» Шошанна готовится поджечь гитлеровскую элиту в кинотеатре и яростно, как будто боевой раскрас, наносит на лицо макияж под песню иконы глэм-рока Дэвида Боуи Cat People (Putting Out the Fire).

Тарантино влиятельнее, чем иной музыкальный продюсер: он, например, способен переизобрести целый музыкальный жанр. Так произошло с сёрф-роком, который он сделал фоном в «Криминальном чтиве», и тот неожиданно стал «музыкой 90-х».

«Для меня сёрф-рок ничего общего не имеет с сёрфингом, мне просто нравится звучание этой музыки, ее вайб», – подчеркивает он.

Тарантино любит звук гитары: реверберацию (продленный звук), тремоло (блеющий звук), синкопы (смещение ритма, сильной и слабой доли), сочетание акустических и электрических гитар. Одним словом, он вырос на кантри, эйсид-роке и инструментальных саундтреках к спагетти-вестернам (твидовые гитары плюс труба), то есть на очень «клевой» музыке, из которой он создал еще более «клевое» сочетание — «тарантиновский саундтрек».

Тарантино любит придумывать и контролировать все сам: он не большой фанат делегирования полномочий. И все-таки у него есть музыкальный супервайзер — Мэри Рамос. Они познакомились на съемках «Бешеных псов» — Мэри дружила с Тимом Ротом, который приехал из Великобритании сниматься в «каком-то странном камерном боевике». На «Криминальном чтиве» Рамос была музыкальным координатором, а на всех последующих фильмах Тарантино — уже супервайзером. Но зачем такому контрол-фрику, как Тарантино, лишний человек на кухне? Если прибегнуть к аналогии из тарантиновского фильма, то Мэри — это Черная Мамба: наемница, обладающая самыми совершенными навыками и способная достать что угодно и кого угодно. А Тарантино никогда не искал легких путей.

Иногда Рамос приходится проводить целое детективное расследование, чтобы достать для него желаемый саундтрек. Например, для сцены сражения Невесты с О-Рен Исии — одной из самых запоминающихся в первом томе «Убить Билла» — Тарантино хотел использовать песню Don’t Let Me Be Misunderstood. Изначально сочиненная в 1964 году для Нины Симон, она стала вездесущим шлягером 1960-х благодаря десяткам каверов — до такой степени, что многие стали считать песню народной. Но Тарантино интересовал только один ее вариант: запись 1977 года в исполнении группы Santa Esmeralda.

Французский лейбл, которому принадлежала запись, судился с солистом группы Лероем Гомесом с 1980-х, когда он внезапно пропал. На просьбу использовать песню в фильме он ответил категоричным отказом. Но Рамос не из тех, для кого «нет» значит «нет». За два дня (а это был 2002 год, до «о’кей, гугл» было еще очень далеко) она перерыла все возможные источники — справочники, телефонные книжки, сборники правообладателей... В конце концов обнаружила некролог родственника певца, далее по цепочке: нашла его мать (в штате Массачусетс), узнала у той французский номер телефона Гомеса, дозвонилась ему и за несколько минут убедила его договориться с лейблом и разрешить использовать песню.

Без дипломатических навыков Рамос не было бы и упомянутой выше сцены в «Криминальном чтиве»: Миа Уоллес (Ума Турман) находит в кармане пиджака Винсента Веги (Джон Траволта) пакетик с белым порошком, который она ошибочно принимает за героин. Нил Даймонд, автор песни You’ll Be a Woman Soon (в фильме она звучит в исполнении Urge Overkill) был возмущен тем, что его музыку будут использовать для гламуризации наркотиков.

«Напротив, — отмечала Рамос, написавшая ему очень эмоциональное письмо, – она же чуть не умерла!»

Даймонд согласился, а фразу про «она чуть не умерла» присвоил и использовал потом во всех своих интервью. 

«Золотые 60-е» и California Dreaming

«Однажды в... Голливуде» — это ностальгическая ода 1960-м, Лос-Анджелесу, а может быть, если заявления режиссера о скорой пенсии не шутка, и вовсе лебединая песнь Тарантино. Хотя к концу десятилетия ему было всего шесть лет, 60-е являются для него, как он сам часто признавался, главным источником вдохновения и ностальгического паломничества — его даже назвали в честь Квинта Аспера (Берт Рейнолдс), героя вестерн-сериала «Дымок из ствола» (Gunsmoke), который показывали по телевизору в 60-е.

