Этот год расширил вселенную книг Фрэнка Герберта не только новой экранизацией Дени Вильнёва, чья премьера состоялась на Венецианском фестивале, но и переводом книги «Дюна и Философия» Джеффри Николаса, которая выйдет в конце сентября в издательстве АСТ. Объемное исследование мира Дюны с позиций разных наук и областей знания — экологии, истории, этики, религии. С любезного согласия издательства публикуем главу, где автор проводит параллели между сюжетами Герберта и философией Фридриха Ницше.
ИСТОЧНИК: АРХИВЫ БЕНЕ ГЕССЕРИТ
Альтернатива взглядам Принцессы Ирулан
Автор: Преподобная Мать Беллонда
Дата: 15210 ПГ
Позволю себе сделать три смелых утверждения о Герберте и его «Хрониках Дюны»:
• Фрэнк Герберт — философ.
• Он философ, и не просто в плане «философского подхода» к жизни или чего-то подобного, а самый настоящий философ, использующий романы как способ выстроить и донести собственное миропонимание.
• «Дюна» Герберта — это труд по философии, переплетенный с идеями Фридриха Ницше таким образом, чтобы представления Ницше о человечестве могли быть поняты в свете ужасных событий ХХ века.
Простейшая энциклопедическая статья о Фридрихе Ницше поведает вам о том, что он был философом из Саксонии, родился в 1844 году и умер в 1900 году. Еще, возможно, о том, что после занятий с классиком Ричлем и под сильным влиянием работ философа Шопенгауэра Ницше стал одним из самых юных в истории профессоров, будучи назначенным на кафедру классической филологии в Базельском Университете, — красивый способ сказать, что он давал уроки о цивилизациях Греции и Рима.
Но особенно Ницше известен в современной массовой культуре после определенного возрождения в 1960-е годы благодаря своему странному и восхитительному труду «Так говорил Заратустра». «Заратустра» — это основанное на сюжете, поэтическое философское произведение, основной идеей которого является развитие человечества в Übermensch.
Übermensch переводят как «Сверхчеловек» или, реже, «Высший человек». Если коротко, Сверхчеловек — не костюмированный персонаж комиксов, он или она — не самый лучший или сильный человек. На самом деле это типичное заблуждение об идее Ницше, хоть он и упоминает ее на первых страницах «Заратустры», называя «Последним человеком». Так как многие читатели Ницше путают его «Последнего человека» со «Сверхчеловеком», Герберт использует идеи Ницше об этих двух понятиях определенным образом.
Герберт также вплетает в «Дюну» идею Ницше о «вечном возвращении», предполагающую, что жить нужно так, словно жизнь будет повторяться снова и снова до бесконечности. Если вам сложно это понять — не переживайте, вы не одиноки. Однако, если вы смотрели фильм 1989 года под названием «Общество мертвых поэтов», хорошей отправной точкой для размышлений станет философия Джона Китинга carpe diem («лови день»). Польза, ценность и смысл жизни должны проистекать из самой жизни, а не из внешнего метафизического мира или морально-этической системы.
В целом работу Ницше можно рассматривать как реакцию на то, как христианская Европа (или, если брать шире, любая культура с религиозной принадлежностью) создала систему нравоучений и насущности, сопряженную частично или всецело с существованием, деяниями и повелениями метафизического «Бога». «Веселая наука» (1882) — наглядный пример подобного типа мышления, заложивший фундамент для смелого произведения о Заратустре. Оно занимает особое место среди трудов Ницше, и не потому что в нем есть идеи, которые философ ранее не озвучивал или не затрагивал в последующих работах, а благодаря объединению этих идей в том жанре, с которым у философии всегда были трудности, — в романе.
Ведь как бы ни противились академические философы, каждой культуре известно, что повествование — чрезвычайно эффективный способ побуждать к пониманию и действию. Ницше, великий разрушитель религии и религиозной морали, понимал это лучше, чем многие думают. У его философского последователя Фрэнка Герберта был и талант, и способность подражать, позволившие ему развить идеи Ницше в реалиях XX столетия, как следствие событий, подтвердивших важность всего, чему Ницше пытался научить нас.
