На российские экраны выходит фильм «Высшее общество» от классика «нового французского экстрима» Клер Дени. Несмотря на то, что картина, как и ее автор, явно переросли это течение и уже не вмещаются в его рамки, предлагаем взглянуть на его истоки и эволюцию.
Похоть, каннибализм и порванное нижнее белье — все это определило пейзаж французского кино рубежа тысячелетий, расширявшего границы трансгрессии и стремящегося превзойти все предыдущие достижения.
Терминология
Термин «новый французский экстрим» был введен канадским кинокритиком Джеймсом Квандтом, описавшим на страницах международного журнала «Artforum» стремительно растущую моду на тактику шока во французском кино рубежа тысячелетий. Общую тематику описываемых картин Квандт, в несколько грубоватой и упрощенной форме описал как
«гэнг-бэнг порно изнасилование, сокрушающие, режущие, ослепляющие стояки и вульвы, каннибализм, садо-мазохизм и инцест, трах и фистинг, шлюзы спермы и крови».
Действительно, фильмы, которые принято рассматривать в рамках «нового французского экстрима», могут оказаться неприятным сюрпризом для тех, кто привык воспринимать кинематограф Франции в цветах Прованса, с жандармами из Сен-Тропе, невезучими папашами, уколами зонтиком, порхающей по Монмартру Амели, круассанами с кофе по утрам, летними каникулами и прочей сценографией рекламных роликов пива Stella Artois. Тем не менее определяющими темами французского кино последних 20 лет внезапно стали порнореализм, насилие и ощущение социального апокалипсиса.
Авторы
«Новый французский экстрим» не является единым течением и часто объединяет под собой диаметрально противоположных авторов, пользовавшихся при этом схожими стилистическими приемами. В числе «экстремистов» оказались:
Это довольно широкий разброс — от откровенных хорроров до религиозных притч.
Также к «французскому экстриму» относят отдельные работы авторов, которые выбиваются из рамок течения:
Фильмы
Впереди всех, как всегда, оказался франко-аргентинский вундеркинд Гаспар Ноэ, снявший короткометражку «Падаль» (1991), в которой впервые появляется Мясник, объединивший впоследствии несколько фильмов режиссера. В «Падали» мы уже увидим все то, что прославит Ноэ в дальнейшем: резкий изобразительный ряд, агрессивная, зашкаливающая телесность, истеричное насилие. А еще потоки лошадиного гемоглобина на скотобойне, документальные съемки родов и нож, воткнутый в рот молодого арабского рабочего.
Первым же полнометражным фильмом, помещавшимся в рамки «нового французского экстрима», был фильм не вполне французский, скорее франкоязычный. Речь идет о бельгийской картине «Человек кусает собаку» (1992), возможно, самой противоречивой картине в истории Бельгии, снятой в псевдодокументальной манере и повествующей о съемочной группе, следующей за серийным убийцей по имени Бенуа. Задолго до «Дома, который построил Джек» мы видим маньяка, который комментирует свое «ремесло», выбирает нужный ракурс для камеры и неожиданно спрашивает во время убийства человека в ванной: «Какая сцена из французского кино похожа на эту ситуацию?» — видим детально проработанную сцену изнасилования.
Возможно, именно этот фильм и породил волну экстремального изображения, но не сразу. Настоящая вспышка произойдет спустя несколько лет, уже в конце 90-х.
Практически одновременно на экраны выходят:
Дальнейшее развитие «нового французского экстрима» приобретает характер масс-медиа. В течение ближайших нескольких лет Дюмон снимает «Человечность» и «29 пальм», Озон продолжает эпатажными короткометражками, а также выпускает «Криминальных любовников» и «Капли дождя на раскаленных скалах», Ноэ снимает «Необратимость», задействовав на этот раз главную звездную пару европейского кино того времени — Монику Белуччи и Венсана Касселя.
