Неотразимый отрок, кареглазый хлюпик: портрет актера Тимоти Шаламе

О том, что кареглазый хлюпик с остреньким, хрупким, будто фарфоровая чашечка для эспрессо, подбородком, очень скоро будет приходить по ночам в каждый дом, в котором томится от похоти подросток — неважно какого пола, — я догадалась почти сразу, посмотрев «Жаркие летние ночи», максимально вторичную teen-драму, снятую как продолжение классических видеоклипов Aerosmith и Bon Jovi 90-х годов. Небесно-голубой джинсой, приторной жвачкой и, наконец, ароматом One от Calvin Klein, пахнет эта незамысловатая картина, в которой Тимоте сыграл Дэниэла, неуклюжего, закомплексованного парнишку, только что потерявшего любимого отца. Горе ему глаза застит, по жизни он идет на ощупь. Первый же человек, чей силуэт возникнет посреди экзистенциального тумана, станет его ментором и ролевой моделью. Конечно, ведь у дилера Кея такая стильная косуха, прищур, красный Camaro и первоклассные «телки» на заднем сиденье. Шаламе, а для русского человека его имя звучит особенно напевно, по-есенински, в «Жарких летних ночах» чуть теплый и ведет себя не по сезону. Знает уже, подлец, что его очарование тростиночки на ветру (тут не случаен заглавный трек — Roxette, Fading like a flower), сексуальный потенциал обнаруживает, лишь если посмотреть исподлобья, жалостливо и в то же время лукаво. Он постоянно тянется губами — неважно, к мамке, к соске или к сверстнице-чирлидерше в короткой юбке. Глянул, тяжело задышал, и вот забились в унисон сердца — и зрителей, и партнерши по фильму. От сцены к сцене длится его инициация, она же дефлорация, а мы все в зале — как пожилые педофилы-фетишисты.

«Жаркие летние ночи» — всего лишь amuse-boucheС французского — закуска — примечание редакции, на один зуб, не забалуешь. Ведь в том же 2017-м выходит «Назови меня своим именем», не фильм, а THE FILM, внешне все приличия соблюдены, но на самом деле это не кино, а ода незамутненной радости и признание вуйаериста. Лука Гуаданьино глаз от Шаламе отвести не может, как и остальное человечество, выучившееся на раз звать как раз не своим, а чужим именем этого маленького принца, дитя порока. Никакого простецкого, англосаксонского Тимоти, только французский прононс, ударение на последний слог. Опять же, любому идолу нужна легенда, загадочный заморский флер. В Шаламе встречаются Старый и Новый Свет, осень в Нью-Йорке и Париж в августе — идеальный коктейль вроде эспрессо-мартини.

И дело, разумеется, не в персиках, неважно, кто именно там изливался соком, а кто вкушал запретный плод. Понятно же, что щеки Тимоте шелковистее любых даров природы. Однако Гуаданьино, записной эстет, не преминул поместить экзотический фрукт в подобающий натюрморт — тут и лютни, и антики, и парча, и бархат — композиция составлена по всем законам пышного красноречия классической живописи. Удивительно, что Шаламе не стал гей-иконой после участия в фильме, больше похожем на попурри из творчества прерафаэлитов — однополая любовь тут идеализирована донельзя, вся острота блюда, приглушена сладким соусом. С другой стороны, произведение Гуаданьино на манифест претендует, но не тянет. Это не трансгрессивные выходки Алана Гироди или горячечные видения Дерека Джармена. Гомосексуальность «Назови меня своим именем» — конфетно-букетная. Ни секунды без Моцарта или Брамса, цитат из Руссо и реверансов перед Бронзино. Бывают клозетные геи, а тут подарочные, сошедшие со страниц журнала Architectural Digest. Хотя слезы Элио на ломбардском полустанке или в Рождество перед потрескивающим камином — они настоящие, горячие, наконец-то Шаламе поддал пару, заставил нас поверить, что губы ему нужны не только для того, чтобы слизывать молочную пенку или красть поцелуи у красавиц. Он может их и закусить до крови, получив от судьбы удар ниже пояса.

В «Леди Бёрд» Гервиг еще не знает, куда его приткнуть, на какой манер причесать кудри, а вот в «Маленьких женщинах» Шаламе уже на своем месте. Безответно влюбленного баловня, впрочем, неизвестно, что ему больше на грудь давит, романтическое фиаско или жабо. Но чем больше он грустит в полях Новой Англии, на бульварах ЛютецииОдно из древних названий Парижа — примечание редакции, тем сильнее драма характеров, тем глубже каждый из героев. Ведь невозможно поверить, что Джо Марч не разглядела Лори. Особенно занятно наблюдать ближе к финалу условную схватку секс-символов. Coming-of-age Шаламе и Луи Гарреля, когда-то пребывавшего в том же статусе нимфетки в штанах. Хотелось бы присудить им ничью, но нарратив требует отдать победу чистокровному french lover.

В слезливом «Красивом мальчике» Шаламе предсказуемо красив, хоть ему и нарисовали трагические метамфетаминовые тени под глазами. Природная худоба тут в строку, эти трогательные костлявые лопатки, впалая грудь и знаменитые скулы. Он прекрасно справляется с задачей продемонстрировать неконтролируемую жажду смерти, ведь он и сам — как наркотик. За год, пролетевший с релиза «Назови меня своим именем», про Шаламе узнал и стар, и млад, и индустрия люкса. На красную дорожку он теперь выходит, как на сцену Уэмбли, и каждый его костюм продуман до деталей тем или иным дизайнером, готовым ради волоокого эфебаЮноша, только достигший возраста приобретения гражданских прав — примечание редакции теребить вновь свое вдохновение. Его наряжают, словно куклу, взять, к примеру, кремовый атласный костюм от Хайдера Аккермана, в котором он заявился на премьеру «Короля» в Венеции, — это же па далеко за грань банального андрогинного шика.

Кстати, в «Короле» Шаламе не боится быть смешным, стрижка под горшок, латы, кажется он перепутал ряды, ошибся воинской частью. Ему бы к французам, назваться Жанной, защищать лилии, а не львов.

Смешон Тимоте и у Аллена в «Дождливом дне в Нью-Йорке», но не потому что твидовый пиджачок невротика и интеллектуала достался ему с чужого плеча, а Эдипов комплекс обернулся пшиком. Это, в конце концов, прихоти мэтра, который не побоялся ради Шаламе впасть в старческий маразм. Смешон он в своей попытке выйти сухим из воды, приосаниться за счет теней славного прошлого и в то же время прислониться к будущему, прописаться в Городе Солнца, где если и бывает дождь, то из конфетти. Открестившись от фильма, Шаламе подмочил себе репутацию, стало ясно, что его порок — на экспорт, он в силу возраста ни черта не знает о любви, хоть и научился уже ею приторговывать. Настоящий Гэтсби никогда бы не раскрыл зонт, даже если гроза усилилась, сдувает с места.Под дождем гуляют с непокрытой головой, особенно в Нью-Йорке. 

Что Уэс Андерсон и Дени Вильнёв вместе с Шаламе нам готовят, мы узнаем, когда мир вернется на круги своя. Судя по всему, и там, и там Шаламе снова в образе неотразимого отрока. Неважно, какой на нем наряд, мантия межгалактического аристократа или свитер фланера с Сен-Мишель, ему все дозволено — и обсмеять май 68-го, и вершить судьбы планеты Арракис.