Между работами Ницше и Герберта есть два вида параллелей. Первый касается идей — концепции Ницше о Сверхчеловеке, Последнем человеке и вечном возвращении вплетены в великий гобелен «Дюны». Другой вид параллели между произведениями философа и писателя связан со структурой повествования — тем, как история разворачивается. Параллельная структура повествования отражает идеи, взятые Гербертом из «Заратустры» Ницше.
Сюжет «Заратустры» вращается вокруг «схождения» проповедника Заратустры (примерным прообразом которого послужил исторический персидский религиозный реформатор Зороастр) со своего горного пристанища, где он медитировал последние десять лет, обратно в мир людской. На своем пути он встречает множество людей, становится свидетелем ряда событий, проповедуя, комментируя и размышляя о том, что он видит и испытывает. С самого начала книги бесноватый шут препятствует ему, преследуя Заратустру и оспаривая его взгляды.
В предисловии к книге изложен базис взглядов Заратустры:
1. Бог мертв.
2. Человек должен преодолеть свою зависимость от морально-этического кодекса, основанного на предрассудках.
3. Человечество, следовательно, превратится в Übermenschen, или Сверхлюдей, что станет ступенью развития, на которой в человеке будут видеть предшественника.
4. «Человек» — лишь стадия развития, он словно канат, натянутый между животным и Сверхчеловеком.
Есть те, кто истолковал это таким образом, будто Ницше говорил, что некоторые люди могут стать Сверхлюдьми, словно он создал руководство по успеху. И ошибочное сопряжение идей Ницше с Немецкой национал-социалистической партией соотносится с такой интерпретацией, тем не менее пусть теория нацизма — в лучшем случае неверное толкование выводов Ницше, ассоциация его идей с нацистскими — одна из причин, почему то, как Герберт использует Ницше, кажется странным. На самом деле Сверхчеловек — образец того, каким должно стать человечество для преодоления своей зависимости от суеверий и определения собственного пути.
В своем предисловии Ницше называет неверно интерпретированную нацистами идею — якобы один тип людей может стать важнее иного — «Последним человеком». Те, кто знаком с «Дюной», могут заметить сходство с целью плана Лето II: увести человечество от его зависимости от богов в будущее, где, по замыслу Золотого Пути, человек никогда не позволит монолитному мировоззрению или отдельной личности снова доминировать над собой — будь то экономически, политически, религиозно, или как-либо еще.
Между сюжетами «Хроник Дюны» и «Заратустры» существует три четкие параллели, способные подсказать нам, чем структура повествования Герберта обязана «Заратустре». Первая заключается в следующем: в «Детях Дюны» физически слепой, но одаренный пророческим зрением Муад’Диб входит в Арракин после почти десятилетнего отсутствия (прямо как Заратустра, входящий в первый город во время своего первого схождения). Проповедник взбирается по ступеням храма Алии и наблюдает оживленную базарную площадь:
«Внезапно сквозь толпу на площадке что-то пронеслось. У подножия ступеней появились Песочные танцоры... привязанные друг к другу веревками из волокон элаккового дерева. Они явно танцевали так дни напролет, стремясь достичь состояния экстаза. Из их ртов текла пена, а они все дергались и топали под свою таинственную музыку. Хорошая треть из них болталась на веревках без сознания, шатаясь взад-вперед, словно куклы-марионетки. Но тут одна из кукол очнулась, и, кажется, толпа уже знала, чего ожидать».
Повествование в «Книге для всех и ни для кого» (подзаголовок книги о Заратустре) развивается подобным образом, когда Заратустра прибывает на рыночную площадь, где «обещано было зрелище — канатный плясун», и немедля начинает свою знаменитую первую проповедь об Übermensch, промолвив:
«Поведаю я вам о Сверхчеловеке. Человек — это этап, который нужно вам преодолеть. Что сделали вы для этого? Все доселе живущие создания, порождали что-то большее: предпочтете вы быть отливом сей великой волны и вернуться к животной ступени, нежели преодолеть человеческую? Что для человека обезьяна? Посмешище или мучительный позор. Тем же станет человек для Сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором».
В обеих ситуациях присутствуют связанные, соединяющие и зрелищные элементы. И в обеих проповедник-пророк использует собравшуюся толпу и реакцию на зрелище как возможность представить свои учения: аналогично упомянутому отрывку из «Заратустры» в «Детях Дюны» в ответ на смех толпы над видением Песочного танцора о грядущем разрушении Арракина Проповедник воскликнул: «Тишина! <...> Вы что, не слышали этого человека? Богохульники и идолопоклонники! Все вы! Религия Муад’Диба — не есть Муад’Диб. Он отвергает ваше идолопоклонство и вас вместе с ним!» Уходя, Проповедник оборачивается, демонстрирует образовавшейся толпе то, что он носил в своей сумке, — «высушенную знойными песками человеческую руку» — и восклицает:
«Я принес руку Господа, и это все, что я принес!» Сразу перед входом в город, ставший основным местом событий предисловия «Заратустры», пророк Заратустра повстречал в лесу «святого старца», что знал его еще до ухода в горы. В этой части повествования, когда они уже закончили свой разговор, и сразу перед тем, как он вошел в город и воскликнул «поведаю я вам о Сверхчеловеке», Заратустра задается вопросом, возможно ли, что «святой старец не слыхал в своем лесу, что Бог умер!».
И Проповедник Герберта, и Заратустра выполняют аналогичные задачи, оба одинаково разочаровали и не убедили свою публику. Когда Заратустра входит в город, первый, кого встречает читатель, — это персонаж бесноватого шута. Канатный плясун является визуальной метафорой учений Заратустры об Übermensch, или Сверхчеловеке. Вместо того чтобы просто сказать нам, что человек — это этап между животным и Сверхчеловеком, Ницше рисует картину, позволяя нам увидеть того самого человека как этап между животным и Сверхчеловеком. «Пестро одетый малый, словно шут» мешает продвижению канатного плясуна между башнями, подгоняя его и требуя убраться с пути. В заключение, «испустив дьявольский крик», шут перепрыгивает через канатного плясуна, чем провоцирует его смертельное падение.
Подобно Лето II, чья физическая трансформация в гибрид человека и песчаного червя начинается сразу после того, как Проповедник трясет «рукой Господа» перед толпой в Арракине, бесноватому шуту нет дела до жизни конкретного канатного плясуна. Лето же заботит лишь Золотой Путь. Лето в данном случае выступает и дьявольским шутом, и Сверхчеловеком, но не из-за новообретенной силы и скорости, а лишь из-за преданности Золотому Пути. Преодоление, о котором проповедовал Заратустра, состоит в превращении не в высшего человека, в превосходящего. Аналогично перерождение самого Лето II в гибрид человека и песчаного червя — не то, чего он пожелал бы любому другому человеку, однако для него важно быть неким стрекалом, дабы побудить человечество стать чем-то большим.
События, последовавшие за появлением Проповедника в Арракине, продолжают сравнение «Дюны» и «Заратустры». Ближе к концу «Детей Дюны», в разговоре между Ассаном Тариком и Лето во время встречи Проповедника и его сына в пустыне присутствует эпизод, который иначе сложно понять.
Назвав Лето демоном несколько раз, Тарик повторяет: «Ты — демон» — на что Лето отвечает: «Твой демон... А ты — мой». Это перекликается со структурой встречи Заратустры с дьяволом, а также с идеей превращения в Сверхчеловека, которая сама по себе выступает в качестве бесноватого шута для ускорения изменений. Хотя в «Детях Дюны» есть много промежуточного материала, события и разговоры примерно соответствуют структуре повествования «Заратустры». Концептуальная же параллель идентична.
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari