Маски, тыквы и неснятый фильм про Мексику: отрывок из книги «В Доме Мастера. Мир Сергея Эйзенштейна»

Еще в Америке Э. начинает собирать номера художественно-этнографического журнала «Мексиканские народные обычаи» и покупает книгу Аниты Бреннер «Идолы за алтарями», дающую ключ к пониманию многовековой мексиканской культуры. Уже в Мексике он познакомится с автором, и на форзаце появится посвящение Бреннер: «Эта книга о великих художниках была написана для великих художников, таких, как С.М. Эйзенштейн, которому и подписываю».

Э. и его соратники приезжают в Мехико 9 декабря 1930 года. Через несколько дней группа уже снимает документальные кадры корриды и ежегодных торжеств, посвященных Богородице Гваделупской (в 1931-м предстоит отмечать 400-летие Ее явления). Вскоре их неожиданно арестовывает полиция, но через день отпускает. Неизвестный автор шуточных эксвотоКартинки, заказываемые художникам, чтобы отблагодарить святого за чудо изобразил злоключения группы и описал «чудеса спасения», сделав нарочитые ошибки в испанском языке.

«Сергей, Гриша и Эдуардо; будучи втроем в тяжком положении, вручаем себя Пресвятой Деве Соледад [Одиночества], получив от Нее неизменную и божественную милость. Мехико, 21 декабря 1930».

«Гнетомый тропической лихорадкой и обуянный ужасными виденьями, я воззвал всей душою ко Святому Христу — Спасителю от яда, Кой избавил меня от страшного недуга, в знак чего жертвую этот образ, возблагодарив Бога. Сергей Эйзенштейн. Акапулько, 7 января 1931».

На одно из подлинных эксвото, привезенных из Таско, наклеена полоска бумаги с описанием чудесного случая:

«Когда Сантьяго Баэна вспахивал землю в местечке Долорес, его соха наткнулась на камень, из-под которого выползла змея; она обвила ногу Баэны и укусила его в ступню: в этот самый момент он со всей верою призвал Господа Святого Честного Креста — и не очень сильно пострадал. Посему посвящает он этот дар [Господу] спустя одиннадцать дней после происшествия. 11 августа 1924».

На другом — лишь краткая надпись: «Гуадалупе Эрнандес. Уицуко, 29 января 1926».

«Мехісаn Film Trust» рассчитывал, что Э. быстро снимет небольшой фильм с экзотическими пейзажами и обычаями, примерно так, как представлял Мексику туристический буклет, полученный русскими в отеле «Империал». С.М. и сам так думает в декабре, репортажно снимая бои быков, посвященные Деве Марии Гваделупской. Но уже в январе 1931 года, приехав в южный штат Оахака, он обнаруживает древний уклад жизни теуанов — народности индейцев, сохранивших многие элементы матриархата. Постепенно формируется замысел эпической картины, показывающей сосуществование нескольких социальных укладов, которые не вытесняют друг друга, а совмещаются в современности. Этому способствуют монументальные историко-фольклорные фрески художников-муралистовМураль — разновидность монументальной живописи, как правило, наносимой на архитектуру. С одним из лидеров нового искусства, Диего Риверой, Э. знаком с 1928 года, когда тот побывал в Москве. В Мехико-сити С.М. не раз навещает его дом. Видимо, именно этот влиятельный художник дарит ему, как и Маяковскому, деревянный жезл с национальными символами Мексики.

Другой художник, Адольфо Бест-Могар, которого правительство назначило супервайзером мексиканского фильма Э., преподносит ему свой учебник «Метод творческого рисования». Но и помимо его уроков Э. вдруг возвращается — после восьмилетнего перерыва — к графике. «Зрительные стенограммы» режиссера схватывают типажи, костюмы, походку теуанок по пути на базар.

Группа Э. посещает места паломничества туристов: древнейший город Теотиуакан неподалеку от Мехико-сити, полуостров Юкатан — колыбель цивилизации майя, археологические музеи. Но С.М. снимает не языческую экзотику, а мощь культуры доколумбовой Мексики. В кадрах рабочих моментов — гигантская скульптура Богини Воды и храм Кецалькоатля в Теотиуакане. На скульптурных террасах этого храма, отражающих космогонические мифы исчезнувшей цивилизации, группа снимает потомков майя, тольтеков и ацтеков, еще помнящих язык и обычаи предков.