Проблема с 60-ми заключается в том, что их все слишком хорошо знают. Но Тарантино удалось соблюсти баланс между «безусловными хитами» и менее мейнстримными треками. В трейлере к фильму мы слышим песню Straight Shooter, которая входит в самый известный альбом группы The Mamas & The Papas — If You Can Believe Your Eyes and Ears, вышедший в 1966-м. В фильме прозвучит еще одна песня The Mamas & The Papas — Safe in My Garden: размеренная, идиллическая баллада, записанная в 1968 году. The Mamas & The Papas — ярчайшие представители так называемого LA sound, жизнерадостного лос-анджелесского звучания, которое противопоставлялось San Francisco Sound (Дженис Джоплин, Jefferson Airplane, Big Brother and The Holding Company).

Второй трек, использованный в расширенном трейлере, — Brother’s Love Travelling Salvation Show Нила Даймонда, рассказ о поездке проповедника-евангелиста по Америке; фолк-баллада, переходящая в госпел. Трек вышел в 1969-м, уже на исходе десятилетия, когда иллюзии о скорых переменах начали потихоньку рассеиваться. Интересно, что примерно в это время известный музыкальный журналист Ричард Голдстайн взял у Даймонда интервью. Он спросил музыканта:

«Где вы будете находиться, когда нагрянет революция?» — «Хм, пожалуй, попивать коктейль в бассейне. У меня шикарный дом, знаете ли».

Еще один сладкий гимн идиллических 60-х Bring а Little Lovin (1967, Los Bravos), которая своей басовой линией перекликается с треком The Chase канадской группы Clinic (Тарантино сначала услышал его в «Дороге на Салину» (1970) Жоржа Лотнера, а потом использовал в «Убить Билла. Том 2»). По доброй традиции Квентин решил использовать музыку из спагетти-вестерна «Семь винчестеров для битвы» (7 winchester per un massacro; 1967, режиссер Энцо Дж. Кастеллари), название которого корректнее перевести как «Семь винчестеров для резни». Ну и конечно, Тарантино был бы не Тарантино, если бы не напомнил тему какого-нибудь старого телесериала: на этот раз «ФБР» (The FBI, 1965–1974).

Фильм о Лос-Анджелесе 1960-х не мог обойтись без песни California Dreamin’, но и тут Тарантино не пошел по уже протоптанной дорожке. Пожалуй, два самых известных исполнения этой песни принадлежат как раз The Mamas & The Papas и The Beach Boys, но Тарантино выбрал версию Хосе Фелисиано — слепого от рождения пуэрто-риканского певца, соединившего соул и латину и известного своими резкими политическими высказываниями.

Впрочем, The Beach Boys мы все-таки услышим: автором прозвучавшей в фильме в их исполнении песни Never Learn Not to Love числится участник группы Деннис Уилсон, однако на самом деле Уилсон лишь доработал песню, дописав бридж и немного изменив структуру: изначальная мелодия была создана не кем иным, как, да, Чарльзом Мэнсоном. В саундтреке также есть Surf’s Up, которая была написана в 1966-м, но вышла в студийной записи только в 1971 году, и то с большим боем — она была слишком «длинная» и сложная для поп-трека, но ее все-таки согласились включить в альбом в качестве закрывающего трека. Тарантино включил в фильм и записи в исполнении самого Мэнсона Look at Your Game, Girl и Cease to Exist, и звучат они, конечно, жутковато — то ли из-за легкого диссонанса (качество записи оставляет желать лучшего, местами слышно, как не строит гитара), то ли из-за невозможности абстрагироваться от мысли о том, кем является исполнитель.

Из гарантированных хитов 60-х в фильме — Mrs. Robinson (1968, Simon & Garfunkel), ее, кажется, вообще никак не избежать; Tombstone Shadow (1969, Creedence Clearwater Revival); Out of Time (1966, Rolling Stones) и Hush (1968, Deep Purple). Лидер Creedence Clearwater Revival Джон Фогерти написал песню Tombstone Shadow под впечатлением от визита к прорицателю: тот посоветовал ему избегать самолетов и предсказал 13 месяцев невезения. Джон Фогерти до сих пор жив, а в авиакатастрофе в декабре 1967 года погиб другой великий пионер 60-х Отис Реддинг, которому было всего 26 лет. В «Однажды в ... Голливуде» звучит его хит I Can’t Turn You Loose (1965).

Тарантино включил в фильм и несколько современных треков. Пожалуй, самый любопытный выбор — это инди-дуэт из Бруклина Toledo: в фильме звучат их треки Some Samurai и Sick!. Может быть, режиссер полюбил инди-музыку, а может, это такая постирония: Toledo выглядят как современная инкарнация Simon & Garfunkel.