Прерванное служение: на смерть Майкла Лонсдейла

Отец дал ему имя на свой, британский манер: Майкл Эдвард. Майкл Эдвард Лонсдейл-Крауч — такое никогда не поместилось бы во рту жителей парижского квартала. Впрочем, им некогда было учиться произносить имя новорожденного, так как семья сразу же переехала в Лондон, а затем — в Марокко, где их застала Вторая мировая. После Освобождения Лонсдейлы возвращаются во Францию, в Канны. Круг замкнется в 1949 году, когда восемнадцатилетний Мишель Лонсдаль — теперь французы зовут его так, не пытаясь выговорить английскую абракадабру — с матерью переезжают в Париж, юноша поступает на театральные курсы.

В этой неоднозначности, билингвальности и вариативности имен (кроме упомянутых, в ходу еще и Микаэль и Микель) уже кроется нечто, предрасполагающее к актерской профессии. И даже несколько больше, пусть такое предположение покажется фантазией: на каждое имя приходится свое амплуа. Каждой смене имени — перемена личности; такой структурирующий ход, впрочем, можно считать просто удобным приемом, который позволяет пусть не охватить 240 сыгранных в кино ролей, но выделить самые яркие или особенные.

Актерскому мастерству Мишель Лонсдаль обучается у Тани Балашовой; вместе с ним курсы посещают такие же «непарижские» парижане, как и он сам — Жан-Луи Трентиньян, Лоран Терзиефф и Дельфин Сейриг. В отличие от последней, в кино он начинает сниматься на три года раньше — в 1956 году; а двенадцать лет спустя они с Сейриг сыграют супружескую чету в «Украденных поцелуях» Франсуа Трюффо, роль Жоржа Табара выйдет на редкость выразительной.

А пока Мишель Лонсдаль играет полицейских — без счета и не глядя на чины: есть в списке его ролей и рядовые флики, и инспекторы, и комиссары. Затем к охраняющим закон человеческий добавится еще одна роль — священника, вверившего свою жизнь закону Божию. Лонсдаль в двадцать два года принял католичество и не изменил этой конфессии до последнего дня. Знал ли об этом Орсон Уэллс, когда дал Лонсдалю небольшую роль священника в «Процессе»? История об этом умалчивает, но с 1962 года актер сыграл множество ролей святых братьев и отцов — монахов, аббатов, епископов, архиепископов. Сыграл он даже архангела — правда, не Михаила, а Гавриила, а также и Дьявола — в телепостановке «Братьев Карамазовых».

Двойственность. В белом — капля черного и наоборот. Словно в служаках и служках есть какой-то врожденный порок, в горделивой осанке что-то согбенное, а в канонических речах — сомнение. Именно из-за этой двойственности Лонсдалю удавались роли первертов; во французской культуре такой практике вполне соответствует случай Пьера Клоссовски, который долгое время посвятил религиозным метаниям, а потом написал о них разоблачающее «Прерванное служение», а в «Бафомете» дал трактовку частных проблем веры — сколь оригинальную, столь и непристойную.

Перверты, сыгранные Лонсдалем, тяготеют к играм мышления, но и телесная сторона актера не смущает: в «Постепенном соскальзывании в удовольствие» Алена Роб-Грийе инспектор женского тела весьма убедителен, а уж флагелланта из бунюэлевского «Призрака свободы», которого охаживают плетью по упитанному афедрону, вытравить из памяти невозможно. Микаэль, а именно так звал его Жак Риветт, в снятом вместе с Сюзанн Шиффман тринадцатичасовом фильме «Out 1: Не прикасайся ко мне» играет театрального режиссера, который также является членом тайного общества «Тринадцати»: в сцене с Бернадетт Лафон и Эдвин Моатти он гипнотически что-то вещает, а зритель видит на лицах актрис, как ломается их психика. Шесть лет спустя, в 1977 году, Жан Эсташ снимет вторую, игровую версию «Грязной истории» с холеным и вальяжным рассказчиком, который красиво курит и красочно описывает радость и отчаяние сортирного вуайера; Клоссовски писал: «Нет ничего более вербального, чем избыток плоти» — Лонсдаль в эсташевском фильме доказывает, что нет ничего более плотского, чем избыток слов.

