Strict Standards: Declaration of JParameter::loadSetupFile() should be compatible with JRegistry::loadSetupFile() in /home/user2805/public_html/libraries/joomla/html/parameter.php on line 0

Strict Standards: Only variables should be assigned by reference in /home/user2805/public_html/templates/kinoart/lib/framework/helper.cache.php on line 28
Что случилось в зоопарке? «Бабочки», режиссер Дмитрий Кубасов - Искусство кино

Что случилось в зоопарке? «Бабочки», режиссер Дмитрий Кубасов

Алексею двадцать один год. Он получил камеру в рамках проекта «Реальность» и теперь будет снимать все события своей жизни. Еще Алексей – гей. Это завязка документального фильма Дмитрия Кубасова «Бабочки».


«Бабочки»
Автор сценария, режиссер Дмитрий Кубасов
Операторы Алексей Артемьев, Дмитрий Кубасов, Катерина Горностай, Максим Пахомов
Студия «17+4»
Россия
2016


mmkf logoНекоторое время зритель наблюдает за жизнью Алексея. Вот он поет в женском парике. Вот он в баре рассказывает подруге, как ради секса поехал с каким-то незнакомцем в Электросталь. Вот он в гостях у матери. Он признается в том, что любит парней. Пришедшие к матери гости пытаются обратить признание в шутку, но после некоторого количества выпитого ссора все-таки вспыхивает – сложно отделаться от ощущения, что Алексей специально ее провоцирует. Это реальность, максимально неприкрытая, максимально достоверная.

Но внезапно тональность фильма меняется. На экране город Плёс и VII Международный кинофестиваль имени Андрея Тарковского «Зеркало». Комические сценки фестивального быта. Лунгин в солнечных очках. Лунгин без солнечных очков. Лунгин придирчиво разглядывает выделенный ему коттедж и замечает, что он слишком уж маленький – сюда толком не позвать гостей. Марианна Слот, известный продюсер, осматривает церкви и ест пирожки, Рейф Файнс просит самогону, а Алексей Кудрин слушает песни под гитару. Марина Тарковская снимается с бабочками, сидящими на обочине дороги: «Вы неправильно снимаете, нужно, как у твоего брата, Марина. Сперва дать общий план бабочек где-то на минуту, а потом уже ты заходи в кадр», – учит кто-то из гостей фестиваля.

В кадре плёсские церкви, гостиница «Частный визит», набережная и огромное количество пожилых женщин в сарафанах, поющих приличествующие ситуации народные песни и неизменно встречающие дорогих гостей хлебом-солью. На заднем плане толпы подвыпивших молодых кинематографистов. Все это смотрится смешно (впрочем, как и любой отдых, увиденный со стороны).

Алексей тоже приехал на фестиваль. Среди толп гуляющих он замечает мальчика Гришу. Грише лет восемнадцать, и он приемный сын местных рестораторов. Он постоянно где-то рядом – не то просто прибился к киношникам, не то следит, чтобы у отдыхающих всего было вдоволь, а скорее и то и другое. Знаки внимания со стороны Алексея его немного смущают и волнуют. Алексей продолжает напирать, в перерывах делясь с подружками своими наблюдениями: он уверен, что Гриша гей.

Камера включена. Зритель видит стену номера. Где-то справа раздается методичный скрип кровати. Гриша теряет девственность. После двое голых парней идут в ванную. Все кончено.

Дальнейшее становится понятно слишком быстро. Гриша влюблен в Алексея и бегает за ним, как щенок. Он рассказывает о себе очень интимные вещи, он ходит за пледами и сигаретами, он смотрит на Алексея преданными глазами. Алексей строит из себя столичного фата. Фестиваль заканчивается. Любви не будет. Когда Гриша приедет в Москву, привезя с собой банку грибов и варенье, Алексей довольно скоро выставит его за дверь и уедет в теплые края. Там он сделает себе татуировку и будет снимать на свою камеру какого-то другого, иностранного мальчика.

Удачно скрестив Плёс, фестиваль Тарковского и историю гей-соблазнения, Дмитрий Кубасов создает ужасающий, хотя и вполне убедительный, портрет России последних нескольких лет. При этом все элементы, каждый в отдельности, выглядят органично, все вполне -узнаваемы: подвыпившие люди на фоне левитановских пейзажей и златоглавой Руси, словно взятой из фильмов Михалкова, слушают народные частушки вперемешку с Аленой Апиной или Валерием Сюткиным.

