7 октября не стало нашего коллеги Дениса Салтыкова — исследователя хоррора и автора ИК, написавшего в тематический номер о жанре ужасов разбор франшизы «Судная ночь»: как она повлияла на хоррор 2010-х и отразила американский политический ландшафт, обращаясь к стилистике эксплуатационного кино.
В 2013 году студия Blumhouse, специализировавшаяся преимущественно на хоррорах, выпустила необычный для своего времени проект. Действие в нем происходило в антиутопическом ближайшем будущем, в котором в США появилась третья партия с нескромным названием «Новые отцы-основатели». Правители легализовали все преступления, включая убийства, на одну ночь в году. Это улучшило криминальную статистику и заставило экономику расти. Фильм назывался «Судная ночь» и, как видно даже из кратчайшего пересказа, был политизирован почти до неприличия. Этому проекту предстояло превратиться в успешную франшизу, в следующих частях которой слово «почти» исчезнет: каждая новая «Судная ночь» становилась все более дерзкой и безумной, словно растущий и еще громче бунтующий против родителей подросток. Что гораздо важнее, именно эта франшиза проложила дорогу хоррор-хитам Джордана Пила «Прочь» и «Мы» и даже косвенно помогла появиться радикальной драмеди Спайка Ли «Черный клановец» (среди прочих его тоже продюсировала студия Blumhouse Productions).
В 2013 году можно было однозначно говорить о том, какие фильмы ужасов в приоритете у американской индустрии. Самыми громкими и качественными считались хорроры «Астрал» (2013) Джеймса Вана и «Паранормальное явление» (2007) Орена Пели. Оба были проектами студии Джейсона Блума Blumhouse, оба быстро обзавелись сиквелами, снова доказав индустрии привлекательность мистики, которая была самым популярным поджанром ужасов в 2000-х (в противоположность слэшеру, который доминировал в 1980-х и с оговорками во второй половине 1990-х). «Паранормальное явление» вдобавок активно пользовалось все еще актуальными возможностями стилистики «найденной пленки» — она еще не успела никому набить оскомину и выйти из моды. Появление откровенно политизированного хоррора в таких условиях было неожиданным.
Продюсерские обязанности взяла на себя все та же Blumhouse. Блум построил репутацию на рисках и на том, что он дает режиссерам полную творческую свободу. Так, идейный противник оружия Джеймс Де Монако получил возможность снять фильм по собственному сценарию. Первая часть была сравнительно камерной: «Судная ночь» обсуждалась по телевидению, но само действие происходило в одной локации — в доме буржуазной белой семьи (родителей сыграли Итан Хоук и Лина Хиди), заработавшей состояние на производстве охранных систем, под защитой которых не участвующие в резне американцы могли спокойно пережидать ежегодное буйство. Несмотря на масштаб заявленной идеи, первый фильм был поджанром «вторжение в дом» (home invasion). Не особо поддерживающий судную ночь сын впускает домой афроамериканца, спасающегося от группы охотников в масках. Злодеи, похожие на членов студенческого братства элитного колледжа, ставят отцу семейства ультиматум: либо он выдает спрятавшегося в доме беглеца, либо охранную систему дома с легкостью ломают, а всю семью убивают. Де Монако берет популярную в хоррорах второй половины XX века тему семьи и атакует ее: осознание семьи как безусловной ценности приводит к цинизму — от заработка на творящемся вокруг насилии до непосредственно убийства других людей.
«Судная ночь» сразу сделала заявку на громкое высказывание — прежде всего о проблеме оружия (свободный доступ к огнестрелу ведет к большому количеству жертв), но шире — против либертарианской политики (при отсутствии государственного регулирования страдают те, кто уже угнетен). Сознательно или нет, Джеймс Де Монако срежиссировал резкий контраст пафоса с формой жанрового развлечения. Именно сочетание твердой политической позиции со специфическим аттракционом стало визитной карточкой франшизы. Уже в первом фильме жанровых клише было немало — например, большинство острых ситуаций разрешалось через прием «бог из машины»: в последний момент кто-то (или что-то) чудесным образом спасал персонажей. Костюмы осаждающих дом молодежи, стиль их речи и поведения однозначно сигнализируют зрителям: «Судная ночь» — это чрезмерность. С каждым новым фильмом эта тенденция будет только усиливаться.