У каждого раздвоения есть начальная точка, из которой можно и воспарить к закону, и соскользнуть в удовольствие. Фундамент и полицейских, и священников, и первертов, сыгранных актером, — сущность обывателя. Играя буржуа, Мишель Лонсдаль выходит на международный уровень — и уже интернациональный Майкл Лонсдейл воплощает то советского чиновника с брежневскими бровями и каракулевой шапкой-«пирожком» в «Команде Смайли», то гиперзлодея из «Лунного гонщика», серии «бондианы». Играет он буржуа лирических, как уже упомянутый Жорж Табар, который все хочет дознаться, почему его не любят подчиненные, а также буржуа цинических, как карьерист Аберо из гротескной саги «Обличитель» Жан-Луи Бертучелли.

Но удачней и страшней у Лонсдаля выходят респектабельные буржуа, которые спокойно относятся к своим мерзостям: Пьер, продающий своего друга Робера в «Месье Кляйне» Джозефа Лоузи; Бертран Эйнс-Пирсон, любитель древностей, хладнокровно заморивший голодом воришку в «Играх графини Долинген де Грац» Катрин Бине; Давид Сюттер, деловитый и предусмотрительный охотник в «Травле» Сержа Леруа. Строгость и внешняя простота исполнения роли только нагоняет страха от понимания ее сути: актер показывает зрителю людей, которые считают убийство или предательство естественными вещами.

В 2007 году Мишель Лонсдаль сыграл в «Человеческом вопросе» Николя Клотца. Весь фильм — это мучительное и горькое размышление сына изобретателя газвагена, попытка избавления от того, что людей превращают в «штуки». Грандиозная роль Матиаса Юста, президента крупной интернациональной компании, доказывает, что ничего естественного в мерзости нет, что требуется приложить немалые усилия, чтобы осознать и, может быть, побороть установившийся сволочной уклад. 

Флик, священник, перверт, буржуа. Считалочка в стиле Джона Ле Карре. Некоторым актерам повезло бы просто сыграть все эти роли, но Мишелю Лонсдалю выпало бóльшее: он воплотил персонажей, которые не укладываются ни в какие считалки. Режиссерами, которые позволили сыграть невозможное, были Марсель Анун и Маргерит Дюрас.

В тетралогии Марселя Ануна «Времена года» Лонсдалю не нашлось места только в «Лете»; сыграв в остальных трех фильмах, он вышел за рамки каких-либо амплуа. Ануновские фильмы исследуют механику кинематографа: в «Зиме» Лонсдаль играет режиссера, которого пожирает система, а он, задумчивый и меланхоличный, даже не думает с ней бороться. Звучит как клише, если бы не то, каким образом Анун снял свой фильм: затяжные план-эпизоды, в которых Лонсдаль, томно куря тонкую сигару, цитирует то Шекспира, то «Лоренцаччо» Альфреда де Мюссе, приводят к мысли, что сыгранный им режиссер все же систему победил — пусть и таким странным манером. Снятая вместе с Катрин Бине «Весна» — еще один эксперимент для Лонсдаля: весь фильм он куда-то бежит, продирается сквозь лес, прячется. И молчит. Несколько возгласов «Нет! Нет!» — вот и вся актерская игра: бегущий по поверхности движущейся пленки перестает быть актером, а становится метафорой кинематографа. И снова эксперимент: «Осень» Анун устраивает как систему крупных планов, заставляя зрителя самому стать фильмом, над которым работают режиссер и монтажница.

Если Марсель Анун рефлексирует над уже существующим кинематографом, то писательница и режиссер Маргерит Дюрас создает свой. Лонсдаль играет в театральных постановках дюрасовских пьес с 1968 года, позже сам ставит «Английскую мяту», но кинематограф Дюрас — это нечто особенное. Опыт, подаренный ему Дюрас, — если слово «подарок» уместно в этом случае — опыт безумия. «Разрушать, говорит она» и «Свет солнца желтый» — два фильма холодного безумия, которое стирает все актерские клише: Лонсдалю приходится не играть, чтобы шагнуть за пределы разума. India Song — безумие жаркое, зажженное неслучившейся любовью к героине Дельфин Сейриг (Мишель Лонсдаль лет пять назад признался, что актриса была любовью всей его жизни). Дюрас помогла отыскать в Лонсдале не новые оттенки актерской игры, а высвободила страшный крик вице-консула, который стрелял по прокаженным в садах Шалимара.

Мишель Лонсдаль ушел в восемьдесят девять лет. Кино и театр чуть-чуть оттеснены созданными им книгами и картинами. Молитвами и музыкой. Месье Кинематограф не устанет кланяться месье Лонсдалю/Лонсдейлу. И мы, благодарные зрители, тоже.