Читайте также:
Появляется и множество новых авторов:
К приемам и тематике «французского экстрима» неожиданно обращаются и уже известные и состоявшиеся режиссеры-авторы. Так, в рамках течения можно рассматривать фильм Леоса Каракса «Пола Икс», с шоковой откровенностью сексуальных сцен между героями Екатерины Голубевой и Гийома Депардье. К «экстриму» присоединяется выдающийся оперный, театральный и кинорежиссер Патрис Шеро, снявший болезненный в сверхчувственности «Интим» (своеобразный парафраз «Последнего танго в Париже»). Мэтр эротического кинематографа Жан-Клод Бриссо выпускает «Тайные страсти», в котором исследует в околомаркситских тонах взаимоотношения секса и власти. Оливье Ассаяс рассматривает на примере японских садо-мазо аниме растущую нечувствительность общества глобализированного мира к насилию в «Демоне-любовнике», причем делает он это сразу после костюмированной мелодрамы «Сентиментальные судьбы». Одним из локомотивов «французского экстрима», на сей раз в его феминистской форме, становится соавтор Феллини и актриса Бертолуччи Катрин Брейя, снявшая «Романс Х», «За мою сестру!» и «Порнократию». Брейя, впрочем, лишь развила навыки, наработанные еще на ее дебютной картине 1976 года «Настоящая девчонка».
Неожиданным для многих стало обращение к стилистике «экстрима» Клер Дени, снявшей после исследования запрещенных петушиных боев в мире постколониализма («Плевать на смерть») и сновидческой хореографии из жизни Французского иностранного легиона («Хорошая работа»), жесткую вампирско-каннибальскую драму «Что ни день, то неприятности» с Винсентом Галло и Беатрис Даль.
Периодически в рамках «нового французского экстрима» рассматривают и Михаэля Ханеке за его франкоязычные фильмы («Пианистку», «Время волков» и «Скрытое»), хотя Ханеке наряду с Ульрихом Зайдлем следует рассматривать, скорее, в контексте сугубо австрийской шоковой традиции, берущей начало в Роберте Музиле, Томасе Бернхарде, Ингеборг Бахман, Эльфриде Елинек и неприятном авангарде венского акционизма.
Литература
Вернемся немного назад. Истоки «нового французского экстрима» следует искать не в кинематографе, а в национальной традиции художественного и социального инакомыслия, которая непрерывно проходит через эпоху Просвещения, Великую французскую революцию, романтизм, декадентство и сюрреализм. Началом вполне можно считать творчество маркиза де Сада, который возвел философию либертинажа Философия отрицания моральных норм (примечание редакции) до граней абсурда и написал такие произведения, как «120 дней Содома», «Жюстина, или Несчастная судьба добродетели», «Философия в будуаре» и так далее. Проза де Сада, наполненная ирреально-натуралистическими сценами извращенной эротики, черным юмором и вопиющим антиклерикализмом, как известно, не только повлияла на становление массовой культуры, но и породила, благодаря многочисленным комментаторам и структуралистам, целый пласт, характерный именно для французской литературы. Здесь можно вспомнить и эстетизацию безобразного у проклятых поэтов, в первую очередь у Шарля Бодлера и Артюра Рембо, и немыслимые «Песни Мальдорора» Лотреамона (одного из любимых авторов режиссера Катрин Брейя, к слову), со всеми их половыми актами с акулой и апокалиптическими видениями земли, поглощенной блохами, и Октава Мирбо с его «Садом пыток».
Однако в первую очередь следует рассматривать литературное наследие ХХ века. Особое внимание необходимо обратить на Жоржа Батая, автора «Истории глаза» (1928), философского психоаналитического романа на грани порнографии, повествующего о странных подростковых перверсиях и процитированного Жан-Люком Годаром в фильме «Уикенд». Другой роман Батая «Моя мать» послужил основой для одноименной садомазохистской экранизации Кристофа Оноре с Луи Гаррелем и Изабель Юппер в главных ролях.