Фактически именно с сиквела во франшизе началось все самое интересное. После финансового успеха первого фильма продюсеры решили дать Джеймсу Де Монако возможность не только продолжать, но и увеличить производственный бюджет в три раза — с трех до девяти миллионов долларов. Взамен режиссер увеличил масштаб происходящего и сменил поджанр: начиная с сиквела, вышедшего с подзаголовком «Анархия», «Судная ночь» стала постапокалиптическим экшном в духе культовых «Воинов» или «Безумного Макса». Во втором фильме появился протагонист — сержант Лео Барнс в исполнении Фрэнка Грилло. Под колесами автомобиля, за рулем которого был перепивший мужчина, погиб сын Лео. Затем от него ушла жена, и к моменту очередной судной ночи его волнует только месть. Он пытается быть циником, но по пути сталкивается с чужими бедами и берется помогать, отчасти оправдывая себя корыстными мотивами. Здесь заметны некоторые сходства с безумным Максом Рокатански, но в «Анархии» есть и более очевидные отсылки к известной австралийской постапокалиптике: например, сцена с бандой ряженых пиротехников, приезжающей в подземку и сжигающей прячущихся там нищих, отчетливо напоминает кульминационную погоню в фильме «Безумный Макс 2: Воин дороги».
В политической части сюжета Де Монако добавляет еще один пункт к своей критике неолиберализма: государство не устраняется из происходящего, а всячески поддерживает «свободный» рынок. В антиутопической «Анархии» этот тезис выглядит так: правительственные войска врываются в наиболее бедные многоквартирные дома и зачищают местное население. Экономика согласно такой логике расцветет тогда, когда бедняков, живущих на государственные пособия, попросту не останется в живых. Разумеется, в ответ появляются повстанцы. Ближе к финалу они спасают героев от развлекающихся богачей, которые скупают у уличных бандитов похищенных людей и охотятся на них в специальном помещении.
Триквел с подзаголовком «Год выборов» (The Purge: Election Year) вышел за четыре месяца до выборов президента США и лишь на пару недель позже того, как стали известны результаты праймериз Демократической партии. В новом фильме ярче всего заметно, как Де Монако работает со злободневной повесткой. В «Годе выборов» появляется политик, бросающий открытый вызов «Новым отцам-основателям». Это Чарли Роан, чью всю семью вырезали в одну из судных ночей. Чарли — смесь Берни Сандерса и Хиллари Клинтон, женщина с белыми волосами, но она же — сенатор, к ней так и обращаются. (Сандерс знаменит как сенатор Вермонта.) К третьей части Де Монако не стесняется громко проговаривать всю актуальную американскую повестку: по сюжету поддержку судной ночи лоббирует Национальная стрелковая ассоциация, а еще в Штаты приезжают русские туристы, которые тоже хотят поучаствовать в вакханалии. Они даже чуть было не убили Чарли, не забывая при этом грязно, хоть и до смешного ненатурально, материться на великом и могучем.
Повышая градус политизированности, Де Монако наращивает и жанровое безумие. Фильм начинается с отсылки к высокой кинокультуре — чуть ли не с буквальной цитаты из «Забавных игр» Михаэля Ханеке, — но продолжается атакой избалованной афроамериканской девицы на мелкий магазин. Девушка мстит за то, что владелец днем не дал ей стащить шоколадку. Эксплуатационная стилистика зашкаливает: полуголая девица в крови, балетной пачке и зловещей маске приезжает на обмотанной электрическими гирляндами машине, достает золотой автомат и громко требует батончик. Но и это безумие — не предел. В финале «Новые отцы-основатели» в церкви вместе с безумным священником устраивают жестокие ритуалы, и эта сцена легко способна вышибить из зрителей серьезный настрой, если вдруг они таким успели обзавестись.
Последним на сегодня полнометражным фильмом серии стал приквел «Судная ночь. Начало», который по сценарию Де Монако снимал афроамериканский режиссер Джерард Макмюррей. «Начало» отбрасывает зрителей во времена, когда политический проект все еще был на стадии эксперимента и его проводили в бедном районе. Здесь «Судная ночь» превращается в блэксплотейшн: черный наркоторговец умело расправляется с понаехавшими на район нацистами и правительственными войсками, а в объектив камеры летят брызги крови.
В приквеле создатели фильма показывают еще один путь протеста против «Новых отцов-основателей» — и это низовая самоорганизация. Жители бедного района могут противостоять атакующим их расистам (их костюмы были буквально скопированы с костюмов ультраправых участников факельного шествия в Шарлотсвилле), потому что объединились. Более того, именно торговля наркотиками в этом случае оказалась помощницей: по сюжету главный персонаж способен противостоять правительству и что-то делать, потому что у него одновременно много связей и опыт существования в подполье.
Снижение политической риторики здесь происходит буквально. Именно в приквеле проговаривается второе значение слова. С одной стороны, Purge — это очищение, носящее близкий к религиозному смысл (именно это значение передано в русской локализации), но с другой — это же слово означает чистку организма через дефекацию, как в названии слабительного «пурген». Образ проговаривается напрямую, когда болтливая соседка без стеснения рассказывает главным персонажам, что обделалась по пути домой:
«Мой кишечник тоже поучаствовал в очищении».
Более точного описания двойственной стилистики франшизы «Судная ночь» придумать нельзя.
Впервые опубликовано в №5/6 «Искусства кино» за 2019 год под заголовком Двойное очищение: эксплуатационная эстетика фильмов серии «Судная ночь»
К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:
Google Chrome Firefox Safari