Культ смерти, который царил в древней Мексике, соединился с принесенным испанскими монахами убеждением в бренности всего земного, и это совмещение верований можно выразить глубинным кадром францисканцев, снятых через черепа. И можно передать на экране образ игры со смертью — в корриде, которую те же испанцы занесли на американский континент. Родство корриды христианского периода с древним средиземноморским культом быка Э. отражает в шарже, использующем метафору языка тореро: проводя мулетойКусок красной ткани по морде быка, матадор выполняет прием «Вероника». Г.В. Александров сфотографировал рабочий момент съемки новеллы «Фиеста»: Э. репетирует с пикадором Баронито. Облик Марии, героини новеллы «Магей», соединяет в себе гордость непокоренного народа и целомудрие образа Мадонны.

С разрешения правительства Мексики Э. взял с собой в Москву археологические находки — древнюю мелкую пластику и каменный топор в виде головы человека: они были дороги ему как память о съемках великой культуры мексиканцев.

Кадры пролога «Люди и камни» отразили и девственную природу Зари Мира в пейзажах тропической Мексики, и тайное присутствие богов древней цивилизации, и сходство современных индиоПрозвище индейцев со скульптурами предков-воинов — образ стойкости народа.

Высушенные и расписанные тыквы — сосуды для овощей, фруктов, рыбы — напоминали С.М. о Теуантепеке, «царстве женщин». Новелла о матриархате в современной Мексике названа «Сандунга»: мелодия этой нежной песни должна была сопровождать действие. Героиню новеллы звали Консепсион (в переводе с испанского — Зачатие), и она не случайно снята в образе античной богини Флоры.

В кадрах тропического рынка отражены трудолюбие и терпение девушек, а в кадрах подготовки к свадьбе — щедрость и взаимопомощь теуанок.

Деревянную маску испанца, которая снята в кадрах «Фиесты», индейцы изготовили для карнавального представления «Битва испанцев с сарацинами». Действо завезли завоеватели в память о своих средневековых войнах с арабами. Индейцы придали ему иной смысл: «арабы» обрели облик ацтекских вождей, которые гостеприимно встретили испанцев аркой из цветов, после чего конкистадоры ответили жестокостью. В фильме действо должно было завершиться экстатическим танцем: в подражание христианским аскетам, индио бил руками по металлическому ожерелью, шипы которого до крови впивались в кожу, но это напоминало и о мученичестве последнего ацтекского царя Куаутемока.

Второе действо — «Страсти Господни» — индио разыгрывают на Пасху. Э. организовал его съемку для новеллы «Фиеста». С.М. сохранил открытки с изображениями католических храмов, построенных испанцами в стиле барокко на вершинах древних пирамид. В фильме пирамиды должны были появляться доку­ментально, а затем преображаться в Голгофу, на которую в сопровождении паломников поднимаются «Христос» и двое «разбойников» со стволами кактусов вместо крестов. Как святая Вероника, которой Э. посвятил несколько серий рисунков, одна из девушек утирает лицо «Христа». Распятые на кактусах индио становятся образом мученичества Мексики под игом колонизаторов.

Коррида — тоже преображенное мистериальное действо: битва Человека и Зверя. В Мексике, как и в Ис­пании, языческий культ бога-быка слился с христианством. Корриды стали посвящать Мадонне и святым. Графика Э. выразила сложную гамму его чувств: иронию к культу матадора, сарказм в отношении толстой «махи на балконе», преклонение перед отвагой рискующего жизнью тореро. Все это отразилось в ка­драх новеллы «Фиеста». В фильме согласился сняться Давид Лисеага, лучший тореадор Мексики 1931 года, став­ший не только актером, но и другом С.М. Э. сохранил рекламу его выступлений. Для финала эпизода С.М. снял рыцарственный поклон Лисеаги «королевам корриды».

Новелла «Магей» должна была начинаться ранним утром с хвалебной молитвы пеоновБатраки в Латинской Америке «Эль Алабадо» на гаси­ендеБольшая усадьба в колониальном стиле, где господствуют почти феодальные порядки. Э. самым внимательным образом изучил уклад, обычаи, фольклор штата Идальго. Сохранились его закладки в журнале «Мехісаn Folkways», его зарисовки крес­тьянских костюмов. Кадры, снятые на гасиенде Тетлапайак, и эскиз арестованного пе­она Себастьяна стали классическими образами бесправия мексиканского народа в эпоху диктатора Порфирио Диаса, в канун революции 1910 года.

По сюжету новеллы «Магей», бунт пеонов на гасиенде начинается после того, как один из гостей помещика по феодальному «праву первой ночи» обесчестил Марию — невесту Себастьяна. Восставших подвергают же­стокой казни. С.М. привез в Москву плетеную кожаную нагайку — символ власти гасиендадо над телами и душами крестьян.

В спальне московской квартиры Э. висело фото трагического момента действия — плача Марии над Себас­тьяном, растоптанным конями помещика и его охранников. Возможно, оно было образом скорби са­мого режиссера по незавершенному фильму.