Среди других литературных предков «нового французского экстрима» легко обнаружить и Жана Жене с его уголовно-гомосексуальной прозой, и Луи-Фердинанда Селина, певца человеческого скотства, и Пьера Буржада с эротической механикой, и Габриэль Витткоп с ее некрофилами и торговками детьми, и, возможно, в первую очередь, Пьера Гийота с его «Могилой для 500 000 солдат», «Эдемом, Эдемом, Эдемом» и «Проституцией», каждая строчка которых погружает читателя в беспрерывные оргии, пытки, сексуальную эксплуатацию и доводящего до тошноты рабского подчинения. Следует отметить, что параллельно с кинематографом «французского экстрима», трансгрессивная традиция процветала и в современной литературе во главе с Мишелем Уэльбеком, «Сексуальной жизнью Катрин М» Катрин Милле и «Благоволительницами» Джонатана Литтела.
Изобразительное искусство
Если рассматривать визуальные истоки «экстрима», то они практически неизбежно приведут к скандальной картине 1866 года «Происхождение мира» (18+) Гюстава Курбе, представляющую собой максимально откровенное изображение вульвы распахнувшей ноги неизвестной женщины. Катрин Брейя прямо говорила, что один из ее самых известных фильмов «Анатомия ада» (в России известен как «Порнократия») может рассматриваться как набор вариаций этой картины.
«Происхождение мира» также цитировалось и Брюно Дюмоном в «Человечности» и Филиппом Гранрийе в «Угрюмом». В принципе, шокирующий реализм Курбе с рыхлыми задами «Купальщиц», бесстыдностью небритых подмышек «Женщины в волнах» и неприкрытыми лесбийскими мотивами «Спящих» во многом определили характер изобразительного ряда французского арт-кино.
Театр жестокости и кино
«Мы хотели бы создать из театра реальность, в которую действительно можно было бы поверить, которая вторгалась бы в сердце и чувства тем правдивым и болезненным ожогом, что несет с собою всякое истинное ощущение. Ведь наши сны действуют на нас, а реальность — на наши сны, и потому мы полагаем, что можно отождествить образы поэзии со сновидением, которое тем действеннее, чем более осознанно и яростно отталкивает его человек. Но публика поверит в сновидения театра только при условии, если они будут представлены именно как сны, а не сколки с реальности, если они дадут публике освободить в себе магическую силу сновидения, — а ведь публика узнает эту силу лишь тогда, когда та несет в себе отпечаток ужаса и жестокости.
Отсюда — этот призыв к жестокости и к ужасу, которые берутся в самом широком плане, причем всеохватность такой жестокости служит мерой нашей собственной витальности, поворачивая нас лицом ко всем нашим возможностям».
Это слова Антонена Арто (французский режиссер и новатор театрального языка, и если их чуть подредактировать, заменив театр на фильм, например, то получится вполне четкое определение «нового французского экстрима».
Здесь уже открывается прямая дорога к непосредственным кинематографическим предшественникам. Начать следует, несомненно, со снимавшегося во Франции «Андалузского пса» Луиса Бунюэля и Сальвадора Дали с их эстетикой «первичного шока». Крупный план рассекаемого бритвой женского глаза — кажется, что это уже оттуда, из сминаемого ударами огнетушителя лица из «Необратимости» Ноэ, из протыкаемого ножницами пупка беременной женщины и защищающегося нерожденного младенца внутри материнской утробы из «Мести нерожденному» Александра Бустильо и Жюльен Мори.
В числе предшественников по трансгрессии в кинематографе могут значиться:
Не последнюю роль в формировании эстетики «нового французского экстрима» сыграл и весь средиземноморский хоррор, в частности, итальянское джалло, что хорошо видно на примере «29 пальм» Брюно Дюмона, во многом построенном на канонах жанра.
Уместно сравнить «французский экстрим» и с американским «эксплуатационным кинематографом» 1970-х годов. Можно вспомнить, что такие фильмы, как «Техасская резня бензопилой» и «Выводок» Дэвида Кроненберга, привлекали внимание за конфронтационное отношение с современной культурой и обществом, точно также «французский экстрим» ярко очерчен критикой и отказом от буржуазных идеалов. Например, такие фильмы, как «Мученицы» Паскаля Ложье, «Месть нерожденному» Александра Бустилло и Жюльена Мори, и «Граница» Ксавьена Ганса, известны подрывным отношением к существующим социальным, политическим и культурным порядкам.
