Неопознанный играющий объект: Кейт Бланшетт 50 лет

Вы ее точно где-то видели, но это была не она. Кейт Бланшетт — самая неуловимая кинодива настоящего. Елизавета, Жасмин, Кэрол. Чем больше становится ее образов, тем проще ей оставаться невидимой.

Кульминацией такой маскировки стала картина «Манифесто» (2015), которая должна была утвердить современное искусство на большом экране, но стала одой актеру в кино. В чем-то это роднит фильм с «Корпорацией «Святые моторы» (2012) Леоса Каракса, но, несмотря на все уловки перевоплощения (грим, лохмотья, акцент или походку), даже Господин Дерьмо — все же Дени Лаван. Он вызывает восхищение именно благодаря способности оставаться узнаваемым и в то же время становиться кем-то другим. Там, где Дени Лаван — звезда, Кейт Бланшетт — неуловимый аватар. Ее харизма совсем другой природы. Ей удается создавать образы и скрываться в них настолько, что они начинают существовать будто бы вне ее.

«Манифесто» — серия портретов актрисы, созданных режиссером-художником. Уже при взгляде на афишу напрашивается первое сравнение — «Диптих Мэрилин» (1962) Уорхола. Уорхол полностью устраняет себя, манифестируя лицо-образ как товар, уже не принадлежащий обладателю. «Манифесто» приходит к тем же выводам, но переворачивает эту идею. Режиссер не анонимен — он создает персонажей, выбирает им лозунги, искажает контекстом. Анонимность художника остается за Бланшетт. Потому что ее здесь нет, она всегда — кто-то другой. И это больше, чем свойство профессии: Скарлетт Йоханссон или Николь Кидман, как и Лаван, в каждой роли несут значительную долю себя, потому что слишком узнаваемы, слишком велик культ их самих. Бланшетт счастливо удалось этого избежать.

Что этому способствовало? Набор ролей? Энигматичность собственного, постоянно ускользающего образа? Слишком радикальные перевоплощения? Скорее, все в комплексе. Отчасти ответ есть уже в первой роли, прославившей ее за пределами Австралии. В «Елизавете» (1998) Шекхара Капура Бланшетт-королева из юной девы, с трудом скрывающей растерянность, превращается в набеленную неподвижную маску. В финале ее советник и покровитель дает самое верное напутствие — «окаменеть»: «Все нуждаются в символе для подражания. Все хотят лицезреть живое божество». В контексте «Елизаветы» такой призыв означал отказаться от себя — и это то, что самой актрисе в дальнейшем удавалось блестяще.

Бланшетт еще не раз сыграет представительницу голубых кровей. Помимо повторного появления в образе королевы Елизаветы I («Золотой век», 2007), в ее гардеробе — фантастические Хела («Тор: Рагнарёк», 2017) и Галадриэль (трилогия «Властелин колец», 2001 — 2003). Плюс целая обойма состоятельных и утонченных персон: Люсинда Лепластриер («Оскар и Люсинда», 1997), леди Чилтерн («Идеальный муж», 1999), леди Мэрион («Робин Гуд», 2010), Жасмин («Жасмин», 2013), Кэрол («Кэрол», 2014). А голубая кровь — это всегда окаменелый идол. Даже трагикомичность Жасмин, лучшей на сегодняшний день ее роли, построена именно на невозможности держаться в рамках застывшего образа.

Экранные воплощения актрисы тем памятнее, чем герметичнее ее героини. Нарочито шикарная Кэрол или щемяще растерянная Жасмин отделены от общества, словно удалены от фона, подсвечены контражуром. Бланшетт изумительно солирует, даже не в главных ролях. Но как только дело доходит до дуэта, взаимодействия, все становится сложнее. Вспомнить хотя бы «Загадочную историю Бенджамина Баттона» (2007), где при всем мастерстве она остается второстепенной героиней, хотя роль предполагала другую номинацию. Или «Скандальный дневник» (2006), в котором ее дуэт с Джуди Денч хоть и принес обеим номинации на «Оскар», но едва ли сравнится с ее «солирующими» образами.

Бланшетт будто создана воплощать, а не воплощаться. Чем больше она неуловима в образе, тем заметнее и ярче тот врезается в память. Многие ее персонажи подвержены объективации в самой истории (или — опосредованно — зрителем). Терез снимает портреты Кэрол. Елизавета — символ Англии. Кэтрин Хепбёрн («Авиатор», 2004) — икона Голливуда. Джуд (одна из ипостасей Боба Дилана в «Меня там нет», 2007) — герой рок-сцены. Другие ее персонажи — эльфийская владычица Галадриэль или асгардская богиня Хела — объективируются как персонажи вселенных с армией поклонников.

Даже в эксцентрике она хороша соло и в роли иконы. В эпизоде сериала «Документалистика сегодня!» история ее Изабеллы Барта, пародии на Марину Абрамович, рассказана через бесконечное множество фотографий и перформансов, где она сама — воплощенное произведение искусства. Примечательно, что в итоге Барта-Бланшетт передоверяет все перформансы, описанные через взгляды критиков, поклонников или коллег, другим художникам. Создав образы-символы, она самоустраняется из них.

Возвращаясь к энигматичности: образы Бланшетт нередко подвергаются сравнениям. В «Елизавете» ее героиня имеет сходство с Орландо Тильды Суинтон. В фильме «Ханна. Совершенное оружие» (2011) ее агент ЦРУ Марисса Виглер — будто родная сестра Даны Скалли в исполнении Джиллиан Андерсон. А Хела из «Тора» — та же Малифесента Анджелины Джоли. Речь не о созданных характерах, а о том, насколько легко Бланшетт удается скрываться за визуальным образом. Кажется, что она физически способна стать кем-то другим. Точнее, зрители вычленяют из ее образа только самые яркие черты, сводя его к символу. Как для бродяги Чарли нам достаточно трости и котелка, так и для Дилана Бланшетт достаточно темных очков и копны кудрявых волос. В новелле из «Кофе и сигарет» (2003) актриса играет одновременно успешную телеведущую и ее кузину-неудачницу. Обе героини созданы парой ярких штрихов — «телевизионная» укладка одной, откровенно подростковый наряд и макияж второй. Они встречаются в лобби гостиницы, и это лишнее доказательство, как легко ей оставаться неузнаваемой.

Джон Хиллкоут снимает Бланшетт в клипе Massive Attack на песню The Spoils и будто продолжает дело «Манифесто». Уже через 30 секунд ее лицо начинает искажаться, обнажается цифровая природа образа, уже никому не принадлежащего. Уорхол в свое время имел дело с физическим объектом — рекламной фотографией фильма «Ниагара» (1953). Хиллкоут демонстрирует всю поразительную реалистичность и одновременно призрачность лица из цифрового мира. Теперь это не отпечаток с физической реальности, а набор данных, искажающийся от нажатия кнопки до полной неузнаваемости. Прочесть и изменить его на свой лад может каждый. В финале через множество наложенных текстур и масок Бланшетт в очередной раз становится идолом. Ее образ, совсем ненадолго выхваченный из темноты, превращается в каменный тотем, по которому уже никто не сможет узнать его живой прототип.