Все это вроде бы дико смешно, но улыбаться не очень хочется. На экране как будто бы самая настоящая реальность, но эта реальность банкротится как-то сразу. Все дело в методе, которым Кубасов пользуется. «Бабочки» – образчик проверенного временем натурализма. О таком некогда писал Андре Базен: тут все правда и все взято из окружающего мира, но этот окружающий мир дробится на маленькие части, которые, потеряв свою изначальную форму, подгоняются под авторский замысел. Так из существующей в природе глины делают кирпичи, чтобы построить из них дом.

babochki 01«Бабочки»

Из доставшейся ему глины Дмитрий Кубасов создает «фильм про гея». И Алексей ведет себя в соответствии с расхожими представлениями о геях. Он вульгарен, много пьет, часто меняет половых партнеров и на наших глазах соблазняет молоденького мальчика. Можно возразить, что в данном случае мы имеем дело с реальной жизнью реального человека, с той правдой, которой нам вроде бы так не хватает. Однако мы не видим ничего, что не вмещалось бы в шаблоны, хорошо известные любому зрителю официозных российских телеканалов. Понятно, какой Алексей гей. Какой он человек – не очень понятно. Смутные намеки на то, что его жизнь может оказаться немного сложнее, чем нам кажется (ушедший отец, трудные отношения с матерью), слишком неопределенны. Правда ускользает, оставляя нас наедине с имитацией.

Кажется, что роман между Алексеем и Гришей вызывает у автора «Бабочек» скорее антропологический интерес. И в этом его установка «не допускать какой-то цензуры и самоцензуры» играет с фильмом дурную шутку. Герои картины превращаются в этакие экзотические создания, за жизнью которых предлагается понаблюдать с бесстрастностью исследователя. Человеку со стороны это может показаться смелым и новаторским, но в действительности такой подход граничит с невольной гомофобией и ставит если не перед автором, то перед зрителем вопросы этического порядка. Имеем ли мы право смеяться над неловкостью чужой первой любви? Должны ли присутствовать в комнате, когда подлинный персонаж лишается девственности? Можем ли позволить себе презрение к другому человеку, вся сложность которого скрывается от нас за несколькими вырванными из контекста сценами? Не навешивать ярлыки, кажется, сложнее всего, ведь иначе, как «столичный пидор совращает невинного мальчика из провинции», происходящее охарактеризовать невозможно. Настоящие Алексей и Гриша при этом остаются недостижимыми и непонятыми.

То же самое происходит и с изображением фестиваля «Зеркало». Никто здесь не смотрит и не обсуждает кино. Гости фестиваля обычно пойманы за выпивкой или участием в каких-нибудь нелепых фольклорных ритуалах. Насколько это отражает суть фестиваля – остается только догадываться.

Кто-то, может, скажет, что так оно в Плёсе и происходит, но едва ли найдется в России хоть один фестиваль, который нельзя было бы показать подобным образом. Да и почти любое большое скопление людей, снятое бесстрастной камерой, с ходу воспринимается вполне отталкивающим.

Лучшей метафорой фильма можно назвать сцену с Мариной Тарковской. Кинематографисты, снимавшие ее среди бабочек, не просто фиксируют обыденное событие, но пытаются пересказать его в стиле «Сталкера» или «Соляриса». Точно так же Дмитрий Кубасов, монтируя реальность, вдруг воспроизводит в своем рассказе клише современной российской культуры.

babochki 02«Бабочки»

Вообще, «Бабочки» – это очень современная, очень российская картина. В том смысле, что каждого сейчас можно выставить в максимально смешном свете и никто не защищен от публичных унижений. Любого человека легко превратить в нелепое балаганное пугало. Этот принцип отлично усвоен нашим обществом, и каждый из нас пользуется им с успехом.

Мы все – гетеросексуалы, геи, рестораторы, либералы, православные, кинематографисты и рядовые зрители кинотеатров – превратились в обитателей какого-то адского зоопарка. Мы бросаем друг на друга равнодушные взгляды и не видим сути. Прочная броня иронии не дает задуматься над происходящим.

И даже классическая музыка на титрах фильма не даст надежды на возможное спасение из зоны, где царят праздное любопытство и глухое безразличие к подлинному миру отдельного неповторимого человека.