Несомненно, на «новый французский экстрим» повлияли, хотя и косвенно, и непосредственные предшественники из «новой французской волны». Среди наиболее известных представителей этого течения в данном контексте следует упомянуть Жан-Люка Годара с «Уик-эндом», сатирической картиной, рисующей кровавую апокалиптическую гибель «общества потребления», сопровождающуюся почти неизбежным для «экстрима» каннибализмом. Обязательно стоит вспомнить и Жана Роллена с его бюджетными эротико-вампирскими хоррорами, и Поля Веккиали, использовавшего порнографические сцены в качестве тонкой политической метафоры («Не меняйте руки»). К эстетике шока в французском кино обращался и Жан Эсташ («Мамочка и шлюха»), избегавший, впрочем, излишне натуралистического изображения и концентрировавшийся, скорее, на шоке психологическом.
Причина возникновения. Политика и социалка
Рождение фильмов «французского экстрима» можно рассматривать как тревожную реакцию на Fin de siècleЯвления во французской культуре на рубеже XIX и XX веков, которые объединяло ожидание нового времени (примечание редакции), с его характерными метаниями между предчувствием грядущих перемен, эйфорией от ожиданий и паническим страхом перед будущим, окрашенным апокалиптическими настроениями. Отсюда и нарушающее буржуазное спокойствие содержание, отказ от общепринятых моральных норм и тенденция обращения к социальным и политическим вопросам. Несмотря на отсутствие единой программы, «новый экстрим» предлагает зрителям резкую общественную критику, представляя современное общество изолированным, патологически непредсказуемым и страшным.
В числе причин возникновения «экстрима» можно увидеть и рост ультраправых настроений во Франции, характерный для рубежа тысячелетий. Например, лидер «Национального фронта» Жан-Мари Ле Пен выходит во второй тур президентских выборов 2002 года. Тогда как действие картины Ксавьера Ганса «Граница» начинается с победы кандидата-националиста. По сюжету начинаются беспорядки и хаос во французских пригородах, а участники бунтов, главные герои фильма, попадают в лапы садистского семейства нацистов-каннибалов во главе с фон Гайслером, говорящим исключительно языком нацистских штампов, перемешанных из немецкого и французского и лишенных порой всякого смысла.
Растущая ксенофобия в французском обществе отражается и в том, что жертвами случайных и нелепых убийств в фильмах часто становятся именно молодые арабы: в «Жизни Иисуса» Дюмона юного араба избивают до смерти на почве ревности, в «Падали» Ноэ Мясник калечит молодого арабского рабочего, ошибочно приняв его за насильника его дочери, а подростки Люк и Алиса из «Криминальных любовников» Франсуа Озона убивают одноклассника Саида в качестве иррациональной искупительной жертвы за их половые проблемы.
Фильмы «нового экстрима» часто отображают бунт индивидуалистов-одиночек. Но за ними прослеживаются совершенно конкретные социальные проблемы и язвы современного общества. Так, Эстер, главная героиня фильма «В моей коже» Марины де Ван (в исполнении режиссера), неудачно падает, ранит ногу, после чего стремится к маниакальному самоистязанию и непреодолимому желанию отведать вкус собственной плоти, попутно сохраняя куски отрезанной кожи в дубильных веществах, привнося в фильм нотки сатиры на косметические компании и всеобщее стремление к вечной молодости. Все же происходящее в фильме можно трактовать как стрессовую реакцию психики главной героини на все возрастающие обязанности и ответственность после повышения на работе. Это разрушающий человеческое сознание опыт современного офисного рабства.
В том же ключе рабочего ада, только на разных социальных уровнях, можно рассматривать и торговлю корпоративными интересами в «Демоне-любовнике» Ассаяса, и бессмысленные вспышки насилия от изнуренного безысходностью пролетарского положения Мясника, героя «Падали» и «Одного против всех» Гаспара Ноэ.
С другой стороны, в 90-е годы в мире стал наблюдаться подъем так называемой третьей волны феминизма, затрагивающей в первую очередь область женской сексуальности. Ярким апологетом феминистского кино становится Катрин Брейя, проводящая своеобразный киноколлоквиум по женскому телу, особенно по тем его аспектам, которые, по ее мнению, являются наиболее отталкивающими для мужчин. Прибегая к помощи ведущего европейского порноактера Рокко Сиффреди с его большим членом, Брейя в одном из фильмов («Анатомия ада», в российском прокате «Порнократия») насмешливо делает его героя гомосексуалом, а потом заставляет зрителей лицезреть такие явно не принятые в традиционном порно элементы, как менструальная кровь, раздавленный птенец и детские игры в доктора.
Французский экстрим в контексте мирового кино
Будет в корне несправедливым возлагать всю кинематографическую трансгрессивность исключительно на французов. Рубеж тысячелетий вообще был ознаменован небывалой вспышкой экстремизма в авторском кино.
Здесь можно вспомнить:
Нельзя не упомянуть и главного законодателя киномоды того периода — Ларса фон Триера с его «Идиотами» и «Антихристом».
Читайте также:
Повальное увлечение трансгрессивностью в кинематографе нашло свое отражение и среди творчества российских режиссеров. Так, Алексей Балабанов прибегал к шок-контенту в «Про уродов и людей» (1998) и в «Грузе 200» (2007), а Илья Хржановский, запечатлел вязкий кошмар русской хтони в фильме «4». Да и весь съемочный период проекта «Дау» со всеми обезглавленными свиньями, буфетчицами, Сашей и Валерой также пришелся на первое десятилетие XXI века.
Читайте также:
Конец экстрима. Судьба направления
Век «нового французского экстрима» оказался недолговечным. Уже к концу 2000-х годов многие произведения этого направления стали рассматриваться как отчаянные артефакты, представляющие собой разве что историческую ценность. Франсуа Озон уже к 2000 году стал избегать собственных наработанных тем, обратившись к меланхолической тишине драмы «Под песком» и ироничному детективу-мюзиклу «8 женщин», лишь эпизодически и в довольно невинном виде прибегая к приемам «нового экстрима» («Бассейн», «Двуличный любовник»). Брюно Дюмон также не отказался полностью от трансгрессивных приемов, но все чаще обращается к комедийному жанру, пусть и в очень своеобразном ключе. Некоторые из режиссеров, специализирующиеся на откровенном хорроре (такие, как Александр Ажа), перебрались за океан, где продолжают карьеру в рамках жанра. Опыт «нового экстрима» оказался единичным, но не бесследным для Клер Дени, отказавшейся от него в целом, но обращающейся к нему периодически («Славные ублюдки», «Высшее общество»).
Всецело верными идеалам «нового французского экстрима» остались лишь Гаспар Ноэ и Филипп Гранрийе, которые по сей день продолжают снимать в его традициях («Вход в пустоту», «Любовь», «Экстаз» Гаспара Ноэ; «Несмотря на ночь» Филиппа Гранрийе).
Впрочем, иногда в французском кинематографе встречаются и «опозданты» «нового французского экстрима». Здесь стоит вспомнить «Сырое» (2016) Джулии Дюкорно, «Незнакомец у озера» (2013) и «Стоять прямо» (2016) Алена Гироди и «Нож в сердце» (2018) Яна Гонсалеса. Перечисленные фильмы могли бы смотреться вполне актуально в начале века, но сейчас почти не вызвали полемики, воспринимались как должное и смотрелись некоторыми анахронизмами.
В годы, когда от зрелища несимулированного секса или реальных смертей человека отделяет расстояние лишь в пару кликов, шоковая терапия «экстремистов» выглядит устаревшей и не производит желаемого эффекта. Это яркое течение французского кино завершилось и стало достоянием